Мне потребовалось много времени, чтобы разобраться в бумагах. Эти женщины хранили все, начиная от счетов за пасхальные свечи до старых рецептов выпечки, которую уже никто не делает.
Было почти пять утра, когда я нашел то, что искал. Это была учетная книга с колонками имен и фамилий.
ДОНОРЫ. ПОЛУЧАТЕЛИ.
Заголовок каждого списка выглядел довольно загадочно. Как можно назвать тех, кто бросает ребенка, и тех, кто его забирает?
Я листал страницы, пока не дошел до тысяча девятьсот семьдесят девятого, года моего рождения.
Вот то, что я искал.
В одной колонке были указаны имена матерей, бросивших своих детей в монастыре, в другой — семьи, которые нас забрали. Во втором списке я нашел имена своих приемных родителей.
Я почувствовал эйфорию. Как только мои тюльпаны расцветут, я смогу покончить с женщиной, которая предала меня и лишила той жизни, которая мне предназначалась.
Моя радость была недолгой — все оказалось не так просто. В этом списке не было ни имен детей, ни дат рождения, ни какой-то еще информации, которая могла мне помочь. Кто из этих семи женщин моя мать?
— Проклятье, — пробормотал я.
Сзади послышался шум, и я насторожился. Выключив фонарик, я подождал несколько минут. Тишина. Только где-то вдалеке раздавался приглушенный храп. В коридоре тоже никто не ходил. Ложная тревога — но мне было пора.
Я вырвал из книги страницу, которая меня интересовала, а остальное убрал обратно.
Но стоило мне сделать первый шаг за порог, как раздался какой-то скрип, и я замер.
Дверь одной из келий открылась.
Сердце в груди бешено застучало.
Посередине коридора возникла фигура, больше похожая на тень. Она замерла, наблюдая за мной. Наверное, она испугалась не меньше моего.
Этого я не предвидел. Монахиня загораживала мне путь. Если я хочу сбежать отсюда, мне придется как-то разобраться с ней. Я нашел то, что мне нужно, и не мог позволить какой-то монашке разрушить мой план.
Я собирался просто оттолкнуть ее, но понял, что передо мной настоятельница. Неожиданно во мне проснулась ярость. Эта старуха всю жизнь возглавляла монастырь. Я представил, как она передает меня шкиперу, который забрал меня домой с намерением осчастливить свою жену — а та возненавидела меня с первого же дня.
Все произошло так быстро, что я даже не помню, как это случилось. Знаю только, что я с силой сжимал ее горло, пока ее глаза не побледнели, а дыхание не пропало. Я убил ее. Вернее, так я тогда думал.
Я осмотрелся: вдруг наша возня разбудила кого-то еще.
Но в коридоре было пусто.
Я ощутил восторг. Я стал богом. Теперь я решаю, кому жить, а кому умереть. И на этот раз все было гораздо проще, чем с матерью, которую пришлось отравлять месяцами.
Именно в тот момент, пока я стоял в полумраке коридора над распростертой на полу монахиней, ко мне пришло осознание, что моя работа должна быть более масштабной. Раз я не знал, кто из женщин в списке — моя мать, у меня остался только один вариант. И он мне нравился.
Я просто покончу с ними всеми.
Моя месть будет грандиозной.
75
Суббота, 3 ноября 2018
Хулия стояла на краю скалы, подножие которой пропадало в тумане, поднимающемся из моря. Она высокая, настолько высокая, что никто не переживет падения оттуда. Хуже всего то, что она знала, что именно это ее ждет. Ее время вышло, как и время Сары и многих других женщин, чья единственная вина заключалась в том, что одна из них могла быть матерью убийцы.
— Твоя очередь, — послышалось сзади.
Его голос так долго казался ей голосом друга. Теперь она знала, что это не так. Это была всего лишь маска.
Его рука обхватила затылок. Ее тепло — всего лишь иллюзия. Это рука, которая подтолкнет ее к концу. Хорошо хоть, он выбрал море, чтобы убить ее. Она бы не пожелала лучшего места для смерти. Возможно, он действительно ее брат.
Она никогда не узнает. Как только волны примут ее в свои объятия там, внизу, все закончится, и ее вопросы останутся без ответа.
— Agur[35], Хулия. Ты заставила меня это сделать, — сказал убийца. Его голос дрожал, но рука, толкающая ее в пустоту, была тверда.
Падение — быстрое, резкое, внезапное. Все кончено. Совсем не так, как в тот день в Пиренеях, когда она прыгала с тарзанкой. Нет, на этот раз веревка не удержит ее в последний момент. У этого путешествия конец будет другим, и он немилосердно приближался.
Лицо первым погрузилось в пучину. Вода заполнила ноздри, мешая дышать. Она попыталась грести. Но ее руки по-прежнему были связаны за спиной.
— Хулия, Хулия!
Откуда эти голоса?
— Очнись, Хулия!
Кто-то дал ей пощечину. Она приоткрыла глаза. Над ней нависла чья-то тень. У нее не было ни глаз, ни рта, лишь нечеткий контур.
— Ее накачали наркотиками. Она сейчас заснет. Еще воды!
В лицо снова плеснули из ведра. Но клейкая лента больше не сжимала ей рот, и она смогла откашляться.
