— Я отомщу за тебя, — обещает Джонни. — Только не уходи сразу. Обещаю прекрасное шоу.
— Ой, Джонни, ничего, переживу. Лишь бы заплатила.
Котенок входит, бодро виляя бедрами. В свои тридцать семь она еще очень хороша. Она садится в кресло и откровенно любуется собой в зеркале. Стилистка заканчивает превращать Котенка в пантеру. В женщину-катастрофу, в женщину-судьбу с хлыстиком в руке.
Котенок смотрит на себя, потом на отражение Джонни и зовет его жестом к себе.
— Иди посмотри! Нормально?
— Супер! Ты неотразима, — Джонни наклоняется и жарко шепчет Котенку в ухо.
— Почему опоздал?
— Прости, провожал двоюродную сестру на поезд! Сердишься?
— Так бы и отшлепала!
— Плеткой? — подогревает ее Джонни.
— Плеткой!
Котенок гадко улыбается и опять лезет Джонни под футболку.
— О! — восклицает Джонни в ответ, хотя ему больно. Он знает этих девушек с гадкими улыбками — они ждут в ответ восхищения. Они ищут в окружающих восхищения, только восхищение делает их существующими. И Джонни может дать его им. Что он возьмет за это? Он уже знает, как страшна будет его цена.
— Какие планы на вечер? — капризничает Котенок.
— Пока у меня только один план — ты! — выдыхает Джонни голосом тигра Шерхана.
Коготки впиваются еще глубже.
— О! Это сведет меня с ума! — говорит Джонни, высвобождаясь. — Жду тебя в студии.
Он уходит за дверь, и его лицо совершенно меняется. Почти скука. Хотя и не без агрессии. В глазах веселый огонек.
Вспыхивают софиты и съемочный зал освещается ровным белым светом. Котенок начитает принимать волнующие позы. Играет музыка. Джонни снимает. Женщина то пантера, то загадочный цветок, то ведьма. Она неплохая актриса, и Джонни интересно снимать. Но это не все, она приготовила для Джонни больше. Без объявления войны она начинает снимать платье, под которым у нее ничего нет.
— О! — подбадривает ее Джонни, продолжая делать снимки.
Котенок швыряет платье в Джонни и остается голой. Ее тело сверкает в огне софитов, словно белое пламя. Это пламя зажигает в глазах Джонни ответный огонь.
— Секунду! — он выбегает из студии.
— Куда ты? — Пламя сникает.
Котенок ходит по пустой студии и ждет. Она голая, ей холодно и скучно, она закутывается в плед и, не выдержав, приоткрывает дверь и выглядывает. Сначала она видит скучное лицо стилистки, сидящей на диване, а затем отражающуюся в зеркале парочку. Джонни и Настену. Рука Джонни, жилистая рука Джонни осторожно движется по ягодицам Настены. Она и он стоят, сплетенные в пылком объятии.
Котенок хватает попавшуюся под руку вазу и кидает ее, Джонни отступает и ваза разбивается о стену рядом с головой Насти. Настя звереет. Осколки попадают в стилистку, и она от себя добавляет немного страсти, швырнув в Котенка диванную подушку.
Начинается потасовка. Джонни хватает фотоаппарат и начинает снимать.
Финал сцены: Настена и Котенок изнеможденно замирают на полу в студии, и Джонни снимает последний кадр.
— По-моему, вышло отлично! — говорит Джонни ровным голосом.
— Ну ты и ублюдок! — выдыхает Котенок.
— Да. Я — ублюдок! — Джонни становится на колени около Котенка и нависает над ней.
Стилистка хлопает в ладоши.
— Было неплохо! Увидимся! — с этими словами она уходит.
Настя поднимается и, поправив платье, упирает руки в бока.
— А теперь, вашу мать, мы все втроем начнем делать уборку. Так что, Джонни, если у тебя и были планы на вечер, то они прямо сейчас изменились.
Джонни делает вид, что не ожидал этого.
ГЛАВА 20Тупая банальность
Вечер. Темнота. В такт небесным огням мерцают огни земные. Шелестит листва. Далеко гремит дискотека. Редкие взбрехивания собак. С дороги доносится бибиканье машины. В соседнем доме тихо играет музыка. Телевизор включен, но работает молча. Мерный стук вилок о тарелки.
Рита тупит над пустой тарелкой. Наталья правит ей мозг:
— Она не думала о разводе! О разводе всегда надо думать! Мужик как дождь — сегодня есть, завтра нет! На себя надо надеяться!
А вот тут возмущается Игорян:
— Я бы попросил! У меня вот жена бросила детей. Двоих сыновей. Оба со мной.
Соня удивленно восклицает:
— Охренеть! Правда, Игорян? Да это в Книгу Гиннеса надо. А как так? У нас детей-то с матерью оставляют обычно.
Вообще-то Соня по первому впечатлению не так чтобы в восторге от Игоряна. Улыбка у него слишком уж елейная, но сообщение о том, что он отец-одиночка, сразу поднимает его статус.
— Алкоголизм — страшная штука, — вздыхает Игорян. — Даже судьи не сомневались.
— Я вот родила одну и вырастила, — занудным голосом сообщает Наталья. — Только на себя рассчитывала всегда. А мой обормот всю жизнь пробухал. Слава богу, сдох два года назад.
Слово «сдох» травмирует слух Сони. Она морщится.
— Доброты вам не занимать.
Все осуждающе смотрят на Наталью, но ее это не пугает.
