Огромные стекла, белоснежные горшки с цветами, бесконечные ряды декоративных панно вперемешку с досками почета, информацией для родителей, правилами пожарной безопасности и разлинованной простыней с расписанием.
Полная дама с модной короткой стрижкой встретила ее приветливо.
— Степанда Андреевна, вас словно само провидение к нам направило, — на одном дыхании, без запинки, пропела она, вставая навстречу. — Хотя я, конечно, не суеверна, но иначе и не скажешь. — Она понизила голос: — У нас чэпэ: преподаватель права и обществознания оказалась в больнице, вероятнее всего, в этом учебном школу уже не вернется. Дети остались без подготовки к экзаменам, а для многих это — профиль. Катастрофа. И изменить уже ничего нельзя. Все будущее можем загубить ребятам!
Она страдальчески сложила руки перед собой. Стеша нахмурилась:
— Дело в том, что у меня профильное образование, не педагогическое. И нет соответствующей квалификации для подготовки ребят к ЕГЭ…Я вряд ли…
Директриса прервала ее:
— Но консультации-то вы провести можете! — поспешила успокоить та. — Я проведу вас как юриста пока — нам все равно пришлось бы это делать, в сентябре у нас аккредитация, подтверждение статуса, а это содом и гоморра и моровая язва в одном флаконе, знаете ли… Финансирование я нашла, с отделом образования согласовала. Два часа права в неделю в одиннадцатых, их у нас три. То же самое с десятого по восьмой. Итого двадцать четыре часа. Плюс консультации. Плюс обществознание…Плюс нагрузка по подготовке к аккредитации. Там нужно срочно внести изменения в Устав, проверить приказы и программы на соответствие…Очень много работы, — она обреченно вздохнула, на мгновение забыв о посетительнице. — Это все на два ближайших месяца, а там возьмем вас уже учителем. Ставка есть. В сентябре организует квалификационный разряд.
Стеша задумалась:
— Я не знаю, предупредила ли вас Ираида Семеновна, но у меня еще ВУЗ не закончен. Мне так или иначе придется возвращаться в Москву, защищать диплом и сдавать ГОСы.
— А потом? К нам? — директриса выжидательно улыбнулась.
Девушка замерла, словно проходя черту:
— Я бы хотела жить в Петербурге.
13 апреля, 13 часов 08 минут
Санкт-Петербург
Георг Иван долго плутал между запертыми на замки подворотнями, в поисках входа в подъезд номер три. Недоумевая, как можно додуматься до такой нелепицы, и отгоняя от себя навязчивое «Ох, уж эти русские», он неустанно напоминал себе, что это — его историческая родина. Что он сам — этот русский. Выход из положения нашёлся в виде молодой девушки с пакетом из супермаркета в руках. Девушка отперла калитку магнитным ключом, покосилась на подошедшего гостя северной столицы:
— Вам к кому?
— К Ираиде Семеновне Эрхард, в двенадцатую квартиру, — Георг впервые посетовал, что забыл русский язык, сейчас бы он вызвал гораздо больше доверия.
Девушка поправила подхваченную порывом ветра прядь чёрных волос, удивленно кивнула в сторону проспекта:
— Так парадное там, вы бы воспользовались домофоном, — посоветовала она на прекрасном английском.
Георг растерялся.
— Я звонил, но домофон не срабатывает, — смущенно пояснил иностранец. Девушке стало жаль беднягу.
— Ираида Семёновна вас ждет?
От заданного в лоб вопроса Георгий Андреевич покраснел.
— Я звонил ей, — он старался по жизни избегать прямого вранья.
Девушка окинула взглядом его тонкий твидовый костюм, белоснежную рубашку и серебристо-алый шейный платок, вздохнула. Толкнув от себя калитку, пригласила пожилого иностранца пройти впереди себя.
Бодро вышагивая перед девушкой на третий этаж, мистер Иван притормозил у обитой чёрным дерматином двери, нажал на чёрную кнопку звонка рядом с золотой табличкой «Звонить три раза».
Темноволосая, покосившись на него ещё раз, отперла дверь квартиры напротив, на той же лестничной площадке, и юркнула внутрь, оставив Георга в одиночестве.
За дверью двенадцатой квартиры послышались шаги и требовательный женский голос:
— Кто?
— Это Георг Иван, я звонил вам вчера, — крикнул он в замочную скважину.
— Идите к чёрту! Я вам сказала это вчера по телефону, повторяю и сейчас, — недовольно пробормотала дама за дверью. Послышались удаляющиеся шаги.
Георг трижды нажал на кнопку звонка:
— Ираида Семеновна, мы могли бы переговорить с вами? — настаивал иностранец.
— Я сейчас полицию вызову! — пригрозила дама. Даже плохое понимание русской речи не помешало зарубежному гостю услышать знакомое слово.
— Пашалуйста, выссслу́шайте мэнья, — Георг умудрился вспомнить всё, что помнил от бабушки-эмигрантки.
— Перстень не продается! — отрезала старушка, решительно отходя от двери. Мистер Иван почувствовал отчаяние.
— Это выгодное предложение, — развёл руками он, — это предложение дома Романовых. Они мечтают вернуть семейные реликвии.
