Закончив работать около трёх часов, он, как и планировал, отправился в агентство — выбрать парочку девочек, с которыми можно было провести ночь.
«Нужно провести пробы», — так он это называл.
К вечеру он уже сидел в клубе и потягивал лёгкий коктейль, и два красивых тела прижимали его с обоих боков.
Рей, тем не менее, никак не мог отделаться от чувства, что что-то идёт не так. И от того прикладывался к губам то одной, то другой в два раза чаще, чем делал бы это в любой другой день.
Кирстин начинало казаться, что она сходит с ума.
В обступившей со всех сторон темноте ей чудилось, что она чувствует, как растут её собственные волосы.
Хуже всего была невозможность коснуться чего бы то ни было рукой. Осязание, через которое она привыкла познавать мир, сейчас было недоступно для неё так же, как и зрение.
Кирстин пыталась отвлечься, думая о колледже, о Лоуренсе и о сестре. О том, как вернётся домой — но вместо этого в голове крутились лишь мысли о том, какая она дура. О том, что никто не вспомнит её и никто не ищет — как и сказал Мастер, когда она только попала сюда.
Если бы её искали — то давно бы уже нашли. Следовало это признать.
От этих размышлений Кирстин захотелось плакать — уже в который раз за прошедшие дни.
Она по-прежнему не знала, сколько времени прошло.
Мастер больше не освобождал её. Приходил он теперь по большей части для того, чтобы пошевелить рукой у Кирстин между ног — и от этого Кирстин чувствовала себя бревном, резиновой куклой, у которой из всех возможных желаний и чувств осталась лишь функция «секс».
Как и прежде, иногда Мастеру удавалось её завести, но отвращение, которое Кирстин испытывала к себе и к его рукам, мгновенно убивало малейшие следы возбуждения.
— Тебе будет тяжело, если ты не примешь себя такой, какая ты есть, — говорил Мастер.
Кирстин решила не вступать с ним в диалог. Ей хватило опыта с Охотником, и теперь она понимала, что мужчина просто пытается вывести её на откровенность, которая затем помогла бы ему Кирстин дрессировать.
Через какое-то время Мастер решил, видимо, зайти с другой стороны.
В очередной раз остановившись у койки, на которой лежала Кирстин, он произнёс:
— Я освобожу тебя. Если попробуешь выкинуть какой-то трюк, получишь разряд.
Кирстин кивнула, не особо задумываясь о том, разглядит ли Мастер её жест.
Эластичные ленты сначала оказались сняты с её ног, а затем и с рук.
Кирстин попыталась сесть — но тело почти не слушалось её.
— Если всё сделаешь хорошо, — сказал Мастер, пока Кирстин судорожно пыталась растереть непослушные руки — не столько онемевшие, сколько одеревеневшие от долгой неподвижности, — я не стану привязывать тебя, когда уйду.
Кирстин вскинулась. Перспектива понять наконец, где она, немного расширить границы своего мира, сводившегося теперь к одной только койке, придала ей сил.
— Что я должна делать? — внезапно охрипшим голосом спросила она.
— На колени, — прозвучал приказ.
Кирстин колебалась, но недолго. Дни — или недели — проведённые без движения в темноте — что-то изменили в ней. Всё происходящее казалось сном, и она уже не чувствовала себя собой — студенткой Эдинбургского Университета, которой нужно готовиться к семинару по античной драме, подрабатывать, чтобы накопить немного на каникулы, выбирать какие-то билеты и вообще что-либо думать, чтобы устроить свою жизнь.
Античная драма разворачивалась вокруг неё во всей красе. Любые естественные потребности справлялись за неё — но и мысли её явно не интересовали никого. Она стремительно тупела. Стеснение полностью оставило её.
Нащупав край кровати, Кирстин осторожно опустилась на колени. Гладкий кафель холодил кожу — теперь, когда Кирстин могла коснуться его руками, она была уверена, что это именно он.
— Держи руки за спиной, — прозвучал второй приказ.
Кирстин послушно убрала руки за спину.
Затем послышалось короткое «вжик», и в губы ткнулась горячая, пахнущая потом плоть.
Кирстин дёрнулась, её едва не вырвало, но рука Мастера тут же схватила её за подбородок и удержала в прежнем положении.
— Соси.
— Я никогда…
— Я знаю. Всё бывает в первый раз.
Ком подступил к горлу Кирстин. Она не могла заставить себя — даже обещание освобождения от пут не могло помочь.
— Я не могу, — выдавила она.
Вместо того, чтобы отвечать, Мастер поднёс шокер к её плечу и дал короткий разряд.
— Ты сделаешь это — сейчас или потом. Вопрос только в том, сколько боли перед этим ты перенесёшь.
— Я не смогу.
— Если ты не сможешь сделать этого сама — значит, ты не годишься для той работы, которую мы приготовили для тебя.
— Вы меня отпустите? — Кирстин и сама понимала, как наивен этот вопрос, но на всякий случай задала его. — Или убьёте, чтобы я никому о вас не рассказала?
— Ни то, и ни то. Тебя отправят в бордель в Дубай. Там твоя добрая воля ни к чему. Ты всё равно будешь сосать и подставлять зад. В крайнем случае — без зубов.
