— Да если предусмотреть зимние условия...
— Отбросим всякие «если». Вы знаете, сколько мы расходуем сухого пара на подогрев?
— Тысячи килограммов. Я считаю, что надо повторить опыт, Семен Алексеевич.
Стамов потупился и ждал. Он заранее знал, каков будет следующий вопрос наркома. Почему-то он вспомнил приемную отдела кадров, краснощекого, толстого студента, с лицемерно жалобным видом вертевшего в руках шапку, кадровика, махнувшего с досадой рукой («Ладно, невольник — не богомольник»), и вопрос, решивший его, Сергея, судьбу («Ну, а вы, товарищ?»).
— Ну, а вы, товарищ, возьметесь повторить опыт Петина?
— Это было в тридцатом году, — рассказывал пожилой слесарь, сидя на станке глиномешалки. — Тогда Семен Алексеевич секретарем горкома был, а я на заводе Шмидта в сборке работал. Встречались, как же. В то время с продовольствием было трудно, в столовках не густо варили — все больше шрапнель да консервы. Конечно, какой кооператор самостоятельный, тот старался, а были и такие, которые недостатком прикрывались — все равно, мол, не взыщут, что ни подай. Вот у нас и завелся такой кооператор, из себя гладкий да говорливый. Мы его Диетой прозвали, потому что от его кухни все животами мучились. Понятно, можно бы на него жаловаться, да как-то руки не доходили. Время было ударное, где уж тут с Диетой возиться!
Однажды приехал Семен Алексеевич к нам на прорыв. В заводоуправление он не заходил, а прошел прямо в цеха да по гудку и нагрянул в столовку. Подошел к рукомойнику — сухо, как в Каракумах. На клеенках сало налипло, столики вприсядку танцуют, вилки поломаны. Однако он ничего, садится. Поел с нами юшку, все начисто выхлебал. А пока он ел, за наш стол чуть не вся смена понасела; друг дружку перебивают, как на сходке, каждый хочет ему слово сказать насчет прорыва. А на шум Диета является. «Чего, — говорит, — галдите, так вашу растак!» Только увидел Семена Алексеевича, так и взвился весь, похудел даже. «Не хотите ли, — говорит, — еще покушать? Мы для гостей особый стол держим». — «Нет, — говорит Семен Алексеевич, — не знаю, как вы, ребята, а я сыт». Да с тем и вышел вон. А на другой день от нас Диету убрали.
В последние дни на строительной площадке было много разговоров о приехавшем наркоме. Кадровики вспоминали его работу в городском комитете партии. Как это всегда бывает, те, кто знал Семена Алексеевича, рассказывали о нем каждый по-своему и неодинаково, а кто не знал, рисовал его в своем воображении таким, каким хотел бы увидеть.
Анне Львовне нарком представлялся высоким, худым, с размеренным голосом, сутулыми плечами и очками. Это был образ, оставшийся со студенческой скамьи, как воспоминание о непререкаемости профессорского авторитета: в нем были черты Дуца и Лобогреева и других профессоров. А слесарь, сидевший на станке, рассказывал о засаленных клеенках, пустом рукомойнике, о том, как нарком хлебал щи из консервов. И потому, что нарком в рассказе этого слесаря вел себя так, как вела бы себя в этих обстоятельствах сама Анна Львовна, рассказ казался ей неправдоподобным.
Было раннее утро, — час, всегда изобиловавший неполадками. Плотники собрались вокруг электрического точила. Где-то перегорели пробки, и мотор не работал. Десятник нерешительно приоткрыл крышку щитка. Другой останавливал его:
— Не суйся, ужалит, гляди.
Анна Львовна подошла к щитку и попробовала пальцами ток. Пробежал монтер с бухтой провода, перекинутой через плечо. Она сказала монтеру:
— Дай-ка мне плоскогубцы да беги на подстанцию. Мне сейчас силовая понадобится.
Она сама размотала кусок провода и скрутила самодельные пробки. Мотор неожиданно взвыл, набирая обороты; рабочие попятились, и послышались голоса:
— Пошла рвать. А ты куда поперед батьки? Мой черед.
Искры веером летели из-под камня точила и сыпались на платье Анны Львовны, а уже где-то позади слышалось ее имя, произносимое ласково-уменьшительно — Анечка, несмотря на то, что зовущие ее жарко спорили о чем-то.
Все эти споры, задержки и суета бывали ежедневно по утрам. Рабочие и десятники тратили первые полчаса не на работу, а на подготовку рабочего места, вызов тракторов, рабочих из других цехов и т.д. К этому все привыкли и называли «раскачкой». Происходило это потому, что промысловые цехи, обслуживавшие строительство, не чувствовали себя ответственными за чужой простой и в свою очередь «раскачивались» по вине других.
«Это какой-то заколдованный круг, — думала Анна Львовна, — ведь они там в парке или в механическом отлично знают, что такое простой, и люди их страдают от этого так же, как мои. Почему же они так равнодушны, когда простой падает на чужой участок?»
Слесарь, присланный из ремонтного цеха, все еще сидел на станке глиномешалки. Он ждал прихода трактора, чтобы поставить станок на фундамент. От нечего делать он заговаривал с плотниками, много курил, сплевывая себе под ноги. Анна Львовна подошла к нему и спросила резко:
— Доски настилать кто будет? Или чужого дядю ждем?
— Успеется, — спокойно отвечал слесарь, глядя из-под ладони на дорогу. — Вон никак пылит твой трактор, — прибавил он с усмешкой. — Часу не пройдет, будет здесь.