— Нет у меня к нему никакой доброты — это верно. Двадцать лет школы и муж алкаш — и от доброты ничего не остается.
Внезапно Рита встает из-за стола.
— Извините, я пойду. Приятного аппетита.
Все провожают ее взглядами.
— Рит, ты куда? — окликает ее Игорян и поворачивается к Соне. — Что с ней?
— Не знаю. Пойду посмотрю.
Соня допивает одним глотком остатки чая и уходит следом за Ритой.
Остановившись возле комнаты Риты, Соня прислушивается и осторожно стучит. Из-за дверей раздается гнусавое:
— Кто там?
— Это я, Соня.
— Заходи.
Соня заходит в комнату и видит Риту лежащей на кровати лицом в подушку. Рита плачет. Соня садится рядом. Она вспоминает себя, и ей опять скучно. И она даже не знает, что скучнее — вот так рыдать или быть вот такой деревянной, как сейчас она сама. Жизнь — это чувства. Может быть, то, что было, было лучшим? Соня гладит Риту по спине и чувствует сострадание к этому хрупкому телу. Соня думает о скелете, на который натянуты мышцы, внутри которого скрыты внутренние органы, мозг, пища, съеденная накануне. Соня понимает, что так думать нельзя, но она ничего не может с собой поделать. Она так думает. И пытается понять, как физиология превращается в драму или трагедию. И почему нам так жаль друг друга, и почему мы придаем этому значение? Рита скулит и всхлипывает. И повторяет одно и то же слово:
— Ну почему? Почему?
И Соня говорит ей:
— Знаешь, что самое гадкое? Вот ты жрешь таблетки, Напиваешься, режешь вены, бросаешься под трамвай. И ради чего? Если бы это еще было хотя бы злодейством, но нет. Это тупо. И даже реплики повторяются, будто всем раздали одну и ту же пьесу. Почему мы не смеемся? Почему мы плачем? Какой смысл?
Рита садится и пытается остановить слезы.
— Да я понимаю все. Ты права! Но меня разрывает. Мой мозг рвется на части. Почему? Почему? Мне нужно это чертово объяснение — почему. Я не могу жить, пока я не понимаю — почему! Мы же были, мы были счастливы!
— Просто счастье кончилось. Вы израсходовали его, и он пошел искать его в другом месте. Знаешь, тебе надо просто стать счастливой, и у тебя все будет прекрасно. Может быть, даже Антон твой вернется. Увидит счастье и вернется. Несчастные никому не нужны.
Рита громко сморкается и с надеждой смотрит на Соню.
— Как? Как мне стать счастливой?
Соня некоторое время раздумывает, потом решается:
— Есть одно средство. У тебя есть ручка и блокнот?
— Есть.
— Давай, неси, — Соня ложится на кровать и смотрит в потолок. На потолке написаны все истины, если кто-то все еще не знает этого.
ГЛАВА 21Икар
Соня спит. И ей снится сон. Сон снится ей сразу в виде японского аниме. Икар и Дедал стоят на скале. У Икара лицо Сони. Жара, пот течет по лицу, соль на губах. Огромная тень падает на почти готовое крыло. Икар поднимает голову и видит Дедала.
— Человек не птица, брось эту затею, — говорит Дедал.
Икар не согласен.
— Человек умнее птиц, мы из нее суп делаем. И уступим им право смотреть на нас сверху?
— Уйми гордыню! Птицы летают, потому что просты и бесхитростны. За это бог наградил их крыльями.
— Нет. Я не смирюсь! Отойди!
Икар берет крылья и направляется к краю скалы. В небе парит альбатрос. Икар прицепляет крылья, затягивает ремни, разбегается, прыгает. Он летит! Все выше и выше! Он парит над сверкающим морем почти наравне с альбатросом. Взмах-взмах! Еще выше! Еще! И вот уже лучи солнца обжигают его лицо. Внезапно крылья вспыхивают, словно бумага над пламенем газовой конфорки. Икар кричит и летит вниз пылающим мотыльком, на камни. Удар!
Соня резко открывает глаза и вскакивает. Ветер распахнул окно и теперь стучит рамой о стену. Шелест листвы. Соня поднимается с постели, подходит к окну и закрывает его. Но ей не спится. Она одевается и выходит из комнаты.
Чайник закипает быстро, и шум его кипения такой дружеский. Да, именно дружеский. Чайник — самый надежный друг человека ночью. Сначала он сердится, что его потревожили, а потом затихает умиротворенно. И чай, это волшебное растение, дарит кипятку свой аромат и вкус.
Соня смотрит, как оседают чаинки на дно стакана и ждет, когда чай остынет. В свете желтой лампы растение с огромными листьями, похожими на лапы лешего, танцует на еле заметном ветерке.
Появляется Одиночество. Сонин близнец цвета электричества тихо сидит напротив нее и улыбается.
— Как думаешь, Рита вернет его? — спрашивает Соня.
— А тебе-то что?
— Ну, если она сможет, значит, и я могла, — задумывается Соня.
Одиночество усмехается.
— Все еще жалеешь?
Соня качает головой.
— Нет. Но… Есть какая-то незаконченность. Я ведь тоже не ангел. Была и моя вина в чем-то.
— Не надоело? Целый год по кругу. Одно и то же. Рите-то все говоришь, как умная. Скажи лучше, что ты решила?
— О чем ты? — Соня насторожено смотрит Одиночеству в глаза.
— Ну-ну. Типа не понимает она. Я про Джонни. Пойдешь завтра?