– Ты опять за своё, – пожурил меня, словно непослушное дитя.
– Тебе же нравится.
Ему нравилось. Точно нравилось. Я не знала, который час, да и неважно - суббота. Можно увлечь, можно отвлечь его, выбить дурные мысли из головы, да так, чтобы не вздумал к ним возвращаться. На нем была футболка. Я стянула её через голову, он послушно поднял руки. Кожа его была привычно горячей. Я вообще ловила себя на мысли, что начинаю к нему привыкать. Ко всему привыкаешь, рано или поздно.
Прижалась к нему. Он был выше меня и щекой я прислонялась к его груди. Слушала, как бьётся его сердце – ровно, сильно. Пожалуй, участь его отца ему не грозит. По крайней мере в ближайшие годы. И тут же подумала не к месту, как славно было бы, если бы он был старым и парализованным дедом. С ними легче и проще. Никакой любви, тем более секса. Только забота, а её во мне много. Но надо принимать то, что есть, к сожалению.
Я обвела пальцем по маленькому твердому соску, лизнула его. Он съежился ещё сильнее, буквально на глазах. Скользнула пальцем вниз. До пупка, по тонкой полоске волос, убегающей под шорты. По ней же - ещё ниже. Шорты были свободными и мою руку пропустили беспрепятственно. Обхватила рукой член – он был готов. Горячий, плотный, с тонкой, нежной кожицей. С горячей скользкой каплей, которая растерлась моими пальцами.
– Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу, – прошептал он над самым моим ухом.
– От ненависти до любви…
Договорить я не успела, Саша подхватил меня на руки и понес в спальню. Он снова был нежен. Странно, но именно эта нежность выводила меня из себя больше всего. Он пытался вывести меня на эмоции, а я старалась не смотреть на настенные часы, вычисляя, сколько же минут ещё осталось до финиша, пусть хотя бы примерно. Его не хотело моё тело. Но я-то знала, что к чему. И насколько мне важно вернуть его расположение.
Поэтому с моих губ срывались стоны, тело было мягким и податливым, я обвивалась вокруг него всем своим телом и, пожалуй, сама начинала верить. Верить в то, что он мне неравнодушен. Саша развернул меня, поставив на четвереньки. Одним резким толчком вошёл внутрь. Я давно была готова, моё тело тоже смирилось со своей участью. Я даже радовалась перемене позы, по моим наблюдениям, Саша так кончал быстрее. Он же буквально лег на меня сзади, вынуждая меня прогнуться под его тяжестью. Провёл ладонью по животу, коснувшись клитора, на мгновение вызвав острые, но совершенно мне ненужные, ощущения. Потом обеими ладонями наверх. Смял грудь, грубо выворачивая соски, лишний раз напоминая, кто я, на каких правах я здесь нахожусь. Я едва не закричала от боли, но сдержалась. Саша же выпрямился, несколько раз толкнулся в меня, и, наконец, кончил с тихим, едва слышным стоном. "Слава Богу", - подумала я, хотя пожалуй поминать господа в такой ситуации странно. Он надавил мне на спину, вынуждая упасть на постель, и рухнул на меня сверху. Горячий, покрытый испариной, такой чужой.
Саша дышал тяжело и прерывисто. Как бы я не была равнодушна к нему и сексу с ним, моё дыхание тоже сбилось. Мы лежали тесно прижавшись друг к другу, словно влюбленные. На улице снова было ненастно, в открытое окно влетал холодный сырой воздух. Саша покинул меня, отодвинулся, я неосознанно приникла к нему вновь, под защиту его горячего тела. Он закинул на меня руку, прижимая к себе. Вдруг и правда показалось, что так и должно быть. Что нет Максима, назойливых мыслей о нем тоже. Но Данька… он был. Вне зависимости от того жив или нет. Данька - это мой якорь. Он удерживал меня на плаву и в более сложные моменты. А сейчас – тьфу.
– Почему ты так на него смотришь?
– На кого? – я попыталась сыграть дурочку, прекрасно, впрочем, понимая о чем идёт речь.
– Максим, – терпеливо ответил Саша.
Я помолчала ещё несколько минут. Мучительно пыталась подобрать более-менее правдоподобную версию. Как назло, ничего приличного в голову не приходило.
– Он похож на моего мужа, – наконец сказала я.
Саша словно окаменел всем телом, я почувствовала, как напряглись мышцы его пресса, рука, до сих пор свободно лежащая на мне обнимая, вдруг стала невыносимо тяжёлой.
– Да, – продолжила я, поняв, что перебивать меня не будут. – Девицы моего возраста, бывает, выскакивают замуж. Представляешь?
– А где он? Твой муж? – выдавил Саша.
– Погиб, – с непонятным мне самой злорадством выдала я, хотя ответить хотелось в рифму – объелся груш.
– А следы?
Он вынудил меня чуть приподнять ногу, провёл пальцем по внутренней стороне бедра. Возможно даже считал про себя мои отметины – две, три, четыре… К сожалению, их было больше. Я сама их считала раньше, когда ещё не свыклась, не приняла свою жизнь такой, какая она есть. Сосчитать их было сложно, они сливались друг с другом, переплетались причудливыми узорами. Чётко помнила я лишь первые шесть. Мне было больно, я кричала. А потом боль стала естественной. Неотвратимой. Как во время рождения ребёнка. Тебе больно, но у тебя нет выхода, тебе надо терпеть. Но в этом случае, ты ждёшь чуда, ты готова страдать за него. А моё чудо в тот день погибло…
– Их было трое, – сказала я помимо своей воли. А может просто пришло время рассказать? Выплеснуть из себя заразу, пока она не съела меня изнутри? – Это длилось три дня. В тот день… погибли мой муж и сын.
