Кроме того, нужно понимать и то, что сама Европа далеко не так однородна, как этого бы хотелось теоретикам европейского единства. Там есть группа стран, условно заинтересованных в большей самостоятельности – Германия, Франция, Италия. Прежде всего, потому, что они сами – достаточно самостоятельны и эффективны. Но есть и государства, в силу ряда причин крайне заинтересованных в подчинении ЕС американцам – в частности, это восточноевропейские государства во главе с Польшей. Причем, продиктовано это не только страхом перед Россией и сомнениями в способности ЕС их защитить – нет, активное участие американцев в европейских делах они считают довольно хорошим балансиром, уравновешивающим влияние Германии и Франции.
Кроме того, большое участие в европейских делах принимает и Англия, давно и прочно являющаяся сателлитом США и не представляющая свои интересы отдельно от американских. До недавнего времени она и вовсе была полноправным членом ЕС, с соответствующими последствиями для общеевропейской внешней политики.
С учетом того, что решения в ЕС принимаются консенсусом, США до сих пор могли не беспокоиться насчет того, как именно будут проходить в Европе интеграционные процессы.
Однако, недавние события в Великобритании позволяют нам рассмотреть одну из гипотез будущего ЕС.
Украинский кризис многому научил не только европейцев, в лице самых старых, уважаемых и самостоятельных членов ЕС. Кое-чему он научил и американцев.
Весьма вероятно, что британский «брексит» стал началом более глубокого и серьёзного переформатирования ЕС, чем об этом догадываются сами европейцы. И наиболее вероятным мне представляется такой вариант – ЕС будет разделен надвое. В результате этого раздела образуются две организации – условно говоря, «старая Европа», или ЕС того состава, который был до вступления туда восточноевропейских государств, и «восточная Европа», образующая некий «Черноморо-балтийский союз», во главе с Польшей и с Украиной в составе.
Такая обновленная конфигурация Европы позволяет американцам добиться сразу нескольких целей, который выглядят пока почти нерешаемыми – например, глубокой интеграции Украины в пусть урезанную, но всё-таки Европу, а также получения союзников, критически зависящих от США и Великобритании в вопросах безопасности.
Вероятно, устроит такой расклад и «старую Европу», уставшую от крикливых, брыкливых, малоценных восточноевропейских членов, мешающих ей строить «общий европейский дом» по собственным правилам. Да, за это придется поплатиться изрядной частью своего геополитического потенциала, но напугает ли это Париж и Берлин, которые и сейчас не могут воспользоваться им хотя бы на десять процентов?
Разумеется, можно спорить о том, где же именно пройдёт «линия раздела», и какие именно государства в какой блок войдут. Более того – сам этот гипотетический расклад сильно зависит от того, какие силы придут к власти в Германии и во Франции в обозримом будущем, и можно ли будет с новым руководством этих государств договориться о сохранении курса на изоляцию России и об интеграции Украины в европейские структуры, что для США является делом довольно принципиальным – одним из ключевых факторов в борьбе против России будет то, сможет ли Украина обеспечить опережающий (Россию) экономический рост и интегрироваться в европейские структуры.
Ещё одним фактором, который может сильнейшим образом повлиять на будущее Европы и её геополитические амбиции, является ползучая исламизация этого региона. Разумеется, он не будет определяющим в ближайшие пять-десять лет, но, при существующих тенденциях, уже лет через двадцать доля мусульман среди активного деятельного населения ЕС будет такова, что они начнут определять политику европейских государств – не только внутреннюю, но уже и внешнюю.
То есть, уже в среднесрочной перспективе мы сможем говорить о том (наверное, сможем, так точнее), что Европа становится важным исламским игроком и двигателем общеисламских геополитических интересов.
Что же касается ещё одного коллективного геополитического игрока, условно именуемого «исламский халифат», то давать какие-то прогнозы тут чрезвычайно сложно.
Нужно понимать, что ислам отнюдь не однороден, и взаимоотношения суннитов и шиитов вполне можно сравнить, например, с взаимоотношениями католиков и православных христиан – вера у них, конечно, одна, но толкования этой веры у них разные, и различий, претензий, взаимных упреков накопилось очень много. Кроме того, основные исламские игроки – по крайней мере, как это видится сейчас – отличаются и по этническому, языковому признаку. С одной стороны, это суннитский (по большей мере) арабский мир, во главе с Саудовской Аравией, а с другой – шииты, ведомые иранскими персами.
Если учесть, что к этим субъективным сложностям добавляются и объективные различия в геополитических интересах, а также подразумеваемая борьба за первенство в исламском мире, то можно с уверенностью говорить – пока дело превращения исламского мира в некий геополитический монолит, объединённый общими целями и интересами, выглядит очень и очень сомнительно.