Кирстин подавилась комом, подступившим к горлу, но всё же приоткрыла рот и попыталась обсосать комок плоти, который висел около её губ.
Член Мастера ещё не встал — мягкий, как коровье вымя, прикоснувшись к языку, он вызвал у Кирстин новый приступ тошноты.
Кирстин попыталась подавить его и чуть отстранилась, чтобы сглотнуть рвоту. Рука Мастера тут же за волосы попыталась притянуть её к себе.
— Не ломайся, девочка. Все твои друзья всегда знали, что тебе понравится обслуживать мужиков и сосать. Даже твой отец видел это в тебе. Я просто помогаю выйти наружу тому, что и без того живёт внутри тебя.
Кирстин не расслышала последних слов. Она покачнулась, чувствуя себя Алисой, упавшей в кроличью нору.
Понимание пронзило болью грудь. Она рванулась вперёд, уже не обращая внимания на онемение в руках и ногах. Раньше, чем Мастер успел пустить в ход шокер, Кирстин толкнула его к стене и сдавила горло обеими руками изо всех сил.
— Дрянь, — выплюнула она, — какое же ты дерьмо. Я верила тебе…
Последние секунды отозвались новым приступом боли в груди, и хватка Кирстин чуть ослабла, а в следующее мгновение дверь распахнулась, послышался грохот сапог. Кирстин сдавила шею противника сильней, не в состоянии думать о том, что будет потом.
Кто-то рванул её прочь, заламывая локоть за спину. Кирстин продолжала ещё дёргаться и выкрикивать ругательства, когда одному из нападавших удалось воткнуть шприц ей в шею.
Кирстин мгновенно обмякла, растворяясь в ставшей её постоянной спутницей темноте.
— Ненавижу тебя, — успела прошептать она.
Глава 9. И снова гнев
Кирстин не знала, через сколько времени она снова пришла в себя. Мысли возвращались постепенно и были путанными. Но как только они обрели достаточную отчётливость, чтобы Кирстин вспомнила своё последнее открытие, она застонала.
Отвратительно было осознавать, что этот человек, теперь дрессировавший её, использовавший как вещь — что этот человек был тем, к кому она стремилась все последние месяцы, о ком думала целыми днями и мечтала по ночам.
Снова накрыла её острая жалость к самой себе.
Кирстин зажмурилась, чтобы не заплакать — на сей раз это ей удалось, потому что повязки не было, но в эти мгновения Кирстин было всё равно.
Она стиснула зубы, но рыдания всё равно сотрясли плечи и грудь.
Кирстин не понимала, как могла так обмануть сама себя.
Не знала, что делать теперь. Казалось, что впереди нет ничего кроме унижения и темноты — и все обещания Мастера не имели для неё никакой цены.
Кирстин было всё равно, есть ли деньги у того, кто получит её, будет ли этот человек к ней добр. Сейчас её мир, и без того расколовшийся на части, рассыпался осколками и стремительно превращался в прах.
Она не хотела и не могла собирать саму себя, потому что не видела смысла в том, чтобы продолжать существовать вот так — на свободе или нет, не в состоянии поверить никому, кроме себя.
Кирстин предавалась этим мыслям уже несколько минут, когда в отдалении вспыхнул слабый свет.
В первое мгновение ей захотелось зажмуриться — свет резал глаза.
Но постепенно те стали привыкать, и на экране, висевшем на стене перед ней, Кирстин увидела переплетённые между собой обнажённые тела.
К горлу Кирстин подступила тошнота.
Хрупкая девушка на экране, как казалось Кирстин — ничем не похожая на неё саму — лежала на кровати лицом вниз, а мужчина с широкими плечами, присевший над ней, толчками бёдер вбивал её тело в матрас.
— Нет… — выдохнула Кирстин и попыталась отвернуться, но тут же обнаружила, что тугие прорезиненные повязки сдерживают не только её руки, но и обхватывают виски, прижимая затылок к койке. Кирстин могла разве что закрыть глаза, но за время, проведённое здесь, она так устала от темноты, что предпочла всё же взглянуть на экран.
Один ролик сменил другой, и тот, на котором был обыкновенный секс, уже казался Кирстин детскими игрушками.
Теперь проигрывалась запись видеокамер, демонстрировавшая какой-то бордель. Девушку, только что отказавшую здоровенному мужику, избивали двое парней.
К горлу Кирстин подступила тошнота.
На третьем ролике она всё-таки закрыла глаза: здесь такую же, очевидно, провинившуюся девушку с размалёванным и заплаканным лицом обматывали тряпкой, чтобы затем поджечь.
Сердце Кирстин глухо билось о рёбра.
Ролик подошёл к концу — и снова начал крутиться тот, с которого всё началось.
Теперь уже запыхавшееся, покрытое испариной лицо жертвы на сбившихся простынях не казалось Кирстин настолько исполненным страданий, как несколько минут назад. Она смотрела, невольно вглядываясь в каждую деталь и пытаясь понять: было ли добровольным то, что происходило на экране, или эта девушка — такая же жертва похищения, как она.
Хуже всего было осознание того, что когда ролик подойдёт к концу — снова начнётся второй, а за ним третий. Так и произошло.