— Есть разбудить… Уж как я вас искал, Александр Иванович!
«Скверная организация, — думал Басов, направляясь в Машинное отделение, — вахтенный механик боится машин, нервничает и ругает мотористов, а мотористы бегают по всему судну, разыскивают старшего механика. Скверная организация и… скверное руководство! В сущности, я плохой организатор, потому без меня не могут обойтись».
Он уже не чувствовал усталости, в нем закипало глухое раздражение против вахтенного механика, против мотористов, против самого себя, — раздражение, невольно заставлявшее его быть грубым и резким и возбуждавшее у подчиненных смешанное чувство страха и неприязни.
У дверей машинного отделения стоял Мустафа Гусейн, голый по пояс, в женском платке. Он потягивался, протирая глаза, и сонно улыбался.
— Поторопитесь, — сказал Басов, глядя поверх лица моториста отчужденным взглядом, — выспаться успеем потом. Да чего вы ждете, когда в машинном авария?
— Тебя жду, — промолвил Гусейн, продолжая улыбаться. — Я уже был там, остановил мотор и осмотрел его. Испорчен отсекатель, как я и предполагал. Сейчас начнем исправлять… А ты уж набросился на меня. Экой ты вредный!
— Да когда ты успел? — пробормотал Басов, краснея. — Говоришь, начали исправлять? Ну-ну…
— Меня давно позвали. А знаешь что? Тебе надо идти на боковую. Нельзя же так — вторые сутки без сна. Вон ты уж на людей бросаться начал.
— А ты не обращай внимания, — смущенно засмеялся Басов. — Это все проклятый ветер!
— Я и не обижаюсь. Только ты иди все-таки, не мешайся. Лишние люди — одна помеха, ты же сам говорил.
— Хо-хо. Гонишь, стало быть? Что ж, я пойду. А ты не напорешь, Мустафа?
— Еще что?
— Ну, прощай, Мустафа!
— Прощай.
Теперь уж окончательно спать, — думал Басов, переходя мостик. — И вовсе никто не ждал меня, и без меня отлично могут обойтись. А организация, нет, организация тоже неплоха. Вот они уже заглушили двигатель, определили аварию и подготовили все, чтобы устранить ее. Едва ли я сделал бы это быстрее. Среди них есть лучшие, есть такие, как Гусейн, и все вместе они лучше, чем каждый в отдельности, потому что дополняют один другого. И как я мог скверно подумать о них, когда шел сюда? И что именно я мог подумать? Нет, просто сказалась бессонница и ветер… ветер!»
ОСТРОВ ЧЕЧЕН
1
Она имела странный, обманчивый запах — эта красноводская нефть. Когда наставили шланги и полилась в люки темная шипучая жидкость, Догайло потянул носом и сказал:
— Будто монпансье или другая какая конфетка. Нюхай на здоровье!
И матросы нюхали. Было так, как будто пронесли по палубе поднос с горячим кондитерским печеньем. Потом как-то неприятно защекотало в носу. И Догайло, аккуратно освободив ноздри при помощи большого пальца, сказал уже без всякого удовольствия!
— Однако шибает!
А под конец и это прошло. Казалось, что качают по нефтепроводу обыкновенную сураханскую нефть. Только палубный матрос Фомушкин, стоявший возле люка, пожаловался, что у него заболели виски, а Догайло отошел опасливо к борту и уже ничего не сказал.
В Красноводске капитан получил новое распоряжение пароходства; взять на буксир теплоход «Узбекистан», потерявший самоходность во время шторма. Это было неприятное, хлопотливое дело; несмотря на это, Евгений Степанович был в хорошем расположении духа. Сутки шторма в открытом море, тревога и непосильное напряжение — все это осталось позади, как будто кто-то отлично все устроил, и потому Евгений Степанович чувствовал прилив дружеского расположения ко всем людям.
— Посмотрите, — говорил он Касацкому, — нет, вы посмотрите, какая прелесть! Белый городок, над ним скалы совсем красные. И золотые отмели вокруг голубой бухты. Удивительно красиво!
У Касацкого был нездоровый, усталый вид и коричневые мешки под глазами. На кителе, обсыпанном табачным пеплом, было множество складок, словно помощник валялся на кровати не раздеваясь.
— Город белый, это верно, — отозвался он насмешливо, — и скалы безусловно красные, не придерешься.
А вы нынче что-то уж очень веселенькие да розовенькие. С чего бы это? — Он медленно повернул голову, выпуклые глаза его неподвижно уперлись в капитанский галстук. — Впрочем, хорошо, что вы жизнерадостны. А я, знаете, привык заглядывать вперед. Вот кончился норд, все рады, а я нет. То есть и я доволен, конечно, но не так, как вы, потому что как только запоет во мне этот тоненький глупый голосок — радость, то тотчас я начинаю рассуждать, и выходит, что сколько ни пой, а под конец случится что-нибудь неприятное и придется играть «Разлуку».
— А потом опять ведь будет хорошо? Ведь будет?
— Не знаю. Может быть. Надоели мне отвлеченные темы. Вон стоит танкер «Узбекистан», видите, на той пристани? Следует осмотреть его, перед тем как взять на буксир. Пойдемте.
— Ах, еще эта буксировка! А отказаться-то и нельзя. «Узбекистан» потерял самоходность, а нефть в трюмы уже погружена, и надо ее вывезти.
— Придется буксировать этот утюг, ничего не поделаешь.
