— У меня мощная радиостанция, — продолжал он с увлечением, — и я уже проделал много интересных опытов (я ведь старый радиолюбитель). Теперь я думаю послать статью в «Радиофронт». Я, видите ли, пробовал держать связь с черноморскими судами, и это мне удавалось, но только в вечерние часы и на короткое время. В науке есть объяснение этому факту. К сожалению, опыты пришлось прекратить, потому что контрольный пункт подслушал меня и вкатил выговор. Ведь чиновники, поспорь с ними попробуй!
— Ах ты милый! — восхитился Гусейн. — Да за что же выговор?
— За хулиганство в эфире. Но это ничего, все-таки очень интересно плавать. У нас большая библиотека, томов тридцать, даже больше. Кроме того, я юнкор. Пишу о нефтеперевозках и о стахановском движении. Собственно говоря, я недаром пришел сюда, я и записную книжку приготовил, чтобы записать впечатления. Чего ты смеешься, Володя? Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь из стахановцев. Как вы достигли ваших рекордов?
Вокруг него собралась уже порядочная толпа, и он на минуту смутился, но увидел веселые, доброжелательные лица и важно раскрыл записную книжку. Гусейн взял его под руку, и они пошли по палубе, сопровождаемые толпой любопытных.
— Значит, все дело было в двигателях и в экономии времени при погрузке? Постойте, я запишу… Это что-то вроде изобретательства, правда? Нет? Ну, я, может быть, глупость сказал. Да не смейся, Володя! Я забыл тебе сказать, что я конструктор. Я делаю маленькие планеры из дерева и картона, это очень интересно. К сожалению, их негде пускать, — палуба у нас небольшая, и они все попадали за борт и погибли… А еще я сконструировал электромотор, совсем маленький. Он весит всего несколько граммов и вращается от карманной батарейки. И он выполнен целиком из советских материалов, заметьте!
Володя захохотал во все горло и, схватив гостя в охапку, поднял его в воздух.
— Из советских! — повторил он, захлебываясь от восторга. — Ах ты трепло!
— Ну оставь, Володя, ну что за мальчишество, — морщился Валерьян, вырываясь. — Дай же поговорить с людьми. Слышишь, Володя!
Он оправил рубашку и обратился к Гусейну:
— Вы мне расскажете подробно о стахановских рейсах, когда мы придем в Махачкалу. Правда? Я уверен, что здесь можно многое перенять для нашей работы. У нас на «Узбекистане» все делается по-старому, и механик очень много спит. Я думаю, у него сонная болезнь, только он об этом не знает. Это бывает, знаете, муха такая укусит — и вот… Опять ты смеешься, Володя! А между тем это очень скверно. Вот вчера двигатель испортился, а он проморгал. И еще я вам скажу по секрету…
Он сделал таинственное лицо, и Володя склонил к нему ухо, заранее улыбаясь.
— Еще у нас в палубе щель образовалась, и оттуда идет газ. Честное мое слово! На стоянке щель заделали, но, видно, не совсем, потому что запах. И газоотвода у нас нет. Вот видите!
Он выговорил все это одним духом, и Володя все еще машинально улыбался, но наступило молчание.
— Давно это у вас? — спросил Гусейн. — Вы не помните?
— Да уже порядочно. В порту на стоянке капитан вызывал инженера, забыл откуда…
— Из регистра, должно быть?
— Да, да. Он сказал, что надо как-нибудь заделать до конца навигации. Повертелся и ушел. Вот и заделали.
— Значит, регистр разрешил эксплуатацию с такой палубой? И без газоотвода? Да не может быть!
— Нет, я очень хорошо это помню. Повертелся и ушел…
Котельников покусывал ногти и хмурился.
— Надо что-то сделать, ребята, — сказал он тихо. — Им нельзя выходить в море. Это ясно.
— А что ты сделаешь?
— Снесемся с пароходством и заявим об этом. Нельзя же так оставлять.
— Теперь уже поздно, — сказал Володя, — сейчас окончится погрузка. А скажи-ка, Валерьян, у вас есть электромоторы на палубе?
— Есть. Шпилевой мотор на палубе стоит. А то где же?
— Может быть, не поздно? — спросил Гусейн, тревожно оглядываясь. — Может быть, разбудить Басова?
— Поздно, Мустафа. Басов не чудотворец. Да нам и не поверит никто. Регистр разрешил…
— А у вас не курят на палубе, Валерьян? Может, бывает, а?
— Н-нет, как будто запрещено. — Валерьян оглядел по очереди всех троих, виновато моргая. Ему было жалко, что начавшийся так хорошо разговор прервался.
— Вот что, ребята, — решил Котельников, — сейчас уже поздно действовать, но в Махачкале мы поднимем на ноги партийную организацию. О чем же ваш помполит думает, товарищ юнкор?
— Не знаю. Он у нас недавно. — Валерьян помолчал и вдруг улыбнулся по-детски просительно: — Ну давайте же разговаривать о чем-нибудь другом. Ну пожалуйста!
Он очень понравился всем, этот маленький радист с «Узбекистана», и ему махали фуражками, когда он уходил по причалу на берег. А Догайло даже расчувствовался, глядя ему вслед.
