Мысли на пару мгновений очищаются, чужая Воля пыталась проникнуть в его суть разума и памяти. Туда, куда Ланн не хотел погружаться. Он противился ей, размытое движение клинков богомола перед глазами отбил чисто на рефлексах, тело двигалось само, хотя разум уже кричал в агонии. Издалека парень услышал знакомый крик. Но у него не было даже мгновения, чтобы обернуться: вспышка фиолетовый ауры, и старик с выпирающими из разрубленного бока внутренностями посылает вперёд свои когти прямо над головой пригнувшегося богомола, Ланн отбивает их ударом меча, но мгновение спустя принимает лезвие богомола в бок.
Кровь бурлит, движения противников на мгновение замедляются, и воин отпрыгивает назад: он понимает, что не успевает, понимает, что забыл что-то, что-то важное. Но перед потоком чужой воли, пульсирующей подобно ударам сердца, разум ускользает в пучину, всё глубже и глубже, на дно его памяти, к двери, что он навсегда закрыл для себя и запечатал цепями. Он наконец узнаёт этот крик, это кричит Сэра. Цепи рвутся, всё сразу становится на свои места: перед Ланном два его отца.
Ещё двое обходят с двух сторон Сэру слева от него. Он бросается к ним, на бегу заряжая клинок Волей и длинным прыжком успевает добраться до отца, который стоит к нему спиной, лезвие проходит его насквозь, разрывая позвонки и пробивая сердце. Барон не мешкает, он боится не успеть, второй отец находится чуть дальше сестры и целится в неё копьем, Ланн успевает отбить удар вверх, сестра пробегает мимо и бросается к алтарю. Надо дать ей время.
Шаги отца с головой богомола позади, свист клинка и вспышка его ауры смешиваются со звуками тока его собственной крови, ненависть разрывает его изнутри от удара в спину, ненависть, которую Ланн направляет в клинок, рассекая отца с копьём надвое, несмотря на попытку парировать древком. Он слышит голос отца, разрубая его перед собой, он слышит голос отца позади. Он слышит его в себе. Ланн перекатом уходит в сторону, рана на спине ударяет вспышками боли, лишь добавляя злости. Холодная, обречённая ненависть заливает разум, а вторя ей он слышит безумный хохот. Отец с клинками кидает в него левое лезвие, парень отбивает его и бросается навстречу, вгоняя меч между рёбер. Кровь на его клинке, зверь в глубине его разума рвётся с цепи.
Огромный отец с бородой старца идёт к Сэре. Ланн бросается ему наперерез и отражает удар когтей справа, но слева они впиваются ему в плечо. Ланн сознательно пропускает этот удар, чтобы иметь время перехватить меч остриём вверх и ударить в мерзкое лицо, острие входит точно под бороду, пробивая гортань, барона обдаёт потоком свежей крови, он упивается ею, пятясь назад.
Остаётся только одно. Сэра. Зверь внутри ликует: «Возьми её!» — требует он голосом отца, «Сделай эту непослушную сучку своей!» — с каждым ударом сердца. Ланн кивает собственным мыслям, вырывая меч из падающей туши отца. «Конечно, я всё сделаю как надо, папа. Я ведь стал продолжением твоей Воли. Таким же выродком, как ты».
Оскалившись, Ланн оглядывается по сторонам, удостовериться, что все отцы убиты. А потом переводит взгляд на Сэру, которая испуганно смотрит в его сторону. Барон рычит, делает шаг вперед, а потом заносит меч и пронзает себя в грудь собственным клинком. Ноги подгибаются, и Ланн падает на землю. Стук проклятого сердца замолкает, он слышит, как кто-то зовет его по имени. Открыв глаза, он видит сестру, он плачет.
— Что же, Сэра… Ты всегда была слишком добра.
Глава 9. Ночная буря
Глава 9. Ночная буря
Сто конных латников на баронском тракте — это, конечно, не армия, но серьёзный повод забеспокоиться не только мелким феодалам, но и властителям покрупнее, вроде баронов и графов. Конечно, на марше Айр слал вперёд вестовых — успокоить сиятельную знать, что это не карательная акция короны, а всего лишь переброска войск на север. Что, впрочем, не слишком позволило расслабиться баронам да графам — они слышали нехорошие слухи, а по меркам заброшенного и забытого Севера десять десятков гвардейцев — это очень серьёзная сила. Определённо излишняя в спокойное время. Они были в пути уже две с половиной недели и сейчас приближались к границам баронства Нихбен.
Лотарингу впервые приходилось командовать таким большим количеством людей. Как оказалось, время и усилия, потраченные на то, чтобы овладеть грамотой, были совсем не излишними, особенно по части логистики. Баронские поставщики припасов несколько раз пытались его надуть с ценами по накладным, или с лежалым товаром, вероятно, рассчитывая на то, что возвысившийся простолюдин окажется туповат и недостаточно внимателен. К их несчастью, Айр очень щепетильно относился к своим обязанностям — демонстративная верность короне и службе были важной частью его прикрытия.
Так что подобных плутов он сбривал, а их сюзеренам строчил требования от лица короны — поставить качественные припасы по справедливой цене, старательно используя букву закона в свою пользу. Положа руку на сердце, для него было почти развлечением заниматься всем этим. Дорога до Севера была долгой, земли были спокойные, а редкие разбойничьи шайки бежали от тяжеловооружённой сотни как от огня. Так что побесить барончиков, желающих нагреться на выбившемся в люди простолюдине, для него было небольшой отдушиной и возможностью отвлечься от прочих тревог. Которых было немало.
