«Ты любила меня? Ты когда-нибудь любила меня? Почему ты бросила меня?». Вопросов становилось все больше. Сможет ли она задать их вслух?
Звук дверного звонка прервал утреннюю тишину. Это был пронзительный, даже раздражающий звонок, и с другой стороны двери быстро послышались шаги.
— Кто там?
Хулия пыталась расслышать знакомые нотки в голосе. Он был мягким, слегка приглушенным годами, но все равно приятным. В нем слышалось понятное беспокойство: не часто кто-то звонит в дверь, когда на дворе еще и восьми утра нет.
— Анабель, здравствуйте. Меня зовут Хулия Лисарди. Я хотела бы поговорить с вами.
— Хулия? — Пауза. — Вы тоже продаете туры? Мне ничего не нужно, спасибо.
Хулия дотронулась до дверной ручки. Та была холодной и влажной от ночной росы.
— Подождите. Я из полиции, я просто хочу задать вам несколько вопросов.
— Еще вопросы? Я разве недостаточно подробно ответила вашему напарнику?
— Нужно прояснить несколько деталей. — Оставалось надеяться, что она задаст не те вопросы, которые уже задали Сестеро или Айтор.
Женщина не отвечала, ей никто не открыл. Судя по звуку шагов, она отошла от двери. Затем на ближайшем окне приподняли занавеску, и показалось лицо, с подозрением изучавшее ее. Хулия вежливо улыбнулась и показала удостоверение личности. Она знала, что не должна была этого делать, это не официальный визит, она пришла по личному делу. Она женщина, которая ищет ответы, и ничего больше.
С другой стороны двери снова послышались шаги, и Хулия оказалась лицом к лицу с той же женщиной, которую она ранее видела в окне. Низенькая, с усталым видом и моложе, чем ожидала Хулия. Сколько ей лет, пятьдесят три, пятьдесят пять? Едва ли старше.
— Egun on. Простите мое недоверие, но я одна, а сейчас никому нельзя доверять, — сказала она, оглядев улицу. Только удостоверившись, что Хулия пришла одна, она расслабилась. — Чем я могу вам помочь?
Хулия едва могла говорить. Она изучала каждую черточку, каждое выражение на лице этой женщины, которая могла оказаться ее матерью. Она не так представляла себе эту встречу. На самом деле она не представляла себе этого вообще, но то, что она представилась полицейской, сломало определенные барьеры и воздвигло другие, более личные.
— Вы родили дочь в монастыре на площади Фуэрос? — спросила Хулия с места в карьер. По-другому не получалось, у нее не было сил выбрать другие, более обтекаемые слова.
Всего за пару секунд женщина словно бы постарела на несколько лет. Прошлое, которое она, наверное, всю жизнь пыталась похоронить, только что обрело силу и яростно встряхнуло ее.
— Заходите, — сказала она, пропуская Хулию. Прежде чем закрыть дверь, она еще раз убедилась, что на улице больше никого нет.
Едва войдя, Хулия почуяла уютный аромат свежесваренного кофе. Вход на кухню располагался сразу за прихожей, на плите дымился кофейник.
— Я уже говорила вам. Вы ищете не меня, а мою сестру Бегонью, — сказала хозяйка, открыв шкаф и вытащив оттуда желтый конверт со старыми фотографиями. — Садитесь.
По позвоночнику Хулии пробежал странный разряд. Что это — разочарование от того, что она все еще не нашла свою мать, или облегчение от того, что время душераздирающих вопросов еще не пришло? Скорее всего, все вместе.
— Я нашла эти фотографии после посещения другого полицейского. Я так растрогалась. Уже много лет я ни с кем не говорила о Бегонье.
— Я бы хотела услышать историю, которую вы рассказали моему напарнику, еще раз, пожалуйста.
Налив две чашки кофе, Анабель села за стол. Дрожащими руками она вытащила из конверта фотографию молодой девушки, чуть старше пятнадцати лет, которая улыбалась в камеру, сидя на качелях. Это была Бегонья. Сделав глоток, Анабель вздохнула и отпила еще кофе. Хулии не терпелось узнать больше, но она не торопила хозяйку.
— С тех пор наша семья никогда не была прежней, — начала она. Она не сводила взгляда с чашки, звонко помешивая кофе ложкой. Хулия взяла фотографию, пытаясь найти сходство с лицом, которое она видела в зеркале каждое утро. — Скажу даже так: мы больше никогда не были одной семьей. Эти шрамы так и не затянулись.
Хулия открыла рот, желая узнать подробности. Что именно произошло? Где ее сестра? Ее заставили избавиться от ребенка или это было добровольное решение?
Но она промолчала. Что-то подсказывало ей, что лучше дать Анабель выговориться. Этой женщине требовалось освободиться от бремени, и не было лучшего способа получить информацию, чем слушать.
— Для меня Бегонья была всем. Она была на четыре года старше. Представь, что это значит для ребенка. Когда она исчезла, мне было тринадцать. Вместе с ней пропало зеркало, в которое я смотрелась. Клянусь, я ненавидела своих родителей за все это. Я ненавидела их от всей души.
Исчезла? Хулия перестала слушать, все ее внимание сфокусировалось на этом слове. Бегонья Ларсабаль Вилья, женщина, которая могла быть ее матерью, исчезла? Она вспомнила письмо, которое обнаружила в Библии в монастыре, и вздрогнула.
