– На дворе середина ночи, – простонал он, все еще раздраженный. – Что тебе нужно? – Мэйсон оттолкнулся от меня, встал и протянул мне руку.
– Я голоден.
– Голоден?
– Пойдем на кухню и найдем что-нибудь поесть.
Мэйсон, ругнувшись, схватил рубаху с кровати и натянул через голову.
Я зажег масляную лампу и принес из кладовой кувшин молока и два толстых куска смородинового пирога.
– Давно мы этого не делали, – подметил Мэйсон. И это был скорее вопрос, чем утверждение. Ночные визиты на кухню случались исключительно во время катастроф или их планирования.
Несколько углей по-прежнему светились за решеткой. Безмолвность полуночи здесь казалась глубже, чем где-либо в доме. Возможно, потому что на кухне такой большой семьи, как наша, постоянно раздавались звуки: замешивание теста, звон посуды, рубка мяса, нарезание, помешивание, наливание, разговоры. Это была самая уютная комната в доме, созданная с единственной целью – насыщать. Может, именно поэтому я хотел поговорить с Мэйсоном здесь.
Он посмотрел на меня в ожидании.
– Тебе следовало поужинать. – Он знал, что дело было не в голоде.
– Знаешь Зейна? – спросил я.
Мэйсон достал вилки из ящика.
– Что за вопрос? Конечно, знаю.
Я поставил тарелки на кухонный стол, мы оба достали стулья и сели.
– А какие подробности тебе известны? Какими маршрутами он ездил? И… у него родинка на запястье?
Брови Мэйсона нахмурились.
– А в чем дело?
Я объяснил, почему Кази так отреагировала, увидев превизианцев на бирже. И как она описала Зейна, вплоть до сальных черных волос.
Мэйсон хмыкнул, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
– Она одна с шести лет?
Я кивнул, но не стал рассказывать, как она выживала, будучи сиротой.
Мэйсон отрезал кусок пирога кончиком вилки.
– Я не знаю насчет маршрутов. Может, Зейн и ездил в Венду. Но я точно помню его запястье. – Он поднял на меня глаза и вздохнул. – И там есть большая родинка.
Если Кази не ошиблась, то мы с Мэйсоном поняли, что это значило. Раньше Зейн работал с охотниками за рабами. А это означало, что у него, вероятно, до сих пор с ними связи. Он – не только проблема Кази. Он мог стать и нашей проблемой.
Мы договорились, что будем спрашивать его осторожно, чтобы тот ничего не заподозрил. У превизианцев волчий нюх – он мог учуять беду еще до ее появления и быстро исчезнуть. Если он решит, что мы подозреваем его в причастности к охотникам, нагрянувшим в Хеллсмаус, мы его больше не увидим. А если он замешан, нам нужно знать, на кого он работает – возможно, на того же человека, от которого Фертиг получал заказы. Может, мы и сорвали их операцию, убив двенадцать человек из банды, но мне нужны были остальные. Я хотел, чтобы они заплатили за руку Самюэля, заплатили за поджог венданского поселения, за поджог домов в Хеллсмаусе, за кражу граждан с улиц, за набеги на караваны, за то, что душили Кази и чуть не убили ее.
– Даже не верится, что Зейн замешан, – сказал Мэйсон. – Он трудяга. Надежный.
– Мы это выясним. Я должен все исправить.
– Извини, брат, но такое невозможно исправить.
– Да, но я могу сделать так, чтобы это не повторилось.
Я сообщил ему, что первым делом утром созову семейное собрание – все планы откладываются до тех пор, пока мы не поговорим об исключении превизианцев или создании нового свода правил для них.
Я потер лоб.
– И еще кое-что… – Возможно, это было главное мое беспокойство, потому что я не был уверен. Мне казалось что-то неправильным. – Во время ужина ты не заметил ничего необычного?
Мэйсон одарил меня удивленным взглядом.
– Да… кое-что заметил. Синове много болтала, больше обычного. И она снова начала угадывать мой рост, вспоминать старые разговоры, будто она отвлеклась, будто мы только что встретились…
– Будто ты еще не трогал каждый сантиметр ее тела?
Мэйсон опустил вилку, которую собирался засунуть в рот.
– Я все о вас знаю. Почему ты скрывал?
Тот застонал и откинулся на спинку.
– Не знаю. Наверное, мне стало стыдно. Я советовал тебе не связываться с Кази… – Он покачал головой. – Не знаю, как так получилось, но Синове меня веселит. И она чертовски…
Ему не нужно было заканчивать. Его сильное влечение к ней было очевидным.
– А что насчет тебя и Кази? Я думал, мы скоро получим приглашение в храм. Что тебя сдерживает?
Я посмотрел вниз, разминая вилкой крошки на тарелке.
– Она говорит, что по долгу службы должна вернуться в Венду. Мы избегаем разговоров о будущем, и я пообещал ей, что больше не буду поднимать эту тему.
– Но ты… – Он не решался произнести это слово, но в конце концов произнес: – Ты ее любишь?
Я поднял глаза. Слово «любовь» не могло описать моих чувств. Оно казалось слишком маленьким, слишком привычным, слишком простым, а все, что я чувствовал к ней, было сложным, уникальным, большим, как мир. Я кивнул.
Должно быть, он увидел что-то в моем выражении.
– Она тоже тебя любит, брат. Не волнуйся. Я в этом уверен. Никто не умеет так хорошо притворяться.