Новости от встречных странников были нехорошие: бароны, граничащие с Дикой Чащей, усилили патрули. Свежевателей они не замечали, что, впрочем, было неудивительно — после бойни, что им устроили три года назад, твари вряд ли в ближайшие годы соберут армию. Но на границах Чащи начали твориться странные вещи: древний лес штормило, из него хлынули толпы различных чудовищ, что прежде никогда не показывались даже на окраинах. На полноценное вторжение это не было похоже — твари были неорганизованны и скорее сами от чего-то бежали. А ещё рассказывали, что вдалеке, над кромкой самого леса, уже почти две недели словно бушует какой-то чудовищный шторм — бьют странные молнии фиолетового цвета. Простолюдины из пограничных деревень по ночам запирались в домах и молились всем богам сразу, готовясь к приходу самого Разрушителя.
К вечеру, когда тракт наконец-то начал подниматься от низины Улонских Озёр, Айр не стал давать команду разбить ранний привал, как обычно, и гнал гвардейцев до самого вечера. Усталые лошади шли медленно и неохотно, обоз частенько застревал в дорожной грязи, так что телеги приходилось буквально вырывать из земли. Но закалённые гвардейцы ворчать себе не позволяли — для них подобные командирские закидоны были далеко не в новинку, Лотаринг по себе знал, как гоняют этих парней на тренировках. Лишь когда они взобрались на холмистую равнину, он приказал разбить лагерь. Передав полномочия командира своему адъютанту, Айр сообщил, что вернётся к утру, и, взяв десятку парней охранения, направился в сторону ближайшей возвышенности до которой было около пары километров.
Это была острая скала с великолепным обзором, словно вырвавшаяся из земных пучин, у основания которой виднелась небольшая деревушка. Унылые бревенчатые домишки, покрытые прутьями и соломой, указывали на бедность местных обитателей, а трактира и вовсе не оказалось. Впрочем, Лотаринг не слишком этому расстроился — он не собирался здесь ночевать, направившись по единственной улице к самому крупному дому, местного старосты, крыша которого была покрыта надёжной глиняной черепицей. Время уже было позднее, успело стемнеть, а рабочий люд привык ложиться спать рано, чтобы успеть больше сделать, когда рассветёт.
Так что на радушный приём он не рассчитывал, но многие домишки его настораживали — накрепко закрытыми, а ещё и того хуже — заколоченными ставнями. А ведь сейчас даже по ночам было жарко, но люди предпочитали спать в духоте, видимо, опасаясь чудовищ из Чащи, хотя отсюда до неё ещё было с пару десятков километров. У хлипкой ограды около дома старосты Айр приказал бойцам ждать, а сам могучим прыжком отправил своё тело на ту сторону. Крупный дворовый пёс немного офигел от такой наглости вечернего гостя и, оскалив клыки, молча и угрожающе направился прямо к нему. Лотаринг уважительно усмехнулся — это был не какой-то там пустозвон, а настоящий, хороший сторож.
Услышав угрожающее рычание, он направил в правую руку ауру Воли. Сине-розовый тусклый свет озарил двор на несколько метров вокруг, а готовый броситься на него пёс затормозил на задних лапах, встав словно вкопанный. Обычные животные чуяли ауру Воли и панически её боялись, но этот здоровяк, вместо того чтобы с поджатым хвостом юркнуть назад в конуру, просто замер. Не поворачиваясь к нему спиной, двигаясь боком, Айр направился к входной двери, вскинув правую руку вверх, словно факел. После нескольких громких ударов по двери в доме раздался женский вскрик, в сенях послышались шаги, а из будки позади пса оглушительно кто-то затявкал — судя по звукам, ещё, скорее всего, щенок. Глаза крупной собаки налились кровью, подобравшись и опустив голову, она исподлобья неотрывно смотрела, метя в горло.
От низкого рыка даже Айра чуток пробрало, но, к счастью, прежде чем отважный страж приступил к действиям, дверь отворилась, а на пороге возник седой, но ещё крепкий мужик с топором. От него немного несло луком и брагой, но глаза были трезвые. Старосте, чтобы разобраться в ситуации, хватило доли секунды — заметив свечение Воли, он сразу же выронил топор и бухнулся на колени, одновременно панически рявкнув команду:
— Лана, нельзя! Место!
Айр пару раз удивлённо моргнул, затем нагнулся, стянул латную перчатку и протянул мужчине ладонь, погасив ауру.
— Отец, не серчай и не пугайся, что так поздно. Извини, что влез без спросу, — почтительно произнёс он, помогая подняться перепуганному крестьянину. — Мне позарез до утра надо взобраться на эту скалу. Сможешь найти проводника? Серебром заплачу.
Кажется, от такого обращения мужчину переклинило ещё сильнее. Он перевёл взгляд с погасшей руки на молодое лицо парня, а потом снова на руку — словно ожидая издевательского удара. Айр залез в кошель и, вынув оттуда тускло блеснувший в свете луны кругляш, вложил его в ладонь. От знакомого прикосновения серебра старосту, кажись, чуток попустило: во-первых, Айр её кожей касался, а нечисть боится святой металл. А во-вторых — деньги есть деньги. Кругляшик быстро скрылся в кармане, а на морщинистом лице наконец-то появилась широкая улыбка.