Хулия снова открыла глаза. На этот раз очертания стали отчетливее. Сестеро смотрела на нее с беспокойной улыбкой. Чема рядом с ней тоже улыбался, хотя в глазах у него блестели слезы.
— «Скорая» уже едет, — объявил полицейский в форме с рацией в руке.
— Не нужно. Это просто хлороформ. — Звук собственного голоса удивил Хулию. Можно было подумать, что она пьяна. Глаза слипались. Ей нужно поспать.
— Подожди, поспишь позже. — Сестеро потрясла ее за плечи. Другие полицейские поспешно пытались избавить ее от веревок. — Нам нужно, чтобы ты сказала, где Сара.
Хулия повернулась туда, где раньше находилась вторая пленница. Там никого не было. Подвал был пуст. Кроме нее, здесь были только полицейские. И, конечно, равнодушные тюльпаны, продолжавшие свой безмятежный танец. Сквозь окно больше не проникал свет, наступила ночь.
— Он забрал ее, — смутно припомнила она.
— Куда?
Глаза закрывались. Сестеро снова превратилась в тень.
— Хулия! Где Сара? Этот ублюдок наверняка что-то говорил! Куда он ее увез?
Собрав последние силы, Хулия открыла глаза.
— В дом дракона и Дейнерис[36], — пробормотала она, слегка дотронувшись до новой татуировки Сестеро.
— Она не соображает, — с досадой сказал Чема. — Мы ничего от нее не добьемся.
— Какой дракон? Сугаар? — Сестеро снова потрясла ее за плечи. — Давай, Хулия! Сейчас не время для татуировок. Нам надо спасти эту женщину!
Веки Хулии дернулись. Голова раскалывалась. Опять этот проклятый кондиционер. А кто мешает ей спать? Ах да… Сестеро. Дракон… Дом дракона.
— Дракон и камень. Вот что он сказал.
Сестеро озадаченно на нее посмотрела и потерла рукой татуировку.
— Он ничего не говорил о ламиях? Сара живет в Ламиаране…
Хулия покачала головой, и от этого боль усилилась. Чема бросился поддержать ее, чтобы она не ударилась.
— Дракон и камень.
Сестеро молча смотрела на нее несколько секунд. Затем ударила ладонью по лбу, приоткрыв рот. Она улыбалась.
— О боже, внимание всем подразделениям… — воскликнула она, включив рацию. — Этот подонок намерен убить ее в Гастелугаче. Дракон и камень, «Драконий камень» из «Игры престолов». Всем немедленно туда. Предупредите все воздушные и морские подразделения.
Хулия ощутила, как теплые губы Сестеро коснулись ее лба. А затем она провалилась в спокойный, но полный надежды сон.
76
Суббота, 3 ноября 2018
Звон колокола пронзил тишину на рассвете. Металлическое сияние неба сливалось с морем, которое приобретало свой обычный зеленовато-синий оттенок по мере того, как свет становился более интенсивным. Волны прилива с силой бились о берега Гастелугаче и соседнего островка Акече — тот был меньше размером, и мост не соединял его с материком.
Десятки, а то и сотни чаек устремились вверх, испугавшись металлического звона. Их крики немедленно заглушили все остальные звуки — волны исчезли, как исчезло и все вокруг. Весь мир стал одним пронзительным, беспорядочным гвалтом.
Он дернул за веревку, и колокол пробил вновь. Здесь пахло солью и свежестью начинающегося дня, а также сухими водорослями и влажными скалами. Проще говоря, жизнь, пахнущая жизнью.
С вершины Сан-Хуан-де-Гастелугаче казалось, будто мир замер.
Вокруг не было никого.
Только она.
Клейкая лента не давала ей позвать на помощь. В широко открытых глазах плескался ужас. Она знала, что ее ждет.
Ему было нисколько ее не жаль. Он не чувствовал жалости ни к одной из женщин, которых он приговорил к смерти. И все же на его глазах выступили слезы. Так было и в предыдущие разы. Он оплакивал не своих жертв, а самого себя. Хотел бы он быть достаточно сильным, чтобы посмотреть правде в глаза. Почему она бросила его, почему обрекла на детство, которое ему не предназначалось? Он никогда не узнает. Он не хотел знать. Правда может причинить боль. Он не может допустить, что причина окажется не той, которую он придумал для себя за годы страданий. Она оставила его в монастыре из эгоизма — вот и все. Вот почему она заслуживала смерти. Она поступила так с ним, хотя он ни в чем не был виноват. Она убила его при жизни, она похоронила его в гробнице — в том доме, где он получал лишь презрение и боль.
Динь-дон…
Колокол продолжал звонить. Мобильный телефон, который он держал в свободной руке, передавал металлический гул в прямом эфире. Тюльпан на двери часовни отлично дополнял картину. Его насыщенный красный цвет контрастировал с камнем стен и непритязательно темным деревом.
— Добро пожаловать, — прошептал он, глядя на счетчик зрителей.
Несмотря на ранний час, к онлайн-трансляции присоединились уже три тысячи человек. Скоро их станет еще больше. Впервые в жизни он чувствовал себя значимым.
Его взгляд упал на женщину, которая могла оказаться его матерью. На мгновение он ощутил искушение повернуть камеру в ее сторону, чтобы продемонстрировать зрителям весь ужас ее мучений. Это ведь то, чего они так ждут: никто не заходит в социальные сети, чтобы посмотреть на колокол.