– Нет, – возразила я.
Ее рот открылся, но я успела закрыть его ладонью прежде, чем она закричала. Приглушенные звуки просочились между моих пальцев. Рен помогла мне ее удержать, и все, что смогло вырваться наружу, – это поток слез.
– Мы схватим его, – прошептала я, – как и остальных.
Она яростно застонала.
– Он заплатит, – пообещала Рен. – Он предстанет перед правосудием, как того хотела королева.
Чивдар, убивший родителей Рен, погиб в бою, но ее губы дрожали, а глаза наполнились слезами, потому что она знала боль Синове как собственную.
Мы застыли в напряженных объятиях, сдерживаясь и держась друг за друга. В комнате слышался лишь один звук – тяжелое дыхание Синове. Наконец ее плечи обмякли. Дыхание успокоилось, и она кивнула, смирившись со своей клятвой и долгом.
Вечер наступал быстро, и мы вернулись в дом с неясным планом. Мои руки стали солеными от слез Синове. Мы уже подошли к двери, когда я услышала, как спустили собак.
Ноги болели, пока я поднималась по ступеням к комнате, словно из них выжали всю силу. У меня и так болела рана, а мучения Синове еще больше усугубили мои страдания.
Я боялась ужина. Боялась увидеть Джейса. Как смогу притворяться, что ничего не знаю?
Как он мог скрывать? Зачем охранять двери ядовитыми собаками, если те никуда не ведут? Неужели приглашение королевы было ловушкой? Садовник, который на самом деле сбежавший убийца? Оружие, чтобы властвовать над королевствами?
Его маленький анклав оказался темным логовом дракона.
Мои мысли насмехались надо мной. «Дело в том, что клеймо – это ложь, выдуманная история, в которую отчаянно хотят верить. Это фантазия, нуждающаяся в постоянной подкормке».
Но на этот раз я стала той рыбой, которая бороздит поверхность воды, преследуя крошку за крошкой, проглатывая каждую целиком.
Я оказалась обманута в собственной игре.
А Джейс мастерски обвел меня вокруг пальца.
Глава сорок четвертая. Кази
– Где ты была, Кази?
Вздрогнув от неожиданности, я повернулась в сторону голоса.
Джейс сидел в кресле в углу моей комнаты. В темноте.
– Я здесь. – Он протянул руку, повернул колесико на прикроватном фонаре, чтобы я могла видеть его. Остальная часть помещения оставалась в тени.
Его лицо и голос были пугающе лишены выражения.
– Ты не ответила. Я ждал довольно долго. Где ты была?
«Тебе придется с ним помириться».
«Извинись».
«Жонглируй, Кази. Жонглируй, как ты всегда это делаешь».
– Не твое дело, – отчеканила я. – Убирайся.
На жонглирование у меня не осталось сил. Не сейчас. Не для него.
Его лицо не дрогнуло. Он лишь приподнял подбородок. Холодно. Отстраненно.
Потом встал.
– Кажется, я понял проблему. Я не обращался к тебе должным образом. Прошу прощения. Мне следовало называть тебя Десяткой.
Расправив плечи, Джейс сделал шаг ближе. Он знал. Сердце в моей груди сжалось.
– Я…
– Не надо, – предупредил он. Его взгляд стал острым как бритва, и холодная маска исчезла. – Даже не пытайся отрицать. Теперь все очевидно: ключи в ладони, мое кольцо, девушка в поселке, назвавшая тебя Десяткой. И ты ее заткнула. – Его ноздри раздувались. – Какая ирония, не правда ли? Все это самодовольное негодование, которое ты обрушила на меня, когда мы находились в пустыне… Ты называла меня вором. Мне стоит смеяться?
Джейс напрягся, чтобы сдержать ярость, но даже в тусклом свете я видела, как покраснели его виски.
– А сегодня? – Он погладил синяк на челюсти, куда я его ударила. – На глазах у всех ты кричала и прочитала мне мораль о превизианцах, хотя сама их не лучше! Поэтому ты так ненавидишь их? Они напоминают тебе саму себя?
Мои руки дрожали. Я сглотнула, пытаясь сохранить самообладание.
– Убирайся из моей комнаты, Джейс. Иначе я за себя не ручаюсь.
Он шагнул ближе.
– Я жду ответа, черт возьми!
– Ждешь? Или требуешь? А, патри? – съязвила я. – Потому что ты получаешь все, что захочешь! Ты берешь все, что хочешь! Делаешь все, что хочешь!
Его глаза сверкнули, изучая, оценивая, пылая. Синяк на лице окрасился в сердитый фиолетовый цвет.
– Я не уйду, – прорычал он. – Не уйду, пока не получу ответ.
Мои ногти впились в ладони.
Он не моргал. Я знала, что он станет ждать до утра, подпитывая свою самоуверенность. Моя ярость внезапно достигла предела: швы расходились, рвались, лопались. Все рвалось наружу.
– Ладно, Джейс! – закричала я. – Вот твой ответ! Да, я крала! Но не смей называть меня обычной воровкой!
Я скрестила руки.
– Посмотри на мои пальцы, Джейс! Посмотри на каждый, потому что я не лишилась ни одного! Вот откуда взялось мое прозвище! И я горжусь им! В Венде, еще до прихода королевы, Комизар наказывал за воровство отрезанием кончика пальца – даже если ты был ребенком! Даже если ты украл всего лишь кусок хлеба!