Я тоже так думал, но сегодня в ее глазах мелькнула ненависть. Даже сквозь ее слезы я заметил, что она была чистой, горячей, как расплавленное стекло. Мы никогда не произносили слово «любовь». Это было странное соглашение, и я не знал, как оно появилось. Может, во время нашего путешествия? На тот момент все вокруг казалось временным. Однако я чувствовал что-то еще. «Что происходит, Кази?» Даже тогда мне виделось, что это нечто большее. Я знаю, она тоже это чувствовала. И все же между нами были секреты. Я солгал о поселении. Она солгала о…
«Никто не умеет так хорошо притворяться». Я снова посмотрел на Мэйсона.
– Ты не доверял ей с самого начала. А сейчас?
Брат отправил в рот последнюю вилку пирога, запил остатками молока.
– Трудно не доверять человеку, когда он поставил свою жизнь на кон ради тебя. Они все это сделали.
Мэйсон встал, собрал посуду, отнес ее в раковину.
– Может, сегодняшний вечер не задался, потому что Кази была взволнована встречей с превизианцами, а Синове и Рен пытались заполнить пробелы разговорами? Когда Синове волнуется, она так и поступает. Они – дружная команда.
Мэйсон не ошибался. Так и было. Сегодня, когда я не мог найти Кази, я не смог найти и их.
Я встал, собрал тарелки.
– Иди в постель. Я помою. Утром мы продолжим разговор о Зейне.
Мэйсон ушел спать. Я повернул кран – горячая вода хлынула в раковину. Горячая вода была нововведением, появившемся в Дозоре Тора благодаря моему деду. Я никогда не задумывался об этом раньше. «Никакого тепла! Никаких горячих ванн!» Теперь я смотрел на это ее глазами. Я знал, что Венда бедна, а Гарвин упоминал, что Брайтмист – самый бедный квартал. Я знал, что ей было трудно, но я не представлял тех глубин отчаянья, которые ей приходилось преодолевать. «Никого не волновало, буду я жить или умру».
Возможно, я понял, что было странного за ужином. Я. Каждое ее слово разъедало меня. Я вспомнил наше путешествие, но теперь увидел все по-другому: ее лихорадочную сосредоточенность, когда мы шли по открытой равнине, неуверенные шаги, когда она смотрела в усыпанное звездами небо.
Если Зейн виноват в этом, он заплатит.
Убрав посуду, я остановился и посмотрел на кладовку, где хранились лекарства. Я открыл дверь, зашел внутрь. Склянки и колбы, мешочки и сушеные травы выстраивались на полках аккуратными рядами. Поскольку в Дозоре Тора было много людей – как членов семьи, так и рабочих, – мы держали под рукой множество целебных средств. Я нашел канистру с надписью «Березовые крылья» – ту самую, о которой спрашивала Рен. Она была полна. Достаточно, чтобы вырубить половину Хеллсмауса. Я снова подумал о вопросе Мэйсона: «Зачем ей столько?» Мое предположение, что она планировала забрать это в Венду, казалось разумным. У нас можно было найти любые необычные товары со всего континента. Вероятно, в Хеллсмаусе они встретили много чудесного, что хотели бы увезти с собой.
Уходя, я проверил замок на двери. Для обычного вора это было бы делом пяти минут.
А для необычного – и того меньше.
Глава сорок шестая. Кази
На дворе стояло позднее утро; пахло свежим сеном. Конюх насвистывал, занимаясь работой, а ласточки шныряли под стропилами, неся утреннюю еду для шумных птенцов – утро, которое было обманчиво ярким, наполненным идеальными красками. Но присмотревшись, я заметила потрепанную уздечку на гвозде, прогнивший столб у первого стойла, хвост крысы в дровянике. Я задумалась: всегда ли есть вещи, которые мы не видим лишь потому, что захотели не приглядываться?
Я снова и снова прокручивала в голове вчерашний день.
Ошеломляющую ложь.
Секреты.
Сердитое лицо Джейса, когда он назвал меня Десяткой.
Но от сна меня пробудило кое-что еще. Смех. Я слышала, как капитан и остальные смеялись. Звон их бокалов. Этот звук пронзил насквозь, но я не была уверена, почему. Возможно, я была шокирована тем, что увидела их вместе, увидела гораздо больше, чем ожидала.
Когда конюх закончил укладывать сено в стойло, я подошла и рассмотрела повозку. Это была маленькая телега для сена, что показалось мне преимуществом. Хотя она и вмещала шесть человек, ей было легче управлять, чтобы обогнуть Дозор Тора с задней стороны и добраться до тропы, ведущей в туннель Грейсона. Этот путь привлекал меньше всего внимания. Мы не могли пробираться через город, к тому же на обратном пути нас поглотила бы ночь. Мы могли рассчитывать только на несколько часов дороги.
Но запрягать лошадей – шумное дело. Я посмотрела на дом конюха в дальнем конце конюшни. Его ужин – как и ужин сторожа, охраняющего вольеры, – доставляет Эбен. В еду будут подмешаны березовые крылья. Если он потеряет сознание, собак не выпустят. Кроме того, березовые крылья не дадут нашей команде из шести человек шуметь.
Я проскользнула в кладовую посреди ночи. Замок оказался детской забавой. В маленьком флаконе с березовыми крыльями, который достала для меня Рен, по-прежнему хранилось две дозы – их хватило бы на конюха и сторожа, но мне требовалось больше. Полная канистра могла решить проблему, но было важно, чтобы кражу не заме