Мужской голос из-за двери приказал мне заткнуться. Я бы и рада, вой меня саму пугал и бил по нервам, но рвался он откуда-то изнутри и был мне не подвластен. Несколько часов я провела то воя, то проваливаясь в некую пародию на сон. К вечеру, если конечно был вечер, в бетонных стенах ни одного окна, мой голос совсем охрип, а горло пересохло. Я даже не думала ни о чем. Словно раненому животному мне хотелось забиться в какую-нибудь нору, а моё бетонное прибежище на эту роль подходило мало.
Потом вернулся Илья. В тот момент я лежала на полу и ни на что не реагировала. Он присел надо мной на косточки, что-то долго и нудно говорил. Я не могла разобрать и слова – в голове гудело ровным фоном. Его губы все шевелились, потом он разозлился и начал кричать брызгая слюной. Один из мужчин, которые сопровождали Илью вернулся со шприцом. Я брыкалась, но укол все же сделали. Я не знаю, что это было за лекарство. Гул в голове вскоре замолк, даже боль немного утихла. А сама я стала совсем безучастной. Если раньше я лежала, потому что просто не знала, зачем мне вставать вообще, то теперь просто не смогла бы этого сделать.
– Документы, – в сотый раз, почти терпеливо продолжил мой мучитель. – Ты должна подписать документы. Задним числом. Приедет нотариус, все будет идеально. Он наш человек.
– А если нет? – я с трудом протолкнула из себя три коротких слова.
– Что ты хочешь? Говори, пока я тебя слушаю. У тебя есть свои условия?
– Да. Верни мне Даньку.
Разговор продолжался бесчисленное количество минут. Приехал, а затем уехал нотариус. Просто развел руками и сказал, что в такой щекотливой ситуации рисковать и подделывать подписи нельзя. Нужны мои. А я просто не хотела, хотя о деньгах вообще не думала. Нужны ли они мне? Нет. Мне просто нужен мой сын.
Снова вернулся Илья. С чашкой кофе. Над ней подымается парок. Я поняла, насколько я замерзла, насколько хочу пить. С трудом сглотнула. Закрыла глаза. Кофе пахло невыносимо.
– Пить хочется? – спросил почти ласково Илья. – Только попроси.
Отвечать я не стала. Действие лекарства подходило к концу, возвращалась боль. Тогда то я ещё не знала, что такое настоящая боль. Что два удара кулаком в лицо это ерунда. Но меня просветят в самое ближайшее время.
– Я правда хотел по хорошему. Честно. – он отхлебнул кофе, прикурил. Открыл дверь, вошёл один из мужчин. Илья обратился к нему: – стул мне принеси. Потом начинай. Только извини, личико я ей попортил. Ничего, до свадьбы заживет.
И засмеялся. Громко, глумливо. Мужчина, его звали Юрий, вернулся. Поставил стул для Ильи. Юра – хорошее имя. Раньше оно всегда мне нравилось. Казалось добрым. Теперь я вздрагиваю, если его слышу. У этого Юры были голуьые глаза обрамленные пушистыми русыми ресницами, светлые вихры на голове. Таких сотни на улицах, они могут жить с вами по соседству. Милый и добрый парень. На первый взгляд.
Он был субтильным, но удивительно сильным. Трахаться на бетонном полу ему не хотелось, жёстко видите ли. Он притащил матрас и бросил его на пол. Потом я буду уползать от него в самый дальний угол, он насквозь про питается моей кровью, чужими потом и спермой. На руки он поднял меня почти нежно. Отнес, положил на импровизированную постель. Одежды на мне было порядком – стояла поздняя осень. Все это терпеливо снял и сложил в стопочку. О, я сопротивлялась. Но мои руки были так слабы, я с трудом даже поднимала их, а он был так силён. Вот заплакать бы хоть сейчас, но нет. Не получается. Какая это малость, моё дурацкое тело, моя жизнь по сравнению с Данькиной.
Юра не делал мне больно. По крайней мере в тот, самый первый раз. Лениво и размеренной двигался внутри меня, я закрыла глаза и стиснула зубы. Мои руки, закинутые за голову он крепко зафиксировал своей каменной ручищей, такой хрупкой на вид.
Я повернула вбок голову. Илья сидел на стуле. Курил. Чашка кофе стоит рядом на полу. Я даже не стыдилась. Я была пуста. По большему счёту тогда мне было безразлично, что они со мной сделают. Илья поймал мой взгляд. Улыбнулся. Поднялся, прошёл к нам, сел на корточки. А потом оставил на мне первую отметину. Сигарета впечаталась в кожу с тихим шипением. Чуть запахло паленым. Я закричала и дернулась. Стон кончившего Юры утонул в моём крике.
– Будь хорошей девочкой, – попросил Илья. – И тебя больше никто не обидит.
Они ушли. Я перекатила своё неподатливое тело на пол с матраса и вновь вырубилась. В следующий раз очнулась от криков. Замёрзшее тело ломило, не слушалось, но я доползла до двери и приникла к ней ухом.
– Идиоты! – орал Илья. – Мало того, что пацана грохнули, так ещё и Максима проглядели! Вы его от водителя не отличили? И что делать мне прикажете? Да всему теперь грош цена!
Во мне родилась и умерла дикая надежда на то, что Данька жив. К известию о том, что мой муж жив я отнеслась равнодушно. Смерть Данька исссушила, не оставила после себя места для сильных эмоций. Зато их полно было в Илье. И он готов был ими делиться. Он нашёл меня в углу, прикрытую кожанкой на голое тело. Пнул так, что я стукнулась затылком о стену. А потом изнасиловал сам. Взял то, что я и так давала ему раньше. Даже с удовольствием. Теперь удовольствие получал он. Унижая, истязая, гася об мои бедра сигареты одну за другой. Я не хотела кричать, но моё тело было таким слабым. Я кричала, а потом просто хрипела. Потом даже теряла сознание прямо во время секса. Это было лучшим вариантом, но у них были уколы, которые возвращали меня обратно.
