– Я не дурак. – Его взгляд задержался на Натии, будто он на мгновение забыл, что мы все находились рядом.
Мы набрали тарелку деликатесов, чтобы забрать в свои комнаты, а Эбен и Натия вернулись к работе. Им предстояло изображать поваров и готовить вечернюю трапезу. Когда мы подошли к двери, Синове повернулась.
– Вы двое притворяетесь мужем и женой? Нам нужно знать, чтобы подыграть вам.
Эбен поставил наполненную водой кастрюлю, а Натия прекратила нарезать лук. Наступила долгая тишина.
– Нет, – ответил Эбен. – Мы не притворяемся.
А затем он вернулся к работе.
Глава тридцать седьмая. Джейс
Теперь кабинет отца стал моим. Я не заходил туда со дня его смерти. Это была комната для созерцания и размышлений – место уединения. Когда он хотел поговорить с кем-то из нас наедине, нас приглашали сюда. Два обитых кожей кресла стояли друг напротив друга в темном углу комнаты.
Джалейн сидела в одном из них напротив меня, дрожа, крича, все еще не понимая.
Я вскочил на ноги.
– Посмотри на меня, Джалейн! Я весь в крови! И мне еще повезло! Самюэль, возможно, никогда больше не сможет пользоваться рукой!
– Но Джейс…
– Все! Решение принято! Я отстраняю тебя от дел на бирже!
– Это было один раз! Одна ошибка…
– Но зато какая! Она чуть не стоила нам жизней!
– А ты уверен, что это не твоя вина? – кричала она, пытаясь переложить вину на меня. – Ты спросил его, прежде чем убить?
– Дай подумать. Когда я должен был спрашивать? Перед тем, как он бросился на меня с мечом? Или когда он душил Кази?
– Я не виновата! Ганнер всем рассказывал о приезде королевы!
– Ганнер не рассказывал о послании, не рассказывал о тропе, по которой я поеду! Они точно знали, когда мы там будем!
Меня посетила новая мысль – неужели это та же банда, которая выдавала себя за Белленджеров во время нападения на венданское поселение?
– Что насчет шотгорна? Ты сообщала Фертигу, что мы пойдем в поселок?
Ее глаза расширились, а затем она зарыдала:
– Я не знала, Джейс. Он любил меня. Он клялся, что любил меня!
Я вскинул руки.
– Когда ты стала такой глупой, Джалейн?
Она бросилась на меня, ударяя кулаками и царапаясь. Я схватил ее, придавил руки к бокам и крепко прижал к груди. Она сотрясалась от рыданий.
Когда она наконец успокоилась, я прошептал:
– Ты знала, что он любил азартные игры?
Она кивнула.
– Ты составишь список всех, с кем его видела. Мне все равно, даже если он разговаривал с лошадью! Я хочу знать.
Я стоял над ней и смотрел, как она писала имена. Слезы падали на бумагу. Когда она закончила, я просмотрел список и сложил его пополам.
– Ты придешь сегодня на ужин, – велел я, – и не скажешь ни слова. Ты будешь сидеть и внимательно смотреть на всех, кто сидит за столом. Посмотришь на каждую царапину, синяк, повязку, на лица тех, кто мог пострадать следующим, например, на Нэша и Лидию. Ты подумаешь обо всем, что могло быть потеряно просто потому, что ты не подумала.
Остались только кусочки прошлого, скудные воспоминания, не собранные в единое целое. Прошлое не имеет значения, но я рассказываю о нем плачущим детям, что угодно, лишь бы они замолчали.
Давным-давно…
Мать Годреля рассказывала мне сказки, потому что моя мать уже умерла. Иногда я боялась слушать. Я бы хотела, чтобы она была здесь. Теперь я заполняю пробелы своими словами.
На холме стояла большая крепость…
Падальщики громко стучат в ворота, требуя, чтобы мы открыли. Они говорят, что убьют нас, искалечат, будут пытать, но мы их не пускаем. Грейсон нажимает на рычаг, и мы слышим крики. Поставленные им пики сделали свое дело.
Я выглядываю из-за ворот, подаю ему сигнал. Остальные убегают. Он нажимает на рычаг, и криков становится больше. Те немногие, кто остался жив, больше не станут нас беспокоить. Теперь мы превосходим их числом.
Глава тридцать восьмая. Кази
Я устроилась у окна в комнате Синове, прижав к шее мешок со льдом, как велел целитель, и подтянув колени к груди. Отсюда открывался прекрасный вид на раскинувшиеся сады и массивные дома. Они возвышались словно короли на тронах, пронзая мандариновое небо шпилевидными коронами.
Прямо над ними ленивыми полосами клубились тонкие облака, отчего великая крепость казалась не столько суровым каменным воином, сколько теплым убежищем. Я устала. У меня все болело. Убежище – это все, чего я хотела.
Красота дополнилась волшебством, когда по небу пронеслось темное облако. Летучие мыши. Тысячи, может быть, миллионы мышей, летящих куда-то. Сумерки сверкали на их крыльях, как искры молний во время урагана. Джейс рассказывал, что горы Моро изобиловали пещерами. Некоторые из них были настолько велики, что могли вместить весь Дозор Тора. Теперь я знала, что там обитали и летучие мыши.
