— Не захотел. Его репутация в мире бизнеса была ему дороже всего, и он просто-напросто вычеркнул меня из своей жизни, и бросился спасать то, что у него еще осталось.
— Как это ужасно, милая. Ублюдок, конечно, оказался на коне, а тебе пришлось уехать сюда и поселиться здесь у твоего дедушки. — Не выпуская ее плечи из своих рук, Джек немного отодвинулся от Эйприл, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. — Ты не можешь себе представить, как я уважаю тебя. И не только за то, о чем я только что узнал, но и за то, чего ты сумела добиться здесь, в Мексике.
Она ничего не ответила, и только глаза заблестели от наполнивших их слез.
— Черт бы его побрал! Черт бы побрал их обоих! — Джек еще сильнее сжал ее плечи. — Если для тебя это что-то значит, то я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую себя с тобой так…
— Не надо.
Джек замолчал, до боли ошеломленный ее словами.
— Не надо чего? Не надо говорить тебе, что я…
— Нет! Я еще не все сказала тебе, Джек.
— Но я не хотел заставлять тебя снова пройти через весь этот кошмар, через этот проклятый суд. Я уже довольно помучил тебя твоими воспоминаниями. Но если ты сама хочешь вновь пережить…
Она медленно покачала головой, и на ее лице появилось выражение сожаления и боли.
— Я совсем не об этом. Я, ты… ты должен знать, кто… Это был Алан Мархам.
— Кто этот Ала… Боже правый! Сенатор Алан Мархам — тот человек, который домогался тебя? — Джек подскочил с дивана. Эти слова шокировали его, и он почувствовал, как сердце с безумной яростью застучало в у него в висках.
— Да, только тогда он еще не был сенатором. Он тогда только выдвинул свою кандидатуру. — Эйприл поднялась с дивана и подошла к окну. — Мой отец оказывал ему серьезную поддержку в проведении предвыборной кампании.
Джек теперь ясно увидел всю эту отвратительную картину, собранную по кусочкам.
— Если во всем этом была замешана политика, то можно себе представить, какую чудовищную кампанию по твоей травле они развернули. Постой, а твой отец, случайно, не помогал ему финансировать эту клеветническую…
Эйприл повернулась к нему лицом.
— Нет. Но я совсем не уверена в том, что он не стал этого делать, потому что не хотел. Мне кажется, что там могло быть грязное столкновение интересов.
Джеку было абсолютно ясно, что Эйприл чувствовала желание отца поддержать Мархама.
— Но почему я не помню этого дела?
— Десять лет — большой срок, может быть, ты в то время был в какой-нибудь заграничной командировке.
— Может быть. И все-таки, что-то здесь не складывается. Подожди минутку. Вполне вероятно, что меня тогда не было в стране, но ведь Франклин-то был в Штатах. Но фамилия Морган не…
— А фамилия де ла Торре тебе о чем-нибудь говорит? Я — Эйприл Мария де ла Торре. Морган — девичья фамилия моей матери. Когда я приехала сюда, я решила сменить фамилию — ведь меня могла выследить пресса, а мне не хотелось впутывать дедушку в мою историю.
— Твой дедушка не отвернулся бы от тебя.
Ее рассеянный взгляд тотчас же стал сосредоточенно-острым.
— Откуда ты знаешь?
Джек удрученно подумал, что она все еще не до конца доверяла ему.
— Я говорю так потому, что когда ты рассказывала мне о нем, твое лицо становилось по-детски мечтательным и простодушным. — Он поднял брови, передразнивая ее. — Да, Эйприл. Эта прекрасная часть тебя не умерла, и, мне кажется, твой дедушка имеет к этому самое непосредственное отношение.
Ее губы дрогнули, и он сделал два шага в ее сторону, но тут же заставил себя остановиться.
— Подойди ко мне. — Он не протянул ей навстречу руки: то ли какая-то инстинктивная гордость, то ли желание проверить ее чувства удержали его от этого естественного жеста. Он не хотел думать, почему. Он просто подсознательно ощущал, что она сама должна подойти к нему.
— Что, если я так и сделаю?
Эта последняя попытка обезопасить себя в случае, если она превратно истолковала смысл его слов, заставила его почувствовать прилив горячей волны, жаркой пеленой застлавшей его глаза. Ее дед был не в силах оградить ее от всех жизненных неурядиц и проблем, и в этом момент Джек вдруг понял, что ему хочется заботиться о ней, оберегать с той же лаской и нежностью, с какой относился к ней старик.
— Честно? — Его слегка насмешливая улыбка отразилась на ее лице легким подергиванием губ. — Радость моя, если ты придешь сейчас в мои объятия, то я, черт возьми, докажу тебе, что каждый раз, входя в твою комнату, обязательно сумею заслужить тот самый мечтательный взгляд.
— Самоуверенный хвастливый болтунишка, — ответила она, задохнувшись рыданием и опрометью бросилась ему на шею.
Джек подхватил ее под мышки и прижал к своей груди. Ее губы растворились в его губах, а пол был где-то далеко-далеко внизу. Он долго держал ее так, в своих руках, вкладывая в свои жадные поцелуи все сдерживаемые прежде эмоции, выход которым открыло ее доверие к нему. Внезапно он понял, что одних поцелуев им будет мало.
— Пьем кофе или в постель?