Их было трое. Илья, Юра и Вадим. Юра был самым мягким из них. Он не причинял мне боли сознательно, хотя дружки подтрунивали над его мягкотелостью. Илья был изощрённо жесток, но часто отсутствовал. У Вадима был огромный член, который просто раздирал меня изнутри. Впрочем после нескольких минут такого полового акта я просто переставала чувствовать что-либо кроме толчков внутри и пульсирующей где-то в глубине живота боли. Через три дня, потом я узнала, что именно столько длились мои мучения, я была уверена, что скоро умру. Нисколько по этому поводу не печалилась, даже ждала смерти, поторапливала её мысленно.
На мне не было живого места. Синий цвет свежих синяков перетекал в желто-зеленый с первого дня, бедра радовали целой гаммой красного. Множество маленьких ожогов некоторые из которых начали подгнивать и постоянно горели болью. На предплечьях и спине неглубокие порезы – развлекался Вадим. Я понимала, что я умру. Но я хотела забрать с собой хотя бы одного из них. Я перестала сопротивляться, чтобы они перестали колоть мне своё лекарство и потеряли бдительность. В моём воспаленном мозгу рождались планы убийства, большей частью абсурдные и невыполнимые. Но один из них сработал.
Всего этого я Саше не расскажу. Это мой багаж. Адаптированная, лайт-версия без убийств, запаха чужой спермы, без крови во рту от прокушенного языка. Пожалуй этого ему будет достаточно.
Глава 18
Я старалась не думать. Просто не вспоминать. По большей части, мне отлично это удавалось. Не думать, не вспоминать, спрятаться. А сейчас словно говорила не о себе. Пусть большинство подробностей так и остались при мне - я была до странного спокойна. Невозможно бояться всю жизнь, рано или поздно это наскучивает.
Тогда, на третий день, мои страхи просто атрофировались. Все моё тело болело, я даже не знала, какая его часть сильнее. Лежала на холодном бетоне и получала от этого своеобразное удовольствие – вся моя кожа горела, а он хоть немного остужал. Когда пол чуть нагревался под моим телом - я перекатывалась в сторону. Наверняка у меня была температура, я почти бредила, но меня не знобило. Мне было невыносимо жарко. Я лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к тому, что происходит за дверью: изредка шаги, иногда обрывки разговора, слов в котором я не могла разобрать. Сегодня я мало интересовала своих мучителей. Ещё бы – привезли-то красивую, ухоженную девку. А теперь я мало на неё походила. Мне казалось, от моей кожи уже начинает пахнуть гнилью, хотя, возможно, это было самовнушение. Впрочем, сепсиса я не боялась, свои раны старалась не рассматривать - даже на это мне не хватало сил. Я не знала пила ли сегодня, мне приносили воду, но я не помнила, насколько часто. У меня была даже еда – что-то в пластиковой тарелке, которая стояла на стуле. Есть я не могла и не хотела, а вот пить приходилось, как бы мне не хотелось принимать из их рук хоть что-то.
Не так давно приходил Юра. Неторопливо и безэмоционально воспользовался моим телом. Я открыла глаза только когда услышала скрип двери, и то автоматически. Потом он ушёл, я, конечно же, осталась. За дверью царила тишина. Через некоторое время лязгнул металл – я уже знала, что это Илья приехал. Не знаю, где меня держали, но входная дверь, судя по звуку, весила тонну. Снова слова, смысла которых я так и не смогла уловить. Затем он вошёл ко мне.
– Смотри, до чего ты себя довела, – с сожалением сказал он.
Если бы я могла, я бы посмеялась. А так - не пошевелила даже мизинцем. Чувствую, силы мне скоро понадобятся. Вряд ли они планировали держать меня в этом замечательном месте долго. И, видимо, момент икс близок.
– Заканчивайте с ней, – сказал он. – Пользы от неё уже никакой. Если отдадим живой - не отмоемся. Тем более деньги уже получили, пора валить.
– Попользуюсь напоследок? – прогундосил Вадим.
Я не хотела бояться, но все равно сжалась. Просто на мгновение представила, как будет развлекаться Вадим, которого уже ничего не сдержит. А с другой стороны – я скоро умру. В свете последних событий просто замечательная новость. Потерпеть немножко, что мне, после всего пережитого?
– Валяй, – милостиво согласился Илья. – Плёнку принеси, которую приготовили, не заливай все кровью. И прибрать надо будет, на всякий случай.
– Я убиваю, Юрка моет пол. Идёт?
– Сами разбирайтесь. Я поехал. Потом проконтролирую.
На торге мне снова стало смешно, я даже хихикнула. Илья легонько, словно боялся испачкаться, пнул меня ногой и ушёл. Они вышли. Вадим, наверняка, за пленкой, на которой разложит моё тело, прежде чем дать волю себе и своему ножичку. Я не хотела жить, но блядское чувство самосохранения и страх, как оказалось, были во мне ещё крепки. Хотелось оттянуть смерть по максимуму, хоть на несколько минут. Зачем – непонятно. В моём нынешнем существовании не было ничего такого, за что стоило бы держаться. Но умирать было страшно. И потом, я хотела забрать с собой хоть одного из них. Илья уехал, Юра видимо явится, когда меня упакуют, дабы подчистить, а Вади