«Идите посмотреть», – хотела позвать я, но Рен сидела в кресле с закрытыми глазами, перебирая пальцами мягкий халат. Синове нежилась в ванне, удивляясь, что горячую воду можно было получить одним поворотом ручки.
– Как они это делают? – спросила она.
Я рассказала, что объяснила мне Олиз. На крыше стояли цистерны с подогревом. Горы, возвышавшиеся за крепостью, обеспечивали достаточное количество воды. Синове наклонилась, подливая горячую воду и воркуя от наслаждения, затем снова легла на спину.
Я изучала ее, удивляясь молчанию. Ее руки лежали за головой, а большим пальцем ноги она играла с капающей из крана водой. Любопытно, что она до сих пор не упомянула Эбена. Ни разу. Его последние слова должны были ввергнуть ее в многочасовые догадки. Всего несколько недель назад она по нему сохла. Теперь же, казалось, они была больше увлечена горячей ванной, чем удивительной новостью – Эбен и Натия не выдавали себя за мужа и жену. Они были женаты.
Пока я размышляла о Синове, Рен удивила меня, сказав:
– Я понимаю, почему Натия презирает капитана. Он еще хуже, чем Комизар.
– Почему? – спросила я. Не могла и представить себе никого более презренного, чем он.
– Комизар был беден, как мы, и знал, что такое ничего не иметь, а у капитана было все – престижное положение в Морригане, место в кабинете министров, богатство, власть, но ему этого было мало. Кроме того, он отличался жестокостью. Когда королеву ранили…
– Нет, – отозвалась Синове.
Мы с Рен подпрыгнули. Мы повернулись, чтобы посмотреть на нее, не понимая, что она имела в виду. Синове лежала в ванне, а ее глаза отрешенно смотрели в потолок. Я сомневалась, что она вообще нас слушала.
– В тот день на площади против нас ополчились губернаторы и стражники, – продолжала она. – Вот кто был самым презренным.
Синове, казалось, вернулась к давнему воспоминанию, но затем моргнула, будто удивляясь, что произнесла вслух эти слова. Каждый из нас хранил воспоминания о чем-то ужасном, но мы об этом молчали. Мы обходили края, заделывали трещины, помогали перепрыгнуть проломы, но никогда не раскрывали свои кошмары.
Она моргнула, улыбнулась, словно это могло вычеркнуть последние несколько секунд из воспоминаний, затем села в ванне.
– Значит, вы не хотите рассказать об Эбене и Натии?
Рен запнулась.
– Мы… мы не знали…
– Для нас это тоже неожиданность, – добавила я.
Синове выдохнула.
– Я это предвидела. Это же логично. Теперь мы точно знаем, что они это делали.
«Думаю, да».
Рен вздохнула.
– Значит, нам больше не придется поднимать этот вопрос.
Синове встала, вылезла из ванны, обернувшись полотенцем, и подошла к гардеробу, рассматривая свежую одежду, присланную Вайрлин. Син комментировала каждую вещь, размышляя о многом: будем ли мы есть в столовой; будет ли там Мэйсон; что приготовят на ужин; о странностях Белленджеров; не станут ли они возражать, если она съест последний шарик козьего сыра. Синове снова стала Синове.
– Вайрлин поблагодарила меня за то, что я помогла ее сыну. Я помогла ей. Да, я спасла его задницу. Но это…
– Бальзам, – вспомнила я, указывая на флакон, переданный целительницей.
Рен встала и взяла банку со стола.
– Я помогу.
Я снова прислонилась к стене, завороженно глядя на светящиеся сады, слушая, как Рен приказывала Синове не двигаться. Ее ворчание вызывало улыбку, благодарность за то, что мы живы. За то, что Джейс жив. Все, о чем я думала сегодня, скача на Мийе галопом, это о важности каждой секунды. Секунды способны многое изменить. Они могут стереть один путь и направить другой дорогой.
– Что там? – спросила Синове, поглаживая рукой затылок.
– Ничего страшного. – Рен смахнула руку Син. – Ничего, кроме лысины.
Никто из нас не сказал Синове, что небольшая часть ее прекрасных медных локонов стала жертвой ножа. Прическа замаскирует это, пока не отрастут новые волосы, и Рен, похоже, уже справилась с этой задачей.
Веки потяжелели, пока я наблюдала за бурлящим фонтаном в центре сада, но затем что-то нарушило мое мечтательное спокойствие – резкое движение. Я повернулась и увидела, как по ступенькам Даркхома торопливо поднялась фигура и быстро исчезла внутри. Я села, не понимая, что только что увидела.
Он был высоким, с квадратными плечами, но с большого расстояния у меня не получилось разглядеть черты его лица. Меня насторожила спешка и то, как он оглянулся на сад, прежде чем проскользнуть внутрь. Может, он боялся, что собак скоро спустят? Или испугался чего-то еще?
– В чем дело? – спросила Рен. Мое легкое движение привлекло ее внимание.
– Кто-то вошел в Даркхом, – ответила я.
– Может, служащий?
– Возможно. Но он был высоким и с квадратными плечами.
Именно так королева описала капитана.
Синове, вскочив с кресла, бросилась к окну.
– Какого цвета были его волосы?
– Мне показалось, что белые. Но отсюда трудно сказать. Все залито оранжевым светом.