Пережила, стала жесткой, ледяной стервой. Но меня ценили-те господа, с кем я ездила, уважали, была востребована.
— И что, ваш Великий кто там, оставил эту подлость просто так, безнаказанной?
— Лет через пять — на выставке художника знаменитого, попытался было подойти ко мне бывший кавалер, да кто же его подпустит к очень серьезному человеку?? Я в помощницах очень сильных мира сего уже ходила. Охранник только и спросил:
— Елена Васильевна, Вам это человек знаком?
— Нет!
Крутился весь вечер неподалеку, видел, какие люди мне руки целуют, похоже — умирал от зависти.
— А эта, которую сестрой назвать нельзя?
— Доходили разные обрывки слухов: любовь прошла, разводились с большим скандалом, делили всякую мелочь, спилась вроде.
— Ужас, Лена!! — Вилья испуганно смотрела на неё.
— Вилечка, это осталось там, в другом мире, я живу здесь и сейчас, а те… Кто знает, как их судьба или Боженька наказал?? Я когда этого потасканого мерзавца увидела, как кто подтолкнул — все свое имущество завещала соседке-однокласснице, по старой квартире — у неё пятеро деток и душа добрая и красивая. Вот как удачно, может, и в живых уже нету, не дано нам знать — сколько времени там прошло. А я? Сама видишь, опять востребована, любима, многодетная мама, что мне ещё надо?
— Ленуша, ты не переживай о родах — Фейх, Юнчи, я, Айн будет рядом. Если что-то не так пойдет, сказал — зажмурившись, будет тебе помогать.
— Да, после первых родов, когда Людиг принимал, уже не так и страшно, народу рядом много, родим! Вилечка, а ведь вам тоже деточку надо родить, и побыстрее!
— Да, Джас каждый день про девочку говорит, — засмеялась Вилья. — Непременно на меня похожую, а я поддразниваю, говорю, что степнячку рожу.
— А что, все кроме глаз — Джасово, а глазки твои, ух и девица получится!! Моим трем богатырям… — Лена зависла. — Во, я дурища — имена придумывали, а ведь и впрямь, Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец?? Йес! Завтра дочке расскажу про них: Лешка, Илюшка и Добрынюшка… Ммм, как тебе такие имена, Виль?
— Необычные, но какие-то, — Вилья помолчала, — а, вот — ласковые!
— Ох, мальчишки, как ваша мамочка устала баржей тихоходной быть! — поглаживая большущий живот, вздохнула Лена.
Голуба внимательно выслушала историю о трех русских былинных богатырях. Долго молчала, что-то решая про себя, опять дотошно выспросила про богатырей. Восхитилась их силой и отвагой, потом положила ручку на живот Лены и строго так сказала:
— Братики мои маленькие, я вот спрошу у вас про имена ваши. Если согласны — ножкой или ручкой мне в ладошку стукните, но не сильно, чтобы маме не было больно. Вот первого братика самого старшего из вас спрашиваю?? Лука?? Молчишь? Илюша?? Да!! — радостно закричала она. — Согласен. Значит, я тебя жду — Илья, Илюшка! Второй братик — Елизар?? Нет? Значит — Добрыня?? Да!!! А самый младшенький — Глебушка или Лешка? И младшенький захотел имя былинного богатыря.
Голуба двумя руками обняла живот Лены:
— Мои братики, я вас сильно жду и сильно люблю — вот как маму, папу и Сая!
Папа, прилетевший через день был оглушен дочкой с первой минуты:
— Папа, я братиков спросила, они сами себе имена выбрали.
— Это как?? — не понял Людиг.
— Ну, папа, чего ты такой недогадливый?
Дочка обстоятельно рассказала ему про трех богатырей:
— Там у мамочки, на её Земле, такие были, богатыри сильные-пресильные!! Скажи скорее, ты — согласен?
— Раз дети сами выбрали имена, могу ли я быть против?? — расхохотался Людиг.
— Вот, братики, рождайтесь уже! — сердито приказала дочка.
И братики поспешили — схватки начались глубокой ночью. Людиг торопливо натянув какие-то штаны, в незастегнутой рубахе, разбудил Сель, подхватил охающую Лену на руки и понесся в лечебницу, бормоча что-то бессвязное, успокаивающее. Вилья побежала вперед, и едва Людиг ввалился в лечебницу, Лену тут же увезли рожать.
Торопливо прошел Фейх, за ним Юнчи, а возле Людига остались Айн и Сайх. Людиг с каменным лицом ходил по этому коридору, пересчитал все плитки на полу, развернувшись начинал считать снова — никак не мог запомнить, сколько этих лихвовых плиток здесь. Он не замечал, что рубаха на спине давно мокрая — время тянулось вечностью. Внутри у Людига все дрожало, как его любимый кисель, который мастерски варила Лена, Ленуша, Леночка — его лучшая на всем белом свете женщина.
Сколько прошло времени, он так и не вспомнил, в очередной раз поворачиваясь из дальнего конца коридора, увидел выходящего усталого Юнчи. Как он рванулся к нему…
— Все хорошо, Людиг, все твои три богатыря — здоровенькие, крепенькие.
— А я, а мне… — растерялся Людиг и так жалобно попросил: — Посмотреть бы на них всех, а?
— Давай утром, сейчас они все уже…
Фейх, вышедший вслед за Юнчи, улыбнулся:
— Пустим на немного, иди переоденься.
