Открыв глаза, Наталья не сразу поняла, где находится, но портрет Анастаса Микояна на стене быстро вернул её к действительности.
— Тебе лучше? — затушив сигарету, Берестов прикрыл фрамугу окна и, сделав несколько шагов по направлению к дивану, остановился перед Натальей. — Может, воды?
— Не нужно. — Качнув головой, она провела рукой по щеке, как бы проверяя, реально ли всё произошедшее с ней или это дурной сон. Глухо всхлипнув, она наморщила лоб и, ухватившись рукой за кожаные перетяжки дивана, с трудом приподняла своё грузное тело. — И давно я тут?
— Минут десять-пятнадцать. — Опустившись в своё рабочее кресло, Иван Ильич отодвинул прибор с перьевой ручкой с центра стола на край и с интересом посмотрел на взъерошенную Наталью.
Накрученная на бигуди, надушенная и накрашенная, обычно Крамская выглядела по-королевски. Подтихую сравнивая видную жену заместителя со своей серенькой мышкой-норушкой, Берестов склонялся к тому, что судьба обошлась с ним не совсем справедливо. Но сейчас, бледная, с расширенными от пережитого потрясения глазами, Наталья утратила свой былой лоск. Проводя дрожащей ладонью по слипшимся завиткам жидких волос, она то и дело вздрагивала и, перебегая глазами с предмета на предмет, беспокойно поводила смазавшимися стрелками нарисованных бровей.
— Где все? — с видимым усилием произнесла она.
— Внизу. Ждут, когда ты придёшь в себя, — голос Берестова эхом разносился по огромному помещению рабочего кабинета, и Наталье казалось, что это говорит не Иван Ильич, а кто-то ещё, незримо пребывающий рядом.
— Тогда нужно идти. — Поправив волосы, Наталья потянулась за лежащей рядом шапкой. — Пойдём, нас ждут.
— Подождут, — односложно отрезал он и, вытащив ручку из прибора, застучал ею по столу.
— В чём дело, Вань? — Заправив волосы под шапку, Крамская устало уронила руки вдоль тела и ощутила под своими ладонями скрипучую кожу горкомовского дивана. — У тебя что-то случилось?
— Мне сложно об этом говорить, Наташа, Михаил был моим другом, и его тело ещё не предано земле, но другого времени для разговора у нас, вероятнее всего, не будет, — стараясь подбирать слова помягче, медленно заговорил Берестов. — Ты должна знать, вчера подписан указ о твоём выселении из квартиры, по причине несоответствия установленной норме жилой площади. Я п-понимаю, — запнулся он, — тебе сейчас не до этого, поэтому не стану углубляться во все нюансы этого постановления, скажу лишь одно: как вдове, потерявшей кормильца, тебе положена в лучшем случае двухкомнатная квартира в хрущевском доме… с подселением. — Как и все, присутствовавшие на гражданской панихиде, Берестов отвёл глаза и, стараясь не встречаться взглядом с Натальей, посмотрел в окно. — А в худшем, если не удастся подыскать ничего подходящего — комната в коммуналке.
— Спасибо, что не на помойку, — натянуто хохотнула Крамская, и лицо её жалко смялось.
— Зачем ты так? — Подняв глаза на Наталью, Берестов поиграл золотым пером и, отбросив ручку в сторону, посмотрел ей в лицо. — Поверь, я сделал всё, что мог, большего для тебя не смог бы сделать никто.
— Может быть, ты, как мой благодетель, уж заодно и присоветуешь, на что теперь жить? — зло сверкнула глазами Крамская.
— Относительно этого вопроса я тоже хотел сказать тебе пару слов. — Потерев переносицу, Берестов неловко улыбнулся, и губы его сложились маленьким бантиком. — Пока был жив Михаил, он прикрывал твои тылы, но теперь… ты сама прекрасно понимаешь… делать это некому. Я знаю, тебе это покажется диким и странным, но к любой мысли, поверь мне, со временем можно привыкнуть.
— И к чему я должна привыкнуть? — с вызовом бросила Наталья.
— К тому, что теперь тебе придётся устроиться на работу, — как о чём-то давно решённом, спокойно проговорил Иван Ильич.
— Куда? На работу? — Услышав подобную нелепость, Наталья широко растянула губы, и её брови медленно поползли кверху. — И кем же, если не секрет? Ты, Ванечка, уже приглядел мне какое-нибудь тёпленькое местечко?
— Этим тебе придётся заняться самостоятельно. — Недовольный прозвучавшей в тоне Крамской язвительностью, Берестов заметно посуровел. — Не нужно иронизировать, то, что я говорю, крайне серьёзно. В этом году вышел указ, и касается он всех без исключения. Тунеядцы, спекулянты и мошенники — все, не желающие участвовать в нормальной трудовой деятельности, подпадают под эту статью, и наказание за нарушение государственного законодательства им грозит нешуточное: вплоть до выселения сроком от двух до пяти с полной конфискацией.
— Ты хочешь сказать, этот указ каким-то образом может коснуться и меня? — не поверила своим ушам Наталья.