Дверь, обитая чёрной искусственной кожей, осталась глуха к нему.
Мистер Иван медленно спускался по лестнице, соображая, как ещё можно убедить эту женщину встретиться с ним.
Горан наблюдал из кафе напротив.
Он видел, как темноволосая соседка старухи говорила с иностранцем. Кивала, смотрела то удивленно, то изучающе, потом пропустила внутрь. Объект раскланялся перед ней, будто обязан ей.
«Выходит, они все-таки знакомы», — отметил про себя серб, наблюдая, как девушка пропустила иностранца вперед и закрыла за ними калитку.
Короткое сообщение, отправленное Зине. Выяснять, что знает старик — его работа. Все эти форс-мажоры, странные стечения обстоятельств, ошибка заказчика, появление представителя Дома Романовых в доме хозяйки Мушки — все это порядком раздражало, заставляло вносить бесконечные коррективы в план, уточнять его. Более всего его раздражало навязанное прикрытие в виде Лопаты.
Горан уже всерьез подозревал, что Зина направил его не для прикрытия и защиты, а для того, чтобы избавиться от него, Горана.
Мужчина рассчитался с официантом, вышел из кафе.
Поёжившись, он поднял воротник короткого пальто и направился в сторону проспекта.
Глава 13. Сомовы
13 апреля, 19–08
Москва, квартира родителей Стеши
— Что значит «не хочет, чтобы мы вмешивались»? — Татьяна Николаевна, поправив изящные очки-половинки, уставилась на мужа. — Ты об этом так спокойно говоришь, будто дочь вместо булочки возжелала съесть гамбургер.
Она сидела напротив него, ухоженная, уверенная в себе, своей правоте и непогрешимости. Андрей Иванович с тоской вспоминал худющую девчонку, которой он, тогда еще начинающий адвокат, докладывал свои судебные речи — репетировал перед важными заседаниями. А она хмурилась, раздувая ноздри, изображая недовольного прокурора или озадаченного судью. Он давил в себе смех, чмокал ее в макушку и бежал в суд. А потом прибегал домой и первый вопрос — всегда один и тот же: мы победили?
Мы.
Когда же это заветное «мы» превратилось в холодно-отстраненное «ты».
— Ты почему молчишь? — жена сурово уставилась на него. Как когда-то прокуроры после проигранного дела.
— Девочка хочет самостоятельности, не вижу в этом ничего плохого, — уклончиво сообщил он, пытаясь закрыться газетой.
— А я вижу. С какой стати ты стал потакать ей? — она выхватила из рук газету, заставила посмотреть на себя. — Она бросает все: институт, работу, перспективы. Ради чего? Ради мифической свободы? И ты ее в этом решил поддерживать?!
Андрей Иванович тяжело вздохнул. Не думал, что придется становиться адвокатом для собственной дочери в заочном судебном заседании под представительством ее же собственной матери.
— Поддерживаю. Представь.
Татьяна шумно выдохнула. Золотые очки-половинки некрасиво съехали на кончик носа, она порывисто стянула их, бросила поверх отобранной у мужа периодики.
— Господи. Столько головной боли из-за одной крохотной проблемы, — взмолилась она. — Ну, рассорились с Олегом. Ну, пусть. Хотя он — хороший мальчик, и она была бы с ним счастлива, — бормотала женщина исступленно, не замечая, как посерело лицо мужа. — Но зачем же жизнь себе ломать! Зачем убегать от него? А ты ее прикрываешь в этой несусветной, детской по своей несуразности, глупости.
Андрей откинулся на спинку стула, взглянул на жену.
— Ты не понимаешь ничего или прикидываешься? — спросил тихо.
В кухне повисла неловкая пауза. Тикали часы-ходики, вздыхал под полотенцем чайник. Татьяна смотрела на него округлившимися от ужаса глазами:
— Ты на что намекаешь?
— Я не намекаю. Я прямо говорю. Степанида не от Олега сбежала. А от нас с тобой, — он решительно встал из-за стола. — И правильно сделала.
Он вышел, оставив супругу в одиночестве. Не потому, что доказать ей что-то. Ему самому нужно было это одиночество, как глоток свежего воздуха. Как прыжок с трамплина в воду.
Душа тянулась обнять, защитить неразумное дитя.
Но в груди растекалась гордость: дочь выросла. Она приняла первое самостоятельное решение. Пусть опрометчивое. Пусть — продиктованное отчаяньем и горечью. Но своё.
Единственное, что он может сейчас как ее отец — это защитить его.
Захватив со стола зачетную книжку дочери, он обулся и вышел на лестничную клетку.
Татьяна Николаевна слышала, как захлопнулась за мужем дверь. Рука потянулась к сотовому. В начале — набрать ему, выяснить, куда направился на ночь глядя.
Пустое.
Союзники у нее по другую сторону баррикад.
Она нашла номер в списке контактов, задумавшись на мгновение, нажала кнопку вызова.
— Алло, Олег. Мне нужно с тобой переговорить.
Молодой человек поздоровался тепло, предложил встретиться. Татьяна отказалась: слишком долго.
— Что ты думаешь делать, лучше мне скажи, — требовательно спросила, вызвав замешательство собеседника. — Ты собираешь ехать в Питер к ней?
Олег напрягся.