Людиг на цыпочках, зашел в комнату, где спала его такая большая теперь семья. Бледная, уставшая Ленуша — Людиг с нежностью смотрел на неё, а потом перевел взгляд на три аккуратных свертка, спящих возле Лены. Маленькие, меньше половины его кулака личики… один из спящих забавно сморщился…
Людиг, не замечая ничего, смотрел и не мог насмотреться на своих сыновей. Не было ничего прекраснее на свете, чем вот эти спящие его дорогие Лена и сыновья. Фейх тронул его за рукав:
— Пошли!
С огромной неохотой новоиспеченный многодетный отец вышел в коридор. Его обнимали все подряд, а он ошеломленно повторял:
— Маленькие, крошечные, но такие дорогие!
Влетел взъерошенный со сна Айхо, крепко обнял его и спросил Фейха:
— Что?
— Все три с крылышками, все летучие.
— Людиг, дружище!
А Людиг вдруг захохотал:
— Лена у самца шамбая спрашивала: «В следующий раз, наверное, пять детенышей будет?» Вот и мне Великий Путник такую шутку бы не приготовил!!
Айхо тоже засмеялся:
— Скорее всего, Великий сейчас для Джаса каверзу готовит!
И повторился через два дня увиденный когда-то Людигом сон, в точности. Вынесли поочередно его малышей, он, хотя и видел их уже, подрастерялся. Илюша и Добрынюшка уместились у него в руках, а Джас с волнением принимал Лешеньку. Голуба, успевшая внимательно рассмотреть братиков, шумно радовалась, всхлипывала Сель осторожно обнимал Лену Сайх — все радовались.
А дома Лена замерла в изумлении, вся большая прихожая в их доме был завалена какими-то свертками, коробками, пакетами.
— Это что?
— Это, милая, подарки от грургов, никогда ещё не рождалось сразу три крылатых.
— Но зачем?
— Я пытался говорить, меня никто слушать не стал, признали народным достоянием тройняшек наших. Там, в спальне аж две кроватки — одна для совсем маленьких, вторая когда подрастут. Лет до трех, наверное, вещичек хватит, про игрушки и не говорю, Голуба их сортирует — разбирает.
В спальне оробевший папа внимательно разглядывал своих сыночков.
— Как же их различать-то??
Лена улыбнулась:
— Проснутся — увидишь. Илья-у него бровки прямые, Добрыня-самый щекастый, а младшенький… у него глазки другого цвета, мои, похоже.
Сразу же стала различать братиков, даже спящих — Голуба, серьезно поясняя всем, что они очень разные, даже плачут различно. И надо сказать — ни разу не ошиблась.
Через пару недель и Людиг точно знал кто из сыновей пищит.
Заметил он, что первым просыпается младшенький, а старшие братья ждут своей очереди на кормежку, уступая ему. Лена удивлялась — ей хватало молока на всех троих, опять же подозревая, что это очередной финт Великого Путника, и оказалась права.
Через месяц после их рождения на каждого из ниоткуда прилетели маленькие красивые перышки, все разного цвета, а эти мелкие радостно загукали, когда перышки коснулись их порозовевших личиков. Лена засмеялась:
— Вот и Крестный объявился у сыночков!
Папа Людиг с первых дней полюбил лежать со своими богатырями, младшенького, Лешика, клал посерединке себе на грудь, а старшенького и среднего по бокам, так и засыпали четыре мужика вместе.
Маленькие четко знали свою сестричку, даже заслышав её шаги, начинали ерзать и издавать какие-то звуки, а Голуба ворковала над ними, тормошила их, гладила-ножки ручки, все детки наслаждались общением друг с другом. Сель забыла, что она когда-то еле ходила — некогда было вспоминать про свои болячки. Лена частенько уезжала-уходила на всякие Советы, ненадолго, малыши оставались на бабушку. Местные умельцы расстарались — смастерили для малышей коляску, и возила их важная Сель на недальние прогулки.
И не догадывался никто из ныне живущих, что были у Великого Путника далеко идущие планы на этих трех мальчишек-богатырей.
Айн отправился к степнякам, поскольку не сидел на месте — мотался по всей степи. Уже где-то через месяц доктора Айна — прозванного Доктором опять же с легкой руки Лены — знала вся степь. Земля полнилась слухом, и стали приезжать не только степняки, но и айны.
Вилья начала постоянно заниматься детишками, ей пришлось несладко, очень трудно было убедить некоторых родителей в пользе профилактических осмотров, заболевшего ребенка жители дальних поселений иной раз привозили очень поздно. Если бы не жесткие меры и приказы Джаса, были бы и летальные исходы. Но Вилья училась быть требовательной, а после того, как она улетела с бессознательным ребенком, который едва дышал, до лечебницы его бы просто не успели довезти, и мальчик остался жив, вся степь полностью и беспрекословно приняла маленькую лекарку.
Её доброжелательность и внимание ко всем без исключения степнякам через пару месяцев сделали жену Джаса уважаемой и почитаемой. Да и как не уважать эту маленькую, хрупкую женщину, которая, по словам старейшин, смогла своими маленькими ручками усмирить дикого, неподдающегося Жеребца.
А Джас печалился, деток все не получалось. Он не говорил Вилье, но сильно переживал.
Фатма родила девочку, а у них… неужели не будет у него такого всепоглощающего счастья — держать на руках свое крошечное дитя. Сын у них — да, самый лучший, но не держал он его, едва родившегося, не носил на руках, не видел его первых шажочков.