— Сынишка у меня был… умер…. — сказал он, пригорюнясь. — Такой же был вот вежливый да затейник. Ему бы теперь тридцать было или поболе…
3
День прошел, похожий на другие дни в море, истек незаметно, раздробленный на четырехчасовые отрезки вахт. В открытом море еще не улеглась мертвая зыбь. По склонам волн катилось отраженное солнце. На корме поскрипывал буксирный трос, и за ней в пенную полосу вступал высокий нос «Узбекистана», и мачты его чернели на фоне голубого неба. К нему как-то скоро привыкли на «Дербенте», словно тащился он позади уже давно и не было на нем ни людей, ни горючего груза, а были только мачты, ржавый остов да белые надстройки. А вечером, когда стемнело и зажглись по каютам огни, его не стало совсем. Только уходил в темноту звенящий буксирный трос и на конце его висела гирлянда огней, а под ней на самом дне моря колыхались зыбкие огненные цепочки, и невидимые волны рвали их, набегая, но они срастались опять, снова рвались в клочья — и так без конца.
На эти-то блестящие цепочки и засмотрелся штурман Касацкий, стоя на вахте в глухую полночь. Он поставил локти на перила мостика, запахнул тулуп и затих. Далеко за кормой извивались золотые змейки, и он следил за ними очень пристально и все не мог оторваться, хотя это созерцание было почему-то неприятно. Он обрадовался, когда внизу раздались голоса, и он перегнулся насколько возможно через перила, прислушиваясь.
— Здесь остров должен быть. Какой это?
— Чечен-остров.
— Ишь ты, Чечен. Да ты небось все море знаешь?
— А то как же! Сызмальства здесь плаваю.
Отвечал высокий тенорок боцмана, спрашивал хрипловатый, насмешливый голос.
«Хрулев, должно быть», — догадался Касацкий.
— Дядя Харитон…
— Ась?
— А где ты вчера был, когда мы мотор на палубе покрыли? Уж мы тебя искали, искали!
— Не помню, парень… Верно, дело какое было. Не помню.
— Залив-а-а-ешь! Гусейн сказывал, что ты на кухню забрался. Мертвым жуком притворился, значит? Ай да боцман!
— Врет он все… Грубиян он, обидчик!
— Верно, что грубиян. А все-таки?
— Да ведь кому охота тонуть-то, хе-хе. Старик я…
— То-то. А мне пришлось отдуваться. Его вчера чуть за борт не смыло, Гусейна-то, — добавил Хрулев, как бы вспомнив приятное.
Касацкий слушал с застывшей улыбкой, выставив из мохнатого воротника белое тонкое ухо. Но разговор кончился.
— Так! — вполголоса удовлетворенно сказал Касацкий. — Остров Чечен миновали. Надо засечку сделать…
Он вошел в рубку, зажмурил глаза от света и потянулся, выгибая спину, как сытый кот. Когда он наклонился над картой, где-то снаружи раздался долгий тяжелый звук, словно ударили молотком в железный лист, и тотчас же пронзительно вскрикнул на мостике Хрулев и распахнул дверь рубки.
— Ты что? — обернулся Касацкий. — Муха укусила?
Он увидел побледневшее, с разинутым ртом лицо Хрулева и прыгнул к двери. За кормою, в том месте, где до этого сверкали гирлянды огней, поднимался, качаясь, султан багрового дыма и сквозь него проступали мачты и переплеты снастей «Узбекистана», освещенные розовым светом. Касацкий подбежал уже к трапу, но вдруг остановился как вкопанный, покусывая пальцы. Перед ним опять появилось белое безглазое лицо матроса и хрипло заголосило:
— Помоги-и-и-те!
— Молчать! — крикнул Касацкий визгливым голосом. — Молчать и слушать команду! — Он затопал ногами и, схватив матроса за ворот рубашки, притянул его к себе. — Извольте успокоиться и слушать. Нужно обрубить буксир… Немедленно долой его, в воду… Понял? Ну, живо!
— Топор надо, — забормотал Хрулев, приседая. — Есть обрубить!
Касацкий оттолкнул матроса и скатился по трапу. Сзади мчался Хрулев, тяжело дыша и причитая;
— Сейчас, сейчас… ох, милые, голубчики, сейчас!
— Топор-то где? — спросил Касацкий, не замедляя бега. — Слышите, вы?
— В ящике пожарном есть, — простонал Хрулев, — сейчас достану… Ох, скорее!
Воздух всколыхнул гулкий удар взрыва, и за кормой вырос новый огненно-черный гриб дыма, посыпанный блестками искр. Торопливо забарабанил судовой колокол «Узбекистана», но тотчас оборвался и затих. На палубу выскочил Догайло. Он волочил спасательный круг, тыкаясь во все стороны, как слепой, и спотыкаясь. Наткнулся на люк и громко вскрикнул:
— Ай!
Сверху спрыгнул Хрулев и схватил его за руку.
— Дядя Харитон, давай топор скорее. Миленький, пропадаем!
— Топор? — лепетал Догайло оторопело. — Ни к чему теперь топор. Круги спасательные надо.
— Я тебя пришибу! — зарычал Хрулев. — Давай зараз топор, черт старый!
Догайло попятился, уронил спасательный круг, и оба исчезли из дрожащей полосы света, падавшей из-за кормы. Через минуту на освещенное место вынесся Хрулев с закинутым за плечо топором. Он взобрался на корму с удивительной быстротой, широко раскрывая рот от одышки. На палубе Догайло искал брошенный им спасательный круг, тихонько стонал и крестился. Наконец он нашел его и принялся надевать через голову, прислушиваясь к стуку топора, доносившемуся с юта. Когда дрогнуло судно, освобожденное от буксира, он шатнулся и сел на палубе, зажмурив глаза. На освещенное место выбежал Касацкий и наткнулся на боцмана.