— Нет, не успеется, а настилай сейчас! — крикнула Анна Львовна.
Слесарь удивленно посмотрел на ее злое, расстроенное лицо и торопливо спрыгнул на землю.
— Да это же момент, — бормотал он смущенно. — Ах ты, куда это Шурка запропастился?..
Анна Львовна отошла в сторону, сунула руки в карманы жакета, изо всей силы сжала кулаки. К черту! Она никуда не годится. В том, что происходит, виноват не слесарь, а... Она не докончила эту слишком привычную, наболевшую мысль. Трактора все еще не было видно. По дороге промчался шоколадный ЗИС, припадая на ухабах и едва не касаясь земли низким шасси. Завернул к карьерам.
— Куда вы правите? — крикнула Анна Львовна шоферу. — Проезд закрыт. Не видите разве тупика?
Приезжий вышел из кабины.
— Да мы и не думали проезжать, — сказал он спокойно. — Мы приехали посмотреть стройку.
Анна Львовна взглянула на номер ЗИСа. Это была машина комбината.
— У меня сейчас нет времени, — сказала она сухо. — Есть установленные часы — с двух до четырех... Это не пустая формальность, — поспешно прибавила она. — Утром нам трудно выкроить время. Ну, да ладно, если не торопитесь, я постараюсь скоро освободиться.
Она подошла к слесарю, который как-то странно смотрел на нее в упор.
— Анечка, что я тебе скажу...
— Сперва положи доску. Аккуратнее руки. Вот так. Ну, что?
— Анечка, кого это ты отшила?
— Из комбината кто-то приехал. А что?
— То-то, из комбината! Это же нарком приехал, верно говорю. Ну и учудила, девка!
Слесарь беззвучно засмеялся и всплеснул руками. Анна Львовна взглянула на приезжего. Он стоял в тени глиномешалки и внимательно рассматривал паспорт станка.
— Ступай, ступай, — торопил слесарь. — Я уж тут сам управлюсь. Поди, скажи ему что-нибудь.
— А я-то его как встретила! — шепотом озадаченно ответила Анна Львовна.
Она подошла к наркому и сказала с тем открытым и независимым выражением, которым она встречала всякого нового человека, если он ей нравился:
— Вы уж простите, что я заставила вас ждать. У нас по утрам всегда гонка.
— Ну и работайте себе спокойно, — сказал приезжий, не отвечая на ее улыбку и глядя на подходивший по дороге трактор. — Будет время — поговорим.
— Вы уж простите, — повторила Анна Львовна.
В эту минуту ее беспокоило не то, как отнесется приезжий к ее приему (она еще нетвердо верила, что это был нарком), а соображение о том, как трудно будет поднять станок на фундамент. Подъезд трактора затруднялся оборудованием, поставленным накануне. Она прикидывала глазом свободное пространство и видела, что трактору здесь не пройти.
Слесарь обвязал станок тросом. Подошел тракторист и покачал головой.
— Не пойдет. Машину покалечим. Надо было погодить с этим, — сказал он, показывая на оборудование.
— Сколько же времени годить? — огрызнулась Анна Львовна. — Вчера вечером вы нас подвели...
— Это ты не мне говори, — спокойно возразил тракторист. — Это ты начальству говори. Я по наряду веду, сама знаешь.
Анна Львовна махнула рукой и прикусила губу. Приезжий стоял рядом и, подняв голову, разглядывал деревянные стропила.
— Укрепить бы блок вон там, — сказал он. — Трос через блок перекинуть, да и взять тягачом. Вот и вся недолга.
От дробного стука топоров, визга точила, шипения автогенной сварки они едва слышали друг друга. Но Анна Львовна готова была поклясться, что он сказал: «Вот и вся недолга» — точь-в-точь, как говорят вышечники на буровых.
— Я сама так думала, — оживленно ответила Анна Львовна. — Да не знаю, есть ли у нас подходящие блоки.
Слесарь принес блок, обвязался тросом и полез на стропила. Он уселся верхом на балку и передвигался по ней, отталкиваясь руками, а приезжий махал ему рукой, пока он не уселся на нужное место. Вскоре запыхтел трактор, двигаясь в обратную сторону от фундамента. Станок же скользил к фундаменту по каткам и доскам, и рядом шли рабочие, поддерживая его с боков. Приезжий тоже шел за станком, часто оборачиваясь и помахивая рукой трактористу. Слесарь сполз вниз по опоре и суетился, подкладывая катки. Он улучил минуту и шепнул Анне Львовне:
— Вот он какой, Семен Алексеевич. Ну, не правду я говорил?
Станок лег на фундамент, рабочие стучали кувалдами, чтобы болты вошли в пазы станка. Приезжий подошел к Анне Львовне.
— Вот так и выходим из положения? — сказал он полувопросительно. Лицо его было серьезно, но глаза улыбались.
— Так и выходим, — повторила она смущенно. — Комбинируем.
— Вы говорите, по утрам гонка? Гонки не должно быть на производстве. Почему трактор опоздал на сутки? Почему нет виноватого?
— Вы спрашиваете, почему? — заволновалась Анна Львовна. — Очень просто. Диспетчер парка имел мое требование и обязался его исполнить, но в это время кто-то позвонил из треста, сказал, что ему нужно срочно, пригрозил последствиями, и трактор послали в другое место. Вы понимаете, когда в тресте не работают, а выкручиваются, это неизбежно сказывается на общем стиле р