Только через несколько секунд до Эйприл дошел смысл его слов. Она густо покраснела. Но это не была краска смущения. Она хотела его.
— В постель.
Сказав это, она посмотрела в глаза Джека, которые из светлых стали вдруг превращаться в черные — его зрачки расширялись так же быстро, как росло его желание.
Он подхватил ее на руки, одной рукой поддерживая под ноги, а второй изо всех сил прижимая ее грудь к своей груди, и направился к дверям спальни. Их ждала кровать королевских размеров, подойдя к которой, Джек осторожно поставил Эйприл на ноги, выпустив ее из своих рук.
— Ты знаешь, как невероятно трудно мне было проститься с тобой прошлой ночью у дверей твоего бунгало?
На губах Эйприл появилась улыбка, которой, как ему казалось, он не видел уже несколько часов. Она чувствовала себя легко, свободно, раскрепощенно.
— Я думаю, мне было в два раза труднее позволить тебе уйти.
— По-моему, нам больше не придется принимать такое трудное решение.
Мягкая соблазнительная полуулыбка-полуусмешка Джека заставила почувствовать дрожь в коленях, и все ее тревожные мысли, касавшиеся только что сделанного признания и ждущих впереди испытаний, тотчас же улетучились.
Разумеется, она была благодарна ему за его участливые слова, за понимание и желание помочь, но сейчас ей хотелось только одного: упасть на эту мягкую постель и прижать его к себе — пусть его большое сильное тело накроет ее собой. Ей хотелось видеть его лениво-плутовскую улыбку, хотелось пить его жаркие губы, хотелось каждой своей клеточкой ощущать прикосновение этих ласковых рук. Она хотела всего его, целиком, и только для себя, и пусть это блаженство не кончается.
В этот момент Эйприл чувствовала себя по-настоящему счастливой, потому что, если она не ошибалась, ее желание готово было исполниться.
— Ну что ж, госпожа Морган, я расцениваю ваши слова, как согласие немножко поозорничать. — Он подошел к ней вплотную и стал медленно оттеснять к кровати, пока наконец икры Эйприл не уперлись в низкий деревянный каркас, а его бедра не прижались к ее животу.
— Я думаю, самое время поиграть в «покажи и скажи».
Сейчас этот насмешливый и поддразнивающий ее Джек предлагал разыграть какую-то любопытную прелюдию, совершенно не похожую на тот неистовый порыв страсти, который сблизил их в первый раз.
— Объясните только, что это значит, мистер Танго.
Его пальцы коснулись ее шеи и, соскользнув вниз, остановились на внутренней стороне глубокого круглого выреза белой блузки. Потом их кончики стали медленно двигаться по ее коже вдоль выреза. Не сводя с нее своих завораживающих глаз, он ответил:
— Это значит, что я буду показывать тебе, чего я хочу, а ты будешь говорить мне, нравится ли тебе это.
Его хриплый голос был таким таинственным, словно он поверял ей что-то необыкновенно секретное, а пальцы, она могла поклясться в этом, слегка подрагивали. Его рука продолжила свое неторопливое путешествие: теперь она, не спеша исследовав нежную кожу под ее подбородком, стала миллиметр за миллиметром продвигаться к уху. Он не торопился — казалось, у него в запасе была целая вечность. При мысли о том, что если эти, ни с чем не сравнимые ласки, будут длиться если не бесконечно, то уж всю эту ночь наверняка, по спине Эйприл побежали мурашки.
— Я… я думаю… — Она с наслаждением втянула в себя воздух, когда кончик его пальца легонько коснулся ее уха и стал пробираться в его раковину. Загипнотизированная его взглядом, она неотрывно смотрела, как его лицо медленно склонялось над ней, и вот наконец его губы, такие же горячие, как и кончики пальцев, приникли к мочке ее уха.
— Не надо ничего думать, mi tesoro. Попробуй просто чувствовать. — Его волнующий шепот проник в него легкой волной возбуждения.
— Я уже чувствую. — Едва она произнесла эти слова, как он осторожно сжал мочку ее уха зубами. Эйприл тихонько застонала от наслаждения. Его язык лизнул нежную кожу, и когда его губы начали ласкать ухо, она почувствовала, как сжались мышцы между ее ног. Ближе. Она хотела его еще ближе. Думая только о том, как справиться с томительно сосущим напряжением внизу живота, появившимся из-за того, что он покусывал ее ухо, Эйприл приподняла колено и обхватила его бедро.
— Боже правый, corazon, — прошептал Джек, касаясь горячим дыханием шеи. Он на мгновение замер, а потом подхватил ее вторую ногу, и она обвила ею его второе бедро. Удерживая ее на себе, он сказал:
— Ты быстро учишься.
— Иногда все получается как-то инстинктивно. Покажи мне что-нибудь еще, Джек. — Произнеся эти слова, она мгновенно поняла, что ее просьба была для него чем-то вроде дразнящей красной тряпки, развевающейся перед мордой разъяренного быка. Эта аналогия понравилась ей, и Эйприл улыбнулась ему. Его ответная улыбка показалась такой зовущей, уже не плутовской, а какой-то дьявольской, что она вздрогнула и непроизвольно еще крепче обхватила его ногами.
Из его горла вырвался похожий на рычание звук, когда он расцепил ее ноги, и она мягко упала спиной на кровать. Эйприл вопросительно посмотрела на него, а он продолжал стоять между ее ног у края кровати.