Чудовищный вихрь, гудящий вдали над сердцем древнего леса, тоже остановил свой безумный бег. Это было по-своему даже красиво — аметистовые молнии выглядели как поток краски, что боги пролили на холст. Воздушную спираль сжало, словно в кулаке великана, а затем она беззвучно лопнула. Чудовищная волна, порождённая этим, устремилась во все стороны, выворачивая с корнями вековые деревья, поднимая вверх столбы пыли, куроча и выворачивая из земли валуны. Гром пролился на землю, а в грохочущих тучах показался мужественный, хмурый лик. Небесные золотые молнии столкнулись с фиолетовыми — земными — и погасили друг друга.
А затем — наконец — наваждение спало, спёртый в груди воздух вырвался испуганным криком, кони заржали и почти понесли. Летящая над чащей волна камней, деревьев и сжатого воздуха бессильно опала — будто гнавшая ее вперёд сила исчезла, разрубленная топором бога грома. Крики людей и животных слились воедино. Айр с трудом успокоил Яшку и перехватил поводья проносящегося мимо коня, что волочил своего всадника по земле. Вечность закончилась — это все понимали. Но что означали эти слова? Этого не знал никто.
***
Боли не было, была Песнь. Не какая-то там невинная песенка, которую можно весело промычать, отмакая в бадье с горячей водой после тяжёлого дня. Нет, это было что-то иное, истинное, глубинное. Возвышенная симфония жизни, пришедшая из такой седой древности, когда человек был ещё частью природы, а не противостоял ей. Чувство причастности. Гармония. Нежные руки матери, обнимающие в первый раз своё чадо. Глас единства тела, разума и души.
«Неужели умирать так приятно» — подумала Лана, растворяясь в реке вечности.
На идеальную Песнь наложилась пронзительно-скрипучая нота. Раздражающая и выбивающая из колеи. Лана хотела от неё отмахнуться и пойти дальше путём безмятежности, но глубокое одиночество, звучавшее в каждом слове, пронзало её сотней клинков.
— Живи! — просил чей-то далёкий голос. — Ты не можешь уйти. Не сейчас, когда я тебя наконец-то нашла. Ты мне дала своё имя, и я взываю. Лана Грейсер — живи! Именем моего прошлого господина, чья Воля и кровь бежит в твоих венах. Я дарую тебе его лживое сердце взамен утраченной человечности. Заклинаю и умоляю — живи! Ведь ты не исполнила клятвы. Ты обещала мне искупление!
Голос вспыхивал облаком обжигающей боли, жаркого дыхания, горячего и страстного прикосновения. Он обволакивал пламенем, взывал к первобытным инстинктам, его зов оказался сильнее спокойствия. Простая мольба оборвала Песнь Безмятежности.
— Ты меня лишила этого — буду с тобой столь же жестока. Ты заставила меня жить — я не дам тебе умереть. Ульма Кроу чужая вашему миру. Сейчас, когда домен пал, мне придётся уйти. Но я буду ждать тебя в предместьях Лангарда, проклятом городе, где кричит расколотый бог.
Ритмичный стук затмил собой сущее, тело задрожало в агонии и сделало первый глубокий вдох. А затем до слуха донёсся тихий плач. Распахнув глаза, цепляясь за камень, Лана заставила себя сесть и осознала, что плачет она сама. Невыносимая боль постепенно отступала, но слёзы сами собой продолжали течь из глаз. Утерев лицо, баронесса неуклюже села и осмотрелась. Тело ещё плохо слушалось, грудь сдавливала непривычная тяжесть, а вся одежда пропиталась кровью.
Девушка сидела, прислонившись спиной к алтарю в центре каменного круга, но сейчас тот был уже пуст. Ульмы Кроу тоже не было рядом. Воспоминания о прошедшем сражении были тусклыми и далёкими, как будто чужими. Она смутно помнила, что схватилась со Стражами, но дальше была лишь пустота.
Лана заметила металлический блеск, полная луна освещала меч, которым она недавно сражалась: весь залитый кровью, тот лежал неподалёку. Баронесса с усилием подтянула его к себе. Она ещё никогда не чувствовала себя такой слабой. Даже тогда, когда приходила в себя в доме ведьмы после ранения. Воля едва тлела внутри тревожным фиолетовым светом, словно окружённая глубоким мраком и чувствовалась чуждой, далекой и непривычной. Но еще хуже было то что все эмоции, прежде подавленные бесцветным саваном, теперь ярко пылали. Страх. Гнев. Скорбь. Любовь. Но сильнее всего было искреннее раскаяние. Все барьеры пали, память очистилась, она помнила что случилось в тот день, когда их особняк охватили жадные языки пламени. Девушка усилием воли прогнала из сознания мучительный образ, сейчас было не время.
Оглядевшись вокруг, сребровласка увидела раскиданные тела стражей. Похоже, она всё-таки справилась, а ведьма, завладев артефактом, исчезла. Всхлипнув, Лана заплакала снова — чувство потери неодолимой волной захлестнуло сознание. Девушка и подумать не могла, что так сильно к ней успела привязаться. Обняв себя за колени, баронесса мелко подрагивала от холода. Вокруг стояла глубокая ночь, луна едва освещала холодные плиты храма, а вокруг была лишь тьма — даже деревьев не было видно, будто весь мир рассыпался прахом, пока она находилась в недавнем бреду. Стараясь не поддаваться вспышке невыносимого страха, опираясь о каменный алтарь, Лана поднялась. Надо было идти — её ждал верный друг, малышка-сестрёнка и вредная ведьма, которую ещё только предстояло отыскать и спасти.