Я оказалась на улице в шесть лет. Совершенно одна. Никого не волновало, буду я жить или умру. Ты можешь себе представить, Джейс? Я росла не так, как ты. – Я слышала, как мой голос нарастал, становился горячим, ядовитым, неуправляемым. Я не ходила, не двигалась. Я стала камнем, прикованным к полу. – Я воровала, чтобы выжить! У меня не было семьи. Не было обеденного стола, за которым можно сидеть и передавать красивые блюда. Ни ковров под ногами, ни люстр над головой. Ни слуги, который приносил бы еду. Никаких вечеринок в саду. Каждый гнилой кусок мне приходилось добывать. У меня не было плащей, сшитых портными. Я носила лохмотья на лохмотьях, чтобы не замерзнуть зимой. Я жила в лачуге, выдолбленной из руин. Никакого тепла! Никаких горячих ванн! Ни мыла! Если я и мылась, то только в ледяной воде в общественных умывальниках. Иногда я отрезала себе волосы ножом, потому что они были настолько заражены паразитами, что я не чувствовала собственной кожи!
Я подошла к книжной полке, смахнула охапку книг на пол.
– И у меня не было ни учителей, ни книг, ни карандашей, ни бумаги! Для меня все это не имело смысла, потому что оно несъедобно! Вся моя жизнь крутилась вокруг еды и способов ее добычи. Я каждый день жила на грани смерти, пока не научилась хорошо воровать. И за это я не стану извиняться!
Его лицо изменилось. Жесткость исчезла. Вероятно, он пытался представить ту грязную оборванку.
– А как же родители? – спросил он.
Яд, бурлящий во мне, превратился в лед. Я покачала головой.
– Отца я никогда не знала. Я понятия не имею, жив он, мертв или является императором Луны! Мне плевать!
Я опустила глаза. Я понимала, что будет дальше. То, что всегда висело между нами. Каждый вопрос был связан с этим вопросом, как тысяча дверей, ведущих в один коридор.
– А твоя мать? Что с ней случилось?
Я никогда никому не рассказывала. Стыд и страх застыли внутри, готовые вырваться наружу. Челюсти болели – так сильно я пыталась спрятать слова. Я отвернулась и направилась к двери.
– Отлично! – закричал Джейс. – Беги! Замкнись в себе, как ты всегда делаешь! Иди и живи в той тюрьме, которую ты для себя создала!
Я остановилась у двери, дрожа от ярости. В тюрьме? Яростное облако закружилось в сознании. Я повернулась к нему, и его глаза впились в мои.
– Расскажи мне, Кази.
По коже поползли мурашки – я прислонилась к двери, чтобы устоять. Я разделилась надвое: одна часть меня все еще трусила, пока другая следила за происходящим за тысячу миль от нас, как неуверенный наблюдатель.
– Мне было шесть лет, когда мою мать забрали. Была середина ночи, и мы лежали вместе на соломенном настиле в нашей лачуге. Я уже спала, когда почувствовала на губах ее палец и услышала шепот: «Т-с-с-с, Кази, держи рот на замке». Это были последние слова, которые она мне сказала. Она толкнула меня на пол, чтобы спрятать под кроватью. А потом…
Я смотрела в потолок, глаза щипало.
– Что потом, Кази?
Плечи дернулись. Все внутри сжалось, сопротивляясь.
– Я наблюдала. Из-под кровати я видела, как в наш дом зашел мужчина. У нас не было оружия, только палка в углу. Мама пыталась дотянуться, но не успела. Я хотела побежать к ней, но она подала мне сигнал молчать и не двигаться. У нас были свои знаки. Поэтому я просто лежала и тряслась под кроватью, пока мужчина накачивал мать каким-то средством. А потом он унес ее, сказав, что получит за нее хорошую цену. Она стала товаром. Он хотел забрать и меня, но не смог найти. «Выходи, девочка», – кричал он, но я не двигалась. Моя мать солгала и сказала ему, что меня в доме нет.
Зрение затуманилось – Джейс стал расплывчатым.
– Два дня я лежала под кроватью в собственных испражнениях, дрожала, плакала, боялась пошевелиться. Я боялась, что он вернется. Но он не вернулся. И она тоже. Мне потребовались годы, чтобы научиться снова спать на кровати. Ты спрашивал, почему открытый мир меня пугает, Джейс? Потому что в нем негде спрятаться. Ты прав, последние одиннадцать лет я жила в тюрьме, но поверь мне, эту тюрьму создала не я.
Я моргнула, чтобы прояснить взгляд, и увидела, что на лице Джейса вспыхнуло осознание.
– Одиннадцать лет. Вот почему ты хотела знать, как давно…
– Да, Джейс. Тот мужчина был превизианцем. Пока я голодала, замерзала и воровала на улицах Венды, а моя мать оказалась бог знает где, ты обеспечивал ему теплый, безопасный дом. Вот уж ему повезло.
– Это случилось одиннадцать лет тому назад. Почему ты так уверена, что он был превизианцем? Твоя память…
– Не надо! Не смей сомневаться в моей памяти! – прорычала я. – Я хорошо разбираюсь в деталях, и мне приходилось жить с ними каждый день с шести лет! В некоторые дни я молила богов, чтобы забыть! В то утро он приехал на повозке с четырьмя черными полосками на брезенте!
Джейс хорошо знал, что это отличительный знак Превизи.
– Тебе было шесть лет! Была ночь! Это мог быть не один человек! Он мог…