Я замолчала, пытаясь подобрать слова, самые простые, обыденные, которыми можно было рассказать все то, что я тогда пережила. А рука Саши легла на мой живот, плоский живот с аккуратной выемкой пупка, словно не веря, что в нем мог зреть ребёнок.
– Он умер, – снова сказала я, споткнувшись на этих словах. – Мой сын. А потом…
Я не верила в то, что происходит. Я лежу в одной постели с мужчиной, который с упоением терзал и насиловал моё тело не так давно, и рассказываю то, что негласно решила похоронить в себе. Хотя мужчина – громко сказано. Избалованный ребёнок. Не стоит забывать, что я игрушка. Но слова было не остановить, они лились неудержимым потоком. Я закрыла глаза, словно отрешаясь от действительности, и впервые сама погрузилась в тот день. Но боюсь, что расплата за воспоминания будет жестокой. Если не Саша, то я сама себя измучаю параноидальными страхами, ночными кошмарами и навязчивыми мыслями.
Мне казалось, что Данька плачет. Я пыталась не вспоминать, вычеркнуть из памяти, чтобы не сойти с ума. Но стоило только мыслям коснуться тех дней, как воображаемый Данькин крик бил по ушам и нервам. И я снова тянула руки через завесу огня, к раскалённому металлу, туда, где мой сын. У меня тогда в голове не укладывалось, что Данька, в котором жизни было больше, чем в нас с Максом вместе взятых, может быть мертв. Я твёрдо верила в то, что я могу его спасти. Только я, и никто иначе. И если бы не чужие руки, которые удерживали меня насильно, я бы полезла в огонь, спасать своего ребёнка. Сначала мне казалось досадно, что они лишь преграда между мной и Данькой. Потом забрезжила дельная, но в тот момент досадная мысль – они пытаются спасти меня. И только потом я поняла, что причина была иной.
Машина полыхала ярко, словно в американском боевике. Горела, горела, и огню было безразлично, что автомобиль почти полностью из металла, отстранённо подумала – ну чему там гореть? Вряд ли детские тела так задорно горят…
Чужие руки, грубые, без капли деликатности или сочувствия поволокли меня прочь. Я пыталась вырваться по одной лишь причине – вернуться к машине. Что будет со мной мне было безразлично. К месту происшествия подтянулись десятки зевак, где-то выла сирена. Может, если бы я кричала или плакала, окружающие обратили на меня внимание, меня не увезли бы так легко и просто. Но я молчала, словно горло сковало спазмом. Даже воздух проникал в лёгкие с трудом, со свистом, я заставляла себя дышать. Мне казалось, что если я перестану делать усилие чтобы втолкнуть в себя очередную порцию кислорода, то просто лягу и умру, и это будет так легко. Меня запихнули в машину, насильно, просто толкнули, захлопнули дверь с громким хлопком, а затем и вовсе её заблокировали. Я открыла рот, пытаясь сказать, но услышала лишь едва слышный скрип. С переднего пассажирского сиденья обернулся Илья.
– Даня умер, – сказал он.
И тогда я поняла, это правда. Мне не показалось, не приснилось, не померещилось. Но услышанное просто не укладывалось в голове. Это правда, но правдой не могло быть. Я наконец заскулила, тонко, словно слепой новорожденный щенок. Автомобиль уже тронулся, я обернулась назад, туда, где догорала моя семья. Там должна была быть и я, но опоздала лишь на пару минут.
– Я не хотел, – продолжил Илья. – Умереть должен был лишь один Максим. По моим сведениям пацан вообще в другом месте был. Так что…извини, что так вышло.
Я не ожидала от себя, не продумывала шаг, он был импульсивный, не свойственным мне. Я просто бросилась вперёд. Я хотела его крови, чтобы он кричал от боли, чтобы он сдох. Он на переднем сиденье, я сзади. Мои руки легли аккурат на его горло, которое я судорожно, что было сил сжала. Он захрипел и вернулся вперёд, но держала я крепко. Мужчина, который сидел рядом со мной начал оттягивать меня назад, что-то кричал водитель, машина вильнула. Я представила, как мы врезаемся в столб, а потом горим так же ярко, что и оставленный позади автомобиль, но, к сожалению этого не случилось. Чужое горло выскальзывало из моих пальцев, но напоследок я пропахала глубокие борозды ногтями в коже. Сильно запахло кровью.
– Ебнутая! – крикнул Илья. – Я по-хорошему хотел! Сама виновата!
Повернулся ко мне, меня крепко держали. И ударил. Не церемонясь, с размахом, по мужски, кулаком. Так, как меня никогда не били. Голова взорвалась болью, в скуле жарко запульсировало. Илье показалось мало, он ударил меня ещё раз. Я нырнула в благословенной небытие. А очнулась уже в пустой комнате. Я лежала на бетонном полу. Он был шершавый и холодный. На мгновение я поразилась – что я тут делаю? А потом вспомнила. И вновь завыла. Уже сильнее, не пытаясь даже совладать собой. Плакать не получалось, только выть, раскачиваясь на коленях,чувствуя, как бетонная крошка впивается в колени, как острая боль с каждым моим движением стреляет куда-то в основание шеи.