– Стыдно, господа. Герой битвы у Чанчжоу простым сотником прозябает, – заявил им генерал-майор. – Тот час напишу приказ его начальником инженерной службы корпуса перевести.
В преддверии японской войны Главный штаб решился на невиданный опыт – собрать в корпус две кавалерийские бригады, по два полка в каждой, пехотную бригаду, три артдивизиона, танковый батальон, автомобильный батальон, инженерно-саперные и иные вспомогательные подразделения. Полагая, что в Корее враг перейдет к эшелонированной обороне, в штабе вспомнили единственного генерала, имеющего опыт прорыва пулеметных полевых укреплений.
Обещанный Брусиловым перевод отложился на неопределенное время из-за одного неожиданного дела.
– Петр, ты конем так же хорошо владеешь, как танком? – спросил генерал, уединившись с бароном в заднем помещении штабной халупы.
– Как-то неловко слышать от вас такой вопрос, Алексей Алексеич. Говорите прямо, что нужно?
– Задание сложное и смертельно опасное. Я уж и не знал кому поручить, а тут бог вас послал. Поручение от разведки Дальневосточного округа.
– Тогда – точно мое. Надо себя проявить. Засиживаясь в ротмистрах, фамилию Врангелей позорю.
– Учтите, не только своей головой рискуете. Надо скрытно переправиться через реку Ялуцзян и совершить глубокий рейд внутрь корейской территории. Разведчики подготовили отряд казачьих пластунов. Только командира не было, вкус войны в Азии ощутившего.
– Раз такое дело, разрешите, Алексей Алексеевич, свой эскадрон взять. За них ручаюсь, за каждого, всех знаю и вижу насквозь.
Генерал покачал головой.
– То не мне решать. Поедешь с нами в Мукден, поговоришь с разведкой.
– Тогда разрешите собираться.
– Действуйте, барон.
Врангель бегом отправился сообщить командиру об откомандировании и передать на время командование сотней. Затем в тесной кабине грузовика спросил у Брусилова:
– Танки никак не похожи на старушки Б-1. Стало быть, лучше?
– Надеюсь. Броня такая же, но машины меньше, легче на тонну и тем самым резвее. Увидите, по гладкой степи до четырнадцати верст разгоняются.
– Башня одна.
– Зато с пушкой. Экипаж всего два человека, механик-водитель и стрелок-командир.
– И стрелять, и танком командовать? Сложно. – Барон представил фонтаны взрывов, облака пыли и дыма на поле боя, когда невозможно разобраться, что творится вокруг, где враг, где свои.
– Обзор много лучше. У водителя три перископа. У стрелка видите грибок на башне? Там узкие щели для наблюдения. Думали двух человек в башню, как в опытном образце намечено, не позволили. Экономия-с.
– Сколько танков в корпусе?
– Пока – батальон, три роты по десять машин. Три взвода и одна машина командира роты. Не все прибыли.
– Не густо, Алексей Алексеевич.
– И за это спасибо. Корпус замыслили как орудие прорыва рубежа обороны и последующего окружения. После артподготовки идут танки, за ними пехота, пробивают две бреши. Дальше пехота держит фланги, в прорыв устремляются две кавалерийские бригады и уцелевшие танки, выходят в тыл, соединяются и отрезают врага, которого окончательно подавляют пехотные дивизии, наступающие вслед корпусу. На случай неожиданностей есть подвижная артиллерия на тягачах, инженерная часть – форсировать переправы и делать проходы в минных полях.
Врангель проводил взглядом проплывающую за окном редкую растительность, особенно унылую в преддверии зимы.
– На словах и на бумаге гладко. А как на деле пойдет – неизвестно. Не приучены у нас столь разные войска воевать совместно.
– Время, время не позволяет, дорогой барон. Не привыкать русскому человеку постигать военную науку прямо в бою, а не на каких-то учениях.
Петр Николаевич усмехнулся.
– Мои предки – немцы.
– А мои из Речи Посполитой. Все одно – теперь мы русские, раз служим в Русской императорской армии.
И общероссийский бардак на нас тоже распространяется. Этого ни генерал, ни офицер не стали произносить при водителе. Оно и так очевидно.
Начальник разведки Дальневосточного военного округа Колесниченко оценивающе оглядел ротмистра и по каким-то внутренним признакам определил: годится. В комендатуре, где происходила встреча, присутствовал также партикулярный господин лет пятидесяти, до поры молчавший. Затем разведчик представил его:
– Статский советник Александр Иванович Павлов, бывший посланник в Сеуле. Ныне, как вам известно, Корея под нажимом Японии всяческие дипломатические сношения с нами порвала. Александр Иванович также включен в отряд.
– Обузой не буду, господин ротмистр. В седле держусь и оружием владею, – дипломат пожал руку кавалеристу. – Вас не ввели в курс относительно нашей задачи в стране?
– Никак нет, – напрягся Врангель, понимая, что сейчас услышит самое важное.
– Нам предстоит вывезти в Маньчжурию императора Сунджона, обманув армию и полицию, которые подчиняются премьер-министру предателю Ли Ванену, и японскую оккупационную администрацию.
Барон посмотрел на полковника разведки и Брусилова, прочитав в их глазах – сам напросился. Да и не собирался он включать коробку передач на реверс.
– Когда выступаем?