Глава 11. Пробуждение девы
Глава 11. Пробуждение девы
С трудом доковыляв до огромного мегалита, наполовину утопленного в землю, Лана прислонилась к нему плечом, пытаясь перевести дыхание. Даже несколько шагов дались ей нелегко, что наводило на размышления о дальнейшей судьбе. Она была посреди Дикой Чащи, почти без припасов, в ужасном состоянии, тёмной ночью и, скорее всего, в окружении монстров. Но, словно этого было мало, ей нужно было не только выбраться отсюда, но ещё и попасть в проклятый город — Лангард. Последние слова ведьмы впечатались в её сознание — она отчётливо помнила шёпот, благодаря которому смогла вернуться к жизни. Лана была уверена, что опять едва не погибла, хоть и не помнила, как. Но в который уже раз Ульма её спасла.
Припомнив мерзких карлов, живущих в лесах, окружающих холм, блондинка поёжилась и решила проявить невиданную для себя осторожность — подождать в руинах до рассвета. Но чтобы хоть как-то согреться, ей нужно было заменить одежду, залитую всё ещё липкой и очень вонючей кровью. Судя по ней, бой завершился лишь несколько часов назад, ещё затемно. А вот почему Ульма её здесь бросила и не смогла взять с собой — Лана решила не думать. Наверняка с этим была связана какая-то сложная магическая муть.
Осторожно осмотревшись на вершине холма, она обнаружила свою дорожную сумку, сброшенную перед боем. А там — о чудо! — были тёплые, стиранные ещё ведьмочкой вещи, немного провизии, а главное — две фляги с травяным отваром, заживляющим раны, бодрящим и повышающим потенцию. По крайней мере, если верить словам всё той же ведьмы. Прохладная жидкость освежила сухое горло, полное спёкшейся крови, а потом разлилась по всему телу теплом.
Жить сразу же стало лучше и куда веселее. Усевшись у камня, Лана принялась снимать с себя тяжёлый от пропитавшей ткань крови кафтан. За ним последовала когда-то белая рубаха — теперь она была тёмно-алого цвета. А после уже сребровласка внимательно изучила две странные округлости у себя на груди, что ей порядком мешали и побаливали. Их определённо там раньше не было, и она была почти уверена, что знает, что это такое. Ей уже доводилось видеть эти… штуки у других женщин, например, Её Величества королевы, когда она делала ей массаж. Но ощущать их у себя было несколько непривычно. Вкупе с отчётливыми изменениями психики, а также очевидными проблемами с Волей, вывод напрашивался сам собой.
— Значит, у тебя всё-таки получилось… — радостно воскликнула Лана и прислушалась к звукам собственной речи.
Её голос стал более звонким и мелодичным, рассыпаясь по стылому воздуху осколками горного хрусталя. Девушка пожала плечами, почувствовала порыв холодного ветра и поспешила натянуть на себя свежую рубаху, после чего зябко поёжилась и, вглядываясь во тьму, прошептала:
— Но, дорогая моя, ты не могла подождать, пока я выберусь из Чащи? От меня же костей не найдут.
Даже после того как она полностью поменяла одежду, вязкий запах свежей крови никуда не пропал. Как не исчезло ощущение опасности и тоскливый вой ветра. Нависающие над головой камни были ужасным укрытием, но спускаться с холма Лана боялась, вспомнив наконец, что это вообще такое — страх. Так что до самого рассвета она просидела, прижавшись спиной к алтарю и накинув на плечи шерстяное одеяло, заботливо приготовленное ещё Айром для побега из столицы.
До самого рассвета она не теряла время даром и первым делом решила усмирить свои чувства. Такие яркие и сильные эмоции девушка испытывала только в глубоком детстве, а потому сейчас понятия не имела, как с ними бороться. Это злило, но даже злость воспринималась по-другому. Она была ненаправленной, бесцельной и не подходила даже для того, чтобы напитать Волю. Твердя, что бывала и в худших переделках, Лана попыталась убедить себя, что обязана живой выбраться из Чащи. Но даже такая простая Цель едва напитала огонь уверенности. Её Эго не было чем-то подавлено, но различных, ранее подавляемых желаний было столь много, что её чувства метались в смятении от перегрузки.
Небо далеко над головой окрасили нежно-розовые полосы, предвещая восход. Стало светлей, Лана выхватила клинок и выставила его перед собой, плавно перетекая из одной позиции в другую. Тело слушалось иначе, а меч казался немного тяжелее, чем раньше, но, сделав пару взмахов, девушка удовлетворённо кивнула: её навыки мечника никуда не делись, а заученные с ранних лет техники она всё ещё могла применять, если их немного адаптировать под изменившийся центр тяжести и наличие груди. Закончив со всеми приготовлениями и пересчитав запас пищи и воды, Лана убедилась, что припасов хватит дней на пять. По крайней мере, вопрос с едой остро не стоял. Все эти мелкие приготовления помогли вернуть себе иллюзию спокойствия к тому времени, когда наконец рассвело.
Едва лучина Матери озарила весь небосвод и её яркий свет разогнал тьму у основания холма, на котором находился храм, Лана ахнула. В полусотне метров от лысой вершины, вниз по склону, начиналась полоса вскопанной земли, в которой даже корней вековых деревьев, что здесь росли, не было видно. Распаханное поле заканчивалось лишь далеко впереди, где, подобно крепостным стенам, высились буреломы вывороченных буйной и неистовой силой деревьев. Похоже, чудовищной силы ураган, что здесь бушевал какое-то время назад, не затронул только вершину, на которой она спала после битвы.