— Все в порядке, Ане, — уговаривала она себя.
Ей хотелось бы в это верить. Но это было невозможно: слишком долго она терпела ситуации, которые никто не заслуживает пережить.
Сколько раз она открывала дверь в страхе, что ее отец будет продолжать выплевывать те же унижения, что и вчера, сколько раз она ощущала беспомощность и страх, услышав, что он пришел.
Повесив ключи рядом с морским пейзажем в коридоре, она попыталась успокоиться. Наверное, мать зачем-то вышла. Магазины уже закрыты в это время, но, может быть, она пошла в бар. Нет, это невозможно. Как давно она туда не ходила? Да и ходила ли она вообще когда-нибудь туда? Скорее всего, заглянула к соседке. Вот это вполне похоже на правду.
— Мама! — снова крикнула она.
Ей почудился какой-то шум.
«Этого не может быть. Успокойся, Ане, не будь параноиком».
Но на этот раз шаги прозвучали отчетливо. Там кто-то был.
Она инстинктивно прижалась к стене. Рука потянулась за пистолетом, но она оставила его в управлении.
— Кто там? Мама? Папа? — с ее губ напряженно срывались слова. — Это ты, Андони?
Тишина. Всего несколько секунд — через вечно открытое окно кухни донесся звук мотора. Лодка возвращалась с рыбалки у скал Хаискибеля. Ей не было нужно видеть ее, чтобы знать. За свою жизнь она тысячи раз слышала шум этих продолговатых суденышек.
Скрип. Короткий, но ясный.
— Стоять, полиция! Кто там?
Машинально вытянув руки перед собой, как если бы она держала в руках пистолет, Сестеро прокралась к родительской спальне. Она была уверена, что шум исходил оттуда. Сердце качало кровь на полной скорости. Она даже не стала зажигать свет по дороге, не желая терять ни секунды, пока не убедится, что с матерью все в порядке.
Она щелкнула выключателем в комнате. Глазам потребовалось всего несколько секунд, чтобы привыкнуть. Открытый комод и перевернутые шкатулки с драгоценностями на кровати говорили сами за себя. Она изнывала от беспокойства. Снова, как множество раз, она чувствовала себя сломленной. Но больше она не будет стоять в стороне, опустив руки. Первое, что она сделает, — отправит сообщение комиссару Эррентерии. Ей срочно требуется подкрепление.
— Выходи оттуда.
Отца выдал одеколон, которым он все время злоупотреблял, словно желая компенсировать свое жалкое состояние. Он спрятался за дверью. Его ноги выглядывали из-под купального халата, висевшего на единственном крючке.
— Что ты с ней сделал?
Сестеро схватила его за шею и швырнула на кровать. Прижав его спину коленями, она вывернула обе его руки.
— Что ты натворил? Где она?
— Ничего, — заикаясь, пробормотал Мариано. Он слегка повернул голову к дочери. В глазах застыли страх и растерянность. — Я просто забирал свои вещи.
— Где она? Где?!
Сестеро подняла правый кулак и размахнулась, собираясь ударить его по голове. Весь накопившийся за столько лет гнев сконцентрировался в ее пальцах. Глаза затуманились, как и ее разум.
— Не знаю, она еще не пришла, — всхлипнул отец.
— Лжец! Скажи мне, где она, скажи мне!
Кулак разжался. Она не ударила его, но вместо этого потянулась к его шее обеими руками. Лицо отца на кровати покраснело, когда Сестеро начала его душить. Она знала, что убьет его, и это принесет ей неприятности, но она не могла остановиться.
— Ане, что ты делаешь? Хватит, Бога ради! — раздался голос матери. Она стояла позади нее, все еще в пальто.
Несколько мгновений спустя руки Сестеро разжались на шее отца, и тот, закашлявшись, с шумом втянул в себя воздух.
— Где ты была? — спросила Сестеро.
— В культурном центре. Мариса позвала меня послушать доклад, — объяснила Мари Фели. — Что ты здесь делаешь, Мариано?
Отец перестал кашлять. Цвет его кожи также вернулся в норму, или, по крайней мере, багровый оттенок сменился красноватым.
— Ты психованная, — презрительно бросил отец. На его шее все еще виднелись следы пальцев дочери.
Сестеро сглотнула. Она едва не убила его. Еще несколько секунд, и пути назад не было бы. Она не может позволить себе продолжать в том же духе. Она обратится за помощью, иначе однажды это плохо закончится.
— Что ты здесь делал? — спросила она с показной холодностью.
— Я же сказал, просто забираю свои вещи.
Мариано поднялся на ноги и направился к двери. Шкатулки с украшениями все еще валялись на кровати.
— Стой! — приказала Сестеро. — Выворачивай карманы.
Отец повернулся к ней. Что это — страх или презрение? Покачав головой, он двинулся дальше.
— Если ты сделаешь еще хоть шаг…
— То что? — перебил ее отец, даже не думая останавливаться.
Сестеро посмотрела на пустые руки, хотя хорошо, что пистолет остался в оружейной. Иначе ее вспыльчивость могла бы сыграть с ней злую шутку, о которой она бы жалела всю оставшуюся жизнь.
— Довольно, Ане. Пусть идет. Он больше не будет так делать, — сказала мать.