– По получении дополнительного приказа. Начиная со следующих суток – в любое время, – ответил Павлов. Готовность ротмистра сунуть голову в петлю произвела впечатление на присутствующих.
По возвращении в часть он построил эскадрон, заслушал доклад «за время вашего отсутствия…» и спросил добровольцев на опасное дело. Почему-то не удивился, что вызвались все, не спрашивая куда и зачем. В армии подобные вопросы не в чести. Раз барон идет – значит надо.
Долго ожидать приказа не пришлось. Глубокой ночью 1 декабря на зависть форменным контрабандистам студеные воды реки Ялуцзян или кратко – Ялу приняли плоты, на которых сто двадцать восемь кавалеристов эскадрона, дипломат Павлов и два проводника-переводчика из живших в Маньчжурии корейцев, а также полтораста лошадей, считая запасных и вьючных, проникли на корейский берег. Командир пожал на прощанье руку штабс-капитану из саперной роты.
– Не волнуйтесь, ваше благородие. Следы переправы уберем в лучшем виде. Ждать будем месяц, два – сколько нужно. Только возвращайтесь. С богом!
На иностранном берегу дул холодный ветер. Страна утренней свежести? Скорее утреннего холода, подумал барон. Он оглядел растянутую цепочку всадников и поскакал в голову.
Всадники одеты в сапоги, шаровары и куртки без знаков различия, напоминая скорее сезонных рабочих, получивших зарплату и прикупивших недорогие цивильные наряды. Только хорошие кони выбились из картины. Для полной загадочности нижняя часть лица замотана по арабскому подобию.
У каждого за спиной английская магазинная винтовка «ли-энфилд», на лошадях отдельно пулеметы и лафеты. Если со стороны глянуть – бандитский отряд или частная армия некого северокорейского вельможи.
Провожавший на русской стороне полковник выдал Врангелю толстую пачку китайских юаней и кучу монет.
– Местные деньги там не в цене. Японские и китайские куда охотней берут.
Барон взвесил пачку в руке. Он видел эту валюту в Китае, но дела с ней не имел. По правде говоря, Петр Николаевич вообще Поднебесной не видел – с парохода на поезд, а с него на марш и в бой. Смутно отпечатались странные кровли с загнутыми концами и бесконечные убогие хижины бедняков, обитатели которых, призванные в армию, плохо изображали пехоту.
– Александру Ивановичу отдам. Он лучше разбирается.
– Ни в коем случае, ротмистр. Павлов… слишком хорошо разбирается. Азартен на предмет карт, уличен был в растрате. Однако дела корейские знает как никто.
Нагнав картежника, Врангель начал выпытывать подробности, кои на северной стороне ему не сообщили из-за секретности, хоть это ему и казалось странным – как готовиться, толком не зная маршрута похода.
– За четверо суток нам надобно добраться до Пхеньяна и оттуда вывезти императора.
– А сам он не может?
– Никак. Его нынешнее положение – нечто среднее между домашним арестом и присмотром околоточного надзирателя. Он если и выберется из дворца, его тут же окружают полицейские, верные премьеру, и японские агенты. Так что до Пхеньяна он едет открыто, там торжественная церемония. Потом ему помогут бежать. А уж чтобы благополучно добраться до русской, точнее маньчжурской границы – ваша работа, господин ротмистр.
Врангель смахнул снежинки, запутавшиеся в лошадиной гриве.
– Кому нужен скоморох, не имеющий власти?
– Не скажите, господин барон. Суджон – символ корейской государственности, причем последний. Если он, находясь в безопасности, напишет манифест о разрыве договоров с Японией, смещении премьера и объявлении страны в состоянии оккупации, Россия имеет полное международное право оказать помощь. И окажет.
То есть если я провалю дело, тем сберегу тысячи российских душ, вздохнул Врангель. Нет, вряд ли. С Японией, как ни крути, воевать придется. Лучше не позволять ей иметь Корею плацдармом на нашем южном рубеже.
Такова натура российского дворянства и офицерства. План похищения корейского царька высочайше утвержден, затем исполняющий его ротмистр думает – а надо ли? С другой стороны, осознание важности задачи есть благо.
– Хорошо. Ыйджу остается справа от нас, – Врангель вытащил карту. – К ночи, не загоняя лошадей, доберемся до уездного города Кусон.
– Правильно. Там есть верный человек. Встретит, разместит. Не сомневайтесь, сейчас поддержку найти легко. Японцев тут все не любят.
Так уж и все. Что-то Павлов слишком легковесен для дипломата. Раз есть прояпонский премьер и поддерживающие его силы, стало быть, и донести о нас найдется кому.
– Только, ротмистр, в присутствии корейцев говорим по-английски. Здесь народ темный, но русскую речь отличат. А эскадрону прикажите молчать.
Вот же картежник! Выдать сотню рязанских да тамбовских парней за англичан – это мог выдумать лишь человек, привыкший к риску, готовый поставить на карту последнее. Чем думали в Санкт-Петербурге, планируя такую акцию? Скорее всего – ничем. Напасть на японцев и так поводов вдосталь найдется. Живой Суджон лучше, но и мертвый мученик за свободу – тоже хорошо, как его отец. Любопытно, корейцы понимают, что, попав из китайской зависимости в японскую, они и от русских не получат свободы, только новое ярмо? Вместо саке и катаны водка и матрешка.