Она гордо вскинула голову.
Чернов поднял вверх указательный палец, легонько стукнул им Стешу в плечо:
— Вот, юная правозащитница, учитесь у старшего поколения, как надо убеждать следственные органы… А то «переквалифицируйте».
Глава 25. Жизнь продолжается
Проводив Чернова, Стеша на лестничной площадке нос к носу столкнулась с Марго. Головокружительные шпильки, модный аромат, терпкий, обволакивающий до тошноты, с нотками розмарина и кофе. Девушка кивнула ей с интересом:
— Привет, как устроилась? — и, не дожидаясь ответа, сообщила: — Твой вернется к шести, ты ему жрачку у старухи будешь готовить? Или у нас?
Из кухни донесся голос Ираиды:
— Я все слышу!
Марго закатила глаза на выбеленный потолок, скривилась:
— И вам доброго утречка, Ираида Семеновна! — понизив голос до шипящего шепота, продолжила: — Я ему не нанималась наготавливать. Так что организовывайся сама.
Стешу покоробил лексикон модницы, но спорить при Ираиде не стала.
— Я разберусь, — тихо отрезала, притворяя за собой дверь в квартиру соседки.
Марго уже спустилась на несколько ступеней вниз, пошатнулась на высоких каблуках, торопливо схватилась за поручень, сохраняя равновесие. Холодно глянула на Стешу, как показалось девушке, с явной неприязнью и издевкой:
— Да уж, постарайся.
Стеша ещё слышала, как звонко отстукивают каблучки по кафелю лестничной клетки, когда открывала дверь в квартиру Егора.
В кухне оказалось не прибрано: использованные полиэтиленовые пакеты из-под овощей, вокруг раковины разбросаны потемневшие картофельные очистки, оранжевые лохмотья моркови приклеились к стене. От прикрытой махровым полотенцем кастрюли поднимался густой, насыщенный чесноком и специями, аромат.
Девушка сняла с гвоздика фартук, закатила рукава рубашки.
Педантичность — не ее главная черта, но что-то было в окружающем небрежном беспорядке оскорбительное. Нарочито нервное, словно сделанное со зла.
Стеша прибиралась не для себя или Егора. Для Мити. Незачем ему это видеть.
Пока жарился картофель, перенесла ноутбук в кухню, устроилась за столом. Разложила лекции и методички для учителя по праву. Морщилась и вздыхала из-за неказистых и противоречивых формулировок. Бурчала под нос, зачитывая фрагменты текста. Делала пометки в блокноте, закладки-стикеры в тетрадях и учебниках.
Задумалась так, что не услышала, как открылась дверь, и на кухню прокрался Егор:
— А ты чего здесь? — прошептал над ухом, хватаясь за девичью талию. Стеша вздрогнула от неожиданности, выронила ручку. — Я тебя у Ираиды разыскивал.
— Картошку жарю, — улыбнулась с опаской: к продолжению вчерашнего разговора она оказалась не готова.
Прикрыла узкой ладошкой не к месту раскрасневшиеся щеки. Егор, в форме, высокий, подтянутый, широкоплечий заставлял неровно дышать, думать о руках и пахнущих морем волосах.
Егор, сделав вид, что не заметил смущение девушки, хмыкнул и любопытно заглянул в ее конспекты:
— Ух ты, про демократию своим головорезам рассказывать будешь? — придвинул к себе тетрадь, исписанную ровным круглым почерком. Брови поползли вверх: — «Худшая форма правления?»
Стеша отобрала тетрадь, пробормотала:
— Так Аристотель считал…
— Умный, значит, мужик был, — Егор застенчиво улыбался и изучающе разглядывал девушку. В глубине серых глаз, вооружившись биноклями и визирами, окопались чертики. Стеша сдунула с лица тонкую прядь, а вместе с ней — и неловкость.
— Ты против демократии?
Он смотрел с интересом, без прежней игривости, как-то мгновенно повзрослев.
— Я против вседозволенности, — сел напротив. — Дядька Кант, ты его наверняка знаешь, писал, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого…
— Категорический императив Канта, верно, — кивнул девушка. — И что?
— Вот-вот. Ключевая вещь, понятие которой начисто размывается постулатами демократии.
— Да, ну? — Стеша уперлась острыми локтями в столешницу, приняв вызов молодого всезнайки.
— Да-да, — на его губах играла провокационная улыбка, — Допустим, ты захотела принять душ. Это твое личное дело, верно? И твое личное пространство. — Стеша медленно кивнула, с трудом понимая, куда он клонит. — Но мне в этот самый момент приспичило побриться. В той же самой ванне, внутри твоего личного пространства, которое ты так заботливо для себя организовала, расставила баночки с шампунями, намылила вехотку. И тут я без стука. Я вправе вторгнуться в твое личное пространство? Даже если ты опрометчиво не заперла дверь? Демократия позволяет мне это сделать, ибо то, что прямо не запрещено — разрешено. Власть народа, все дела, а я вроде как народ и твои буржуйские замашки по одинокому принятию ванны терпеть не должен. Верно?
Стеша покраснела:
— Какие-то провокационные у тебя примеры. Я другие подобрала для школьников.