— Я хочу сказать, что тебе теперь придётся думать не только о маникюре, но и о хлебе насущном, — серьёзно произнёс Берестов. — Не хотелось лезть в ваши отношения, но в том, что произошло с Михаилом, половина вины лежит на тебе, Наташа. Если бы ты и эта мерзавка, его любовница, не зажали Мишку в клещи, жить бы ему ещё да жить. То, что слетел Никита, конечно, сыграло свою отрицательную роль, но, поверь, его отставка — одна-единственная капля в море других бед, правда, так уж получилось, что последняя. Ты своими руками начала пилить сук, на котором сидела, так что винить, кроме самой себя, тебе абсолютно некого.
— Ты должен мне помочь. В память о Мише. — Вцепившись за кожаные перетяжки дивана, Крамская застыла, со страхом и надеждой ожидая ответа человека, от воли которого теперь зависела вся её дальнейшая жизнь.
— В память о Михаиле я не стану тебя притеснять, — как о каком-то великом одолжении покровительственно сообщил Берестов, — хотя ради справедливости поучить уму-разуму тебя не мешало бы. Ты предала Мишку, — не скрывая отвращения, негромко процедил Иван, — поэтому от меня помощи можешь не ждать. Живи как знаешь, но помни: никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, не переступай порога этого кабинета и старайся не попадаться мне на глаза. Моли всех святых, чтобы я о тебе забыл.
— Кто тут из вас крайний? — Брезгливо сморщившись, Крамская обвела взглядом крашенные в противный грязно-розовый цвет стены поликлиники и низенькие, покрытые дешёвеньким дерматином банкетки.
— Будете за мной, садитесь, пожалуйста, — отодвинувшись на самый край, пожилая женщина в тяжёлых круглых очках услужливо сняла с сиденья залоснившуюся клеёнчатую сумку с негнущимися выпирающими ручками и, поставив её к себе на колени, словно приглашая Наталью в гости, конфузливо улыбнулась и постучала кончиками пальцев по банкетке.
Представив себя зажатой между трясущимся полуглухим стариком и этой странной немолодой особой, с нежностью прижимавшей к свалявшейся шерстяной кофте насквозь пропитанный пылью, доисторический саквояж времён гражданской войны, Крамская в который раз за последнее время ощутила приступ надвигающейся тошноты. Неужели по ней не видно, что сидеть рядом со всяким сбродом — ниже её достоинства и что она — птица высокого полёта, исключительно волею сложившихся обстоятельств попавшая в их общество?
— Да вы не стесняйтесь, в ногах правды нет, — ни секунды не сомневаясь, что Крамская не отвечает из застенчивости, не дождавшись ответа, бесцеремонная, крашенная хной нахалка отодвинулась ещё на несколько сантиметров и, подобрав юбку, повела кривой вешалкой тощих плеч. — Доктор на вызове, а сестра без него принимать не станет, так что ещё долго, у них быстро ничего не бывает, — тоном опытного знатока пояснила она и, явно настроенная поболтать, многозначительно кивнула головой Наталье.
Не удостаивая жалкую особу ответом и стараясь ни до чего не дотрагиваться руками, Крамская отошла к дальней стене коридора. Окинув неодобрительным взглядом публику, среди которой ей предстояло провести по крайней мере час, она с досадой выдохнула. Вот привёл же Бог оказаться на таком дне! Стоять в убогом коридоре общественной поликлиники и дожидаться, как манны небесной, когда тебе разрешат войти в пропахший копеечными лекарствами кабинет участкового врача, — ещё полгода назад о таком просто не могло бы пойти речи. Опасаясь нездорового, насквозь пропитанного микробами воздуха медицинской лавочки для бедных, при жизни Михаила она не рискнула бы появиться в этом забытом Богом месте даже на несколько минут.
Переспрашивая по нескольку раз одно и то же и безапелляционно выставляя сложные медицинские диагнозы, пенсионеры громко переговаривались между собой. Глядя на этих сидящих в рядок людей, Наталья никак не могла понять, отчего им непременно нужно вывернуть душу и перетрясти своё грязное бельё перед абсолютно незнакомым человеком. Начав с артритов и камней в почках, странные люди переходили на политику, и тогда их тривиальные высказывания казались совсем нелепыми.
— А вот у моей бывшей соседки была точно такая же история, намучилась она с этой самой язвой — жуть, — пытаясь обратить на себя внимание шерстяной дамы в очках, старик с палочкой дотронулся до её рукава. — И чего она только не пила: и таблетки, и микстуры всякие — ничего не помогало. А потом кто-то ей посоветовал заваривать травы, и с того времени всё пошло на лад.
— И какие ж это травы? — вытянув шею и подслеповато прищурившись, в общий разговор вступила пожилая женщина с тёмным платком на плечах.
— Да ничего такого особенного: ромашка, тысячелистник, шалфей, полынь, — в общем, всё, что в доме найдёте, — по столовой ложке в кастрюльку, только кипятить нужно минут десять, не больше, а то из отвара всё полезное уйдёт, — тоном профессионала важно произнёс дедок.
— А девясил подойдёт? — перебрав в уме свои домашние запасы, внушительная дама с пучком, похожая на гранитный монумент, достала из сумки плохо заточенный обломок карандаша и приготовилась записывать рецепт новой панацеи от язвы.
Господи помилуй, они бы ещё хлорки туда положить удумали для чистоты эксперимента и стопроцентной стерильности! Набрав в грудь побольше воздуха, Крамская задержала дыхание и, медленно выпуская из ноздрей воздух, закатила глаза к потолку.