— Вы точно радуетесь…
— Да нет же, просто я вернул вас к действительности и доказал, что неприятности еще существуют. Вашу руку, жизнерадостный человек!
Они спустились на грузовую палубу и направились к сходням. Евгений Степанович потянул носом и приостановился.
— Чем это пахнет у нас? — спросил он с удивлением. — Неужели это нефть?
— А вы только заметили? Ну да, красноводская нефть. Что вы хмуритесь? Запах оригинальный, даже приятный.
Они шли, не торопясь, по берегу, и Касацкий говорил об интересных свойствах красноводской нефти — ароматических веществах и бензинах, содержащихся в ней, и о низкой температуре ее воспламенения. А Евгений Степанович думал о том, что Касацкий знает много такого, чего ,не знают другие штурманы, но почему-то не любит обнаруживать свои знания, и даже газеты читает в одиночестве, запершись у себя в каюте.
На «Узбекистане» их встретил добродушный рыжий толстяк, отрекомендовавшийся помощником капитана. Вместе они отправились на бак, осмотрели приспособления и условились о креплении буксира.
— Нам очень не везет, — жаловался толстяк, благодушно улыбаясь. — Зимою отремонтировались скверно, а теперь что ни рейс, то авария. Вчера заклинился вал, а погрузку все-таки произвели. Не порожнем же идти обратно!.. Но опять-таки, говоря между нами, это беззаконие, потому что палуба у нас не в порядке.
— В самом деле? — спросил Касацкий небрежно. — Ну, это обычная вещь.
— В одном месте заварили, но, как видно, недостаточно. Газом пахнет. А газоотвода у нас нет. Беззаконие…
— Нам надо вернуться, — заторопился Касацкий, — время, Евгений Степанович, время!
Рыжий зевнул и ушел в каюту. На палубе висело белье, развешенное для просушки, и лежали бухты троса. Евгений Степанович покачал головой.
— Загадили судно. Ах, подлецы, подлецы!
Почему-то Касацкий не пошел прямо к сходням, а завернул в противоположный проход палубы. Евгений Степанович покорно семенил за ним. По мере того как они приближались к юту, пряный запах усиливался, и у капитана защекотало в носу.
— Разве у них люки не задраены? — спросил он, принюхиваясь. — Что за черт! Вот уж действительно беззаконие!
Касацкий, не останавливаясь, обогнул надстройку и пошел к сходням.
— А у вас при себе та бумажка? — спросил он быстро.
— Какая?
— Ну, сегодняшняя радиограмма пароходства на счет буксировки «Узбекистана». Покажите-ка!
Он посмотрел бланк, сложил его и шевельнул ноздрями.
— Пришьем это к делу, — пробормотал он озабоченно, — для порядка, знаете.
— Ей-богу, откажусь буксировать, — вздрогнул Евгений Степанович, — вот сейчас пойду и отправлю телеграмму!
— Тише! Что вам такое показалось? Ну, палуба газит немного. Эка невидаль. У них есть разрешение регистра продолжать эксплуатацию. Если вы откажетесь — вас обвинят в срыве плана.
— Вы думаете?
— Уверен.
— Ах, собачья должность! — вздохнул Евгений Степанович. — Будь проклята минута, когда я согласился покинуть канцелярию.
2
Во время погрузки к сходням «Дербента» подошел человечек в фуражке с якорем. На вид человечку было лет пятнадцать, но держался он важно и даже напускал на себя некоторую суровость. В руке он держал записную книжку и был, как видно, очень любопытен, потому что все поднимался на цыпочки, стараясь разглядеть то, что происходило на танкере.
— Добрый день, — вежливо приветствовал он Догайло, — как поживаете?
— Да ты разве меня знаешь? — удивился боцман добродушно. — Откуда ты взялся?
— Нет, я вас еще не знаю, — возразил человечек, — но вы возьмете нас на буксир, и потому я пришел познакомиться. Здравствуйте, — кивнул он матросам, столпившимся у борта. — Я работаю радистом на «Узбекистане», меня зовут Валерьян.
Он мигом перебежал сходни и протянул руку боцману.
— Ну, здравствуй, Валерьян, — сказал Догайло, усмехаясь. — Дело ваше дохлое, Валерьян. Тащить вас будем!
Из кают-компании вышли Котельников, Гусейн и Макаров. Володя пригляделся и крикнул:
— Да это же Валька!
Он подбежал, схватил мальчугана за плечи и завертел его перед собой.
— Валька, откуда ты выскочил? Как ты попал сюда? На «Узбекистане» плаваешь? Это нашего выпуска парень, — обратился он к товарищам, — самый молодой изо всех. Его принимать не хотели. Ведь не хотели, Валька, признайся? А теперь, смотри ты, плавает и не тонет. Ах ты прыщ!
— Очень интересно, — сказал Валерьян солидно, — я уже сказал, что работаю радистом. И отлично справляюсь! Как вы перенесли шторм? Я все время дежурил у приемника, бессменно! Потому что могло же какое-нибудь судно терпеть бедствие, и я услышал бы и спас… то есть мы бы спасли. Это очень важно, такое дежурство. Приказ наркома о борьбе с авариями читал? Так что я бес-с-менно!
Он старался говорить небрежно, но, видимо, находился в возбуждении оттого, что его слушают столько чужих взрослых людей, и голос его то басил с хрипотцой, то срывался на высокий мальчишеский дискант.