— Тогда были другие времена. Нас было пятеро: две сестры и трое братьев, — продолжила Анабель после очередной порции вздохов и глотков. — Разница была ужасной. Они были свободны, мы — нет. Мартин, Хосеан и Хосе Мари могли входить и выходить из дома, когда им было удобно, а мы с Бегоньей должны были отчитываться обо всех своих действиях. Они могли пойти с девушками куда угодно, а мы должны были буквально умолять, чтобы нам разрешили пойти с другом на прогулку. Сейчас трудно представить себе что-то подобное. Другие времена… — Анабель грустно покачала головой. Она смотрела в окно, но не видела рыбацкую лодку, возвращавшуюся в порт. Нет, ее взгляд уходил гораздо дальше, в туман воспоминаний, от которых ее губы скривились в гримасе боли. — И в том мире, настолько несправедливом к женщинам, Бегонье не повезло забеременеть. Можете представить себе остальное…
Ком в горле Хулии не позволял ей сглотнуть. Она легко могла представить себе те испытания, которым подверглась ее мать за то, что запятнала репутацию семьи, потому что теперь она была уверена, что это была именно Бегонья, улыбавшаяся ей с фотографии в ее руках. Она так глубоко переживала из-за картины, нарисованной Анабель, что даже не рассматривала вариант, что ее матерью может оказаться любая из трех других женщин, которых ей до сих пор не удалось найти.
— Ее заставили отказаться от ребенка, — пробормотала Хулия, подводя итог.
— Я никогда не видела нашу мать такой расстроенной. Она все время плакала и повторяла, что Бегонья навлекла позор на наш дом. Как соседи будут уважать нас, раз ее дочери прыгают в постель к первому встречному? Это были очень трудные недели. И годы — я до сих пор одна, потому что поняла, что мужчины — это исчадия ада. Как я могла быть с кем-то, не думая при этом, что один из них разрушил жизнь моей сестры?
Хулия хотела возразить, что настоящими виновниками несчастий Бегоньи были монахини, которые отобрали у нее ребенка, — монахини и стыд родителей, которые не смогли поставить себя на ее место.
— А как же ваш отец?
Анабель пожала плечами и покачала головой.
— Он почти не бывал дома. Он руководил бригадой на каменоломне в Маркине, и смены были долгими. Но он был так потрясен, когда узнал о беременности… Бегонья была его любимицей. Это было большое разочарование. Тогда все было совсем по-другому. Я не виню своих родителей, больше нет, я виню то отсталое общество, которое демонизировало тех, кто нарушил христианские ценности, которые тогда были во всем.
— Как мне найти вашу сестру? — Хулия устала ждать. Темп повествования замедлился, и не было никакой уверенности в том, что Анабель сама доберется до нужных ответов. Она больше не может позволить себе тратить время впустую. Пока они вдвоем пьют кофе за этим столиком, убийца может уже стучаться в дверь Бегоньи.
— Хотелось бы мне это знать. Я даже не знаю, жива ли она. Я ничего о ней не слышала уже тридцать восемь лет. Она не смогла вернуться домой. Уверена, она ненавидела нас всех за то, что мы бросили ее в том монастыре.
— Она никогда не пыталась связаться с вами?
Анабель вздохнула. Ее взгляд блуждал по окну.
— Никогда. Мой старший брат пытался ее отыскать, даже ходил на программу Лобатона[29]. Кто-то звонил и говорил, что видел ее в Сантандере, другие говорили, что она была в Ферроле, в Авилесе… Все напрасно. Я потеряла надежду найти ее. Может быть, она покончила с собой вскоре после этого. Может быть, в ту же ночь. Или, может быть, позже… Не знаю, смогла бы ли я пережить подобное.
На Хулию нахлынуло разочарование. Ей необходимо было поговорить с матерью, познакомиться с ней, узнать ее ближе.
— Ваша сестра родила девочку?
Анабель поджала губы. Потянувшись за кофейником, она подлила дымящуюся жидкость в чашку. Воспоминания явно причиняли боль, но на ее глазах не было слез. Быть может, она просто давно их все выплакала.
— Мы никогда этого не знали. — Женщина помолчала и повернулась к Хулии. — Но разве это правда необходимо? Я уже рассказывала все это вашему коллеге несколько недель назад.
Хулия ощутила подступающую тревогу.
— Когда?
Анабель машинально взглянула на календарь, прищурилась и вполголоса начала подсчеты.
— Месяца два назад. Кажется, это было незадолго до обеда, потому что я как раз разогревала рагу. Очень приятный полицейский. В штатском, как и вы. Я думала, что вы, полицейские, всегда носите форму, но я, очевидно, ошибалась.
У Хулии участился пульс. Два месяца назад ни она, ни кто-либо из ее коллег не навещали эту женщину. И это может означать только…
— И он был здесь?
— На этом же самом кресле. Тоже пил кофе, как и вы, — пояснила Анабель, не замечая внезапной настойчивости в голосе Хулии.
Та, не теряя времени, набрала номер Сестеро и нетерпеливо ждала ответа. Длительные гудки, кажется, ее начальница так и не возьмет трубку.
— Ну же, Сестеро, ответь!