— Прикидываешься невинной овечкой? Это ты промывала ей мозги с самого детства, настраивая ее против меня. Думаешь, я идиот? — с отвращением бросил ей Мариано.
Сестеро поняла, что с нее довольно. Челюсти сжались, и она знала, что скоро снова потеряет контроль.
— Если ты выйдешь из этой комнаты, забрав драгоценности, клянусь, я убью тебя, — сказала она, цедя каждое слово.
Отец замер. У него все еще першило в горле при каждом выдохе. Он понимал, что она не шутит. Сунув руки в карманы, он с отвращением швырнул их содержимое на пол. Ожерелья, кольца, браслеты…
— Украшения моей матери! — воскликнула Мари Фели, опустившись на колени, чтобы собрать их.
— Ты заставила меня унижаться, занимать у друзей, когда у тебя тут были тысячи евро в безделушках. Ты сука, как и твоя мать, которая обещала мне, что если я женюсь на тебе, то ни в чем не буду нуждаться. Ты испортила мне жизнь! Ты украла ее у меня!
От презрения в голосе Мариано в жилах стыла кровь.
— Где ключи? Как ты попал внутрь? — спросила Сестеро.
— Это мой дом. То, что я на время переехал в дом своей матери, не означает, что я не могу зайти в собственное жилище, — ответил Мариано с ехидной усмешкой.
— Оставь ключи на кровати. Сюда ты не зайдешь. — Слова, идущие изнутри, сами срывались с губ.
Отец презрительно рассмеялся, скривив губы.
— Ты годами жила в доме своей бабушки и не платила за аренду. И вот благодарность, которую я получаю? — ледяным тоном возразил он.
Дальше все произошло с бешеной быстротой и туманной нереальностью происходящего. Раздался звонок в дверь, и Мариано напрягся, понимая, что что-то не так. Однако именно он открыл дверь и увидел полицейских.
— Что ты натворила? — бросил отец, повернувшись к Сестеро.
Она промолчала. Горло сжалось, но ей удалось выдавить из себя несколько слов, обращаясь к коллегам:
— Наденьте на него наручники и отвезите в полицейское управление.
Затем она повернулась к отцу, чувствуя, что давление в горле стало почти невыносимым. То, что она сейчас сделает, разобьет ей сердце, но наконец-то примирит ее с собой. Ей давно следовало так поступить.
— Мариано Сестеро, вы арестованы за систематическое насилие на гендерной почве.
Сентябрь 2001
Раз, два, три… Капли падали в бульон с ритмом, придававшим умиротворение.
Цель была близка. Возможно, это станет последней необходимой дозой для ее достижения.
Это было странное ощущение. По мере того как отравление препаратом от алкоголизма разрушало органы моей приемной матери, моя собственная жизнь расцветала. Я чувствовал себя как тюльпан, распускающийся из бутона, чтобы показать миру свои лучшие цвета.
Мне нужна была эта месть, чтобы двигаться дальше.
Столько лет боли не должны остаться безнаказанными.
— Твой суп, — сказал я, поднеся тарелку к кровати.
Эта человеческая развалюха, в которую ее превратило отравление, едва разлепила губы, чтобы прошептать что-то похожее на благодарность. Она не смогла открыть рот, когда я передал ей ложку. У нее не осталось сил.
— Ты должна поесть, — пожурил я ее с притворной улыбкой.
Она уставилась на вереницу машин, медленно ползущих по кольцевой дороге. В больнице «Крусес» нам дали палату не с лучшим видом.
— Нет, — сказала она, отвернув голову в другую сторону.
Дверь открылась, и вошла медсестра с подносом. У нее были короткие светлые волосы и розовые щеки.
— Она еще не доела?
— Говорит, что не хочет, — объяснил я.
— Так нельзя. Она должна есть. Хотя бы очень вкусный суп. Давайте я помогу, — сказала женщина, забирая у меня тарелку.
Я сел у изножья кровати, наслаждаясь моментом. Эта медсестра с эмблемой государственной медицинской службы на розовой форме отравляла мою мать с каждой ложкой. Это было просто апофеозом, идеальной кульминацией довольно прямолинейного плана. А я еще так не хотел везти ее в больницу…
— Очень хорошо, — сказала медсестра, когда ей удалось уговорить маму доесть суп. — А теперь отдохните, вы заслужили это.
Забрав поднос, женщина печально мне улыбнулась.
— Как вы? Чувствуете себя лучше? — спросил врач, поглаживая ее по тыльной стороне руки.
Мать только вздохнула. Нет, конечно, ей не стало лучше. Достаточно было посмотреть на серость ее кожи. За несколько часов стало намного хуже. Конец был близок.
— Здесь больно? А здесь? — врач слегка надавил ей на живот.
У нее не было сил жаловаться, но было очевидно, что ей больно. При каждом нажатии на лице умирающей отражались страдания.
Врач сделал скорбное лицо и пригласил меня выйти в коридор.
— К сожалению, новости плохие, — сказал он, положив руку мне на плечо. — У нее острая печеночная недостаточность, и это влияет на все остальные органы. Компьютерная томография выявила обширное воспаление, и динамика ухудшается. Сказать по правде, это чудо, что с ее показателями она до сих пор в сознании.
— Спасите ее, пожалуйста, — молил я, поглаживая флакон цианамида в кармане.