Он усмехнулся, заглянул в конспект урока, хмыкнул многозначительно. Тонкий дразнящий древесный аромат с морскими нотками.
— Это про съеденную яичницу? Считаешь это менее провокационно для оголодавших подростков, чем пример с душем? — Спросил невозмутимо.
Девушка покосилась на него недоверчиво: никак не могла понять, шутит он или всерьез. Он чуть повернул голову к ней, посмотрел в упор, бесенята тихо перешептывались, явно советовали глупость сделать. Егор откашлялся, усмехнулся и встал, принюхиваясь к аромату жареного картофеля, приподнял крышку сковороды.
— А вообще ты путаешь понятия правового государства и демократии, — попыталась взять реванш Стеша, разглядывая его спину.
Егор вернул крышку на место, развернулся:
— То есть одно без другого возможно? — Он оперся на стол, нависнув над Стешиной головой, глаза лукаво искрились. — Вот только не теоретически на бумаге, в трудах этих ваших светил, а на практике? Пример в студию, пожалуйста.
Стеша смутилась, с примерами правового государства дело обстояло не важно.
— Егор, ты не понимаешь, это принцип существования современного цивилизованного общества. Это принцип верховенства права. Права, ориентированного на человека и соблюдение его свобод, — она вздернула подбородок, дирижируя карандашом. — В том числе свободы находиться в душе без некоторых… в трениках.
Егор покраснел:
— Я в трениках не хожу.
Девушка с чувством победы положила карандаш на стол, покосилась на сковородку.
— Без разницы. — Она встала, чтобы убавить температуру и помешать ароматное кушанье. Егор посторонился. — Демократия как способ оформления коллективного сознательного — тоже одна из предпосылок правового государства. Это декларация, согласна, — девушка прищурилась, размахивая лопаткой. — Но вот так же как больной алкоголизмом человек начинает лечение с того, что произносит «да, я алкоголик», признавая наличие проблемы, так и общество произносит это: «я правовое государство». Понимаешь? Хотя, конечно, я вынуждена согласиться, что подлинная демократия в смысле прямого волеизъявления каждого гражданина, возможна только в небольших по численности сообществах. В крупных государствах она все равно становится «властью немногих». Иначе управление государством становится невозможным технически.
Егор изогнул бровь, довольно заключил:
— Во-от. И я о том. Декларируй или нет, но есть техническая возможность. Я могу сколько угодно декларировать, что моя подлодка — космический корабль, но ее технический характеристики все равно ее таковой не сделают. — Он примирительно улыбнулся, попробовал обнять Стешу за талию, привлечь к себе. — Ребятам повезло, что у них есть такой учитель как ты, — чмокнул в кончик носа. Стеша покраснела. — Нет, серьезно. Важно научиться думать и анализировать.
— Кстати, об анализе, — Стеша понизила голос. — У Ираиды был следователь. Говорит, что не ввозила она драгоценности в Россию. Мне кажется, дело хочет закрыть за отсутствием состава.
Егор отстранился:
— А это возможно?
— Конечно, — Стеша высвободилась из нежных объятий, вернулась за стол. — Следы за месяц смылись да стерлись, даже если кто в квартире и был. Никто подтвердить слова потерпевшей о наличии украшений не может. Проведут как кражу малоценных предметов.
Парень задумался:
— И чего делать? Есть идеи?
— Надо посоветоваться. Я бы вечером по скайпу связалась с моим руководителем практики. Хороший мужик, ты его наверняка знаешь после дела с мошенничеством с квартирами… Ну, когда сделки регистрировались в промежуток между вынесением решения суда и вступлением его в силу?
Егор нахмурился, закусил губу:
— Что-то припоминаю.
— Лебедев Руслан Федорович. Я у него практику проходила преддипломную. И это дело тоже смотрела. Что-то с этим похищением не так.
Егор посерьезнел:
— Чего не так? Что с похищением может быть «так»?
— Ираида говорила, что чувствует, будто за ней наблюдают. Ну, я думала — мерещится старушке. А вот сегодня ночевала и тоже чувствовала, будто чей-то взгляд. Потом, она явно что-то скрывает, — Стеша переложила задумчиво конспекты на край стола, подпёрла щеку. Егор наблюдал за ней, пока она не обратила не него внимание: — Да-да, не смотри на меня так. Следователь сегодня ее припугнул на счет того, что она завысила стоимость похищенного, — Стеша понизила голос до шепота, — и упомянул о втором украшении. Какая-то «Мушка».
— А Ираида что?
— А Ираида сообщила, что вернула на территорию России национальное достояние, и если её в Великобритании посчитают контрабандисткой — ей плевать, она туда возвращаться не собирается.
Стеша выразительно изогнула брови. Егор почесал в затылке.
— Ну, от Ираиды можно все, что угодно ожидать…То есть она не отрицала наличие второго украшения, которое можно расценить как национальное достояние?
Стеша округлила глаза:
— Вот именно. Знаешь, вот этот человек, который приходил к ней накануне — я о нем говорила Чернову? Англичанин по виду. Обманул меня, что у них встреча назначена, я впустила в подъезд, а Ираида ему даже дверь не открыла, прогнала взашей. Я через дверь слышала, как он ее уговаривал продать.