Разумеется, все может измениться. Но для этого потребуются какие-то внешние воздействия, которые всеми мусульманами будут восприняты, как святотатство. Например, военные акции «кяфиров» в районе Мекки или Медины, являющихся общими для всех мусульман святынями. Вряд ли мусульман объединит, хотя бы на время, что-то менее страшное, с религиозной точки зрения.
Вместе с тем, нужно понимать и то, что в интересах англосаксонских элит было бы стравить мусульман со своими противниками – например, китайцами или русскими – и получить ослабление одной из сторон конфликта.
Большая угроза кроется в противоречии российских и китайских интересов в ближневосточном регионе. Потенциально они могут привести к очень и очень сильному охлаждению отношений между этими двумя геополитическими игроками, и почти наверняка западные спецслужбы попытаются разыграть эту карту.
Различия кроются в том, что Россия является крупным экспортером нефти, и для неё было бы выгодно превращение Персидского залива в регион, охваченный военными действиями. Это, без всякого сомнения, приведет к значительному росту мировых цен на углеводороды, что, в свою очередь, резко усилит внутри- и внешнеполитические позиции Кремля.
В то же время, Китай является крупнейшим импортером углеводородов. Для него, в среднесрочной перспективе, важно видеть Персидский залив относительно спокойным. В долгосрочной же перспективе он, возможно, попробует вести игру на вытеснение оттуда США.
В свою очередь, это может стать сигналом для арабских элит Залива, и при критическом ослаблении позиций США, либо при отказе Вашингтона выступать гарантом безопасности арабских монархий, они могут и сами развернуться в сторону Пекина.
Так или иначе, подобный дрейф вряд ли пройдет безболезненно, и наверняка в этот момент появится окно возможностей для тех, кто хотел бы серьёзного ухудшения отношений между Москвой и Пекином.
Однако, мы немного забегаем вперед – понятно, что тут мусульманские страны выступают не как геополитический актор, а как объект геополитических устремлений других игроков. Разумеется, они и сами могут извлечь из этих противоречий какую-то выгоду, но вряд ли она будет направлена на решение каких-то общих геополитических задач.
В долгосрочной перспективе можно предположить, что ислам не станет монолитным геополитическим игроком, пока не будет окончательно разыграно первенство в исламском мире.
В свою очередь, этой победе может поспособствовать первенство в исламизации Европы, если таковая не прекратится и достигнет значительного прогресса. Ориентировочно, потребуется на это от двадцати пяти до пятидесяти лет, хотя цифры эти слегка лукавы и не предполагают какого-либо сопротивления исламизации со стороны самих европейцев.
Нельзя исключать и того, что события на самом арабском востоке будут развиваться гораздо быстрее, и лидерство Эр-Рияда или Тегерана (а пока это основные на него претенденты) определится в открытой схватке между ними. В этом случае я бы поставил на Тегеран, но никаких гарантий тут, разумеется, дать невозможно.
Также нам следует учитывать и технологическую отсталость исламского мира, преодолеть которую вряд ли получится за пару-тройку десятилетий. Поэтому ничего, кроме ползучей, демографической экспансии, ислам пока крупнейшим мировым игрокам противопоставить не в состоянии. Что, на фоне демографических показателей Индии и Китая, тоже не выглядит такой уж явной заявкой на глобальное доминирование…
А значит, мы можем с большой уверенностью утверждать, что в ближайшие десятилетия ислам будет занят сам собой и преодолением своих внутренних противоречий. И творить мировую геополитику исламская умма будет ровно в той степени, в какой другие геополитические игроки сочтут нужным вмешаться во внутренние внутриисламские разборки.
Не исключен и выход на геополитическую арену других региональных игроков. Таковыми сразу станут любые крупные государства, оказавшиеся, хотя бы на время, в зоне геополитической и военной нестабильности, даже если эта зона окажется далеко на периферии традиционных геополитических процессов. Но мы, наверное, не станем глубоко влезать в эти глухие геополитические дебри – тем более, что скорее они станут отражением существующей на тот момент мировой геополитической повестки, чем наоборот, и вряд ли Россия с США, забыв прежние распри, дружно ринутся спасать какую-нибудь африканскую демократию от какой-нибудь латиноамериканской деспотии…
Глава двенадцатая
А теперь, уважаемые читатели, давайте попробуем более подробно остановиться на задачах и устремлениях основных геополитических игроков, которые, вероятно, и будут определять мировую политику в ближайшие десятилетия. Или весь двадцать первый век…
Соединенные Штаты Америки
В научном мире довольно популярно разделение цивилизация на два типа – «цивилизация моря» и «цивилизация суши». И США являются одним из ярчайших представителей первого «подотряда». Тем более, что они являются прямыми наследниками Великобритании и сохранили не только английский язык, но, помимо ещё многого прочего, британское политическое мышление.