Началась сумятица разгрузки. На трех судах, оборудованных кранами и потому приговоренных везти танки и тягачи, в свете прожекторов машины опускались на деревянный настил. Пусть у танка удельное давление на почву меньше, чем у ноги пехотинца, но общий вес многотонный. Доски и бревна трещали под траками, машины проваливались в топкий берег. Третий борт выгрузили лишь к полудню, опуская артиллерийские тракторы в ледяную воду чуть не по верхушку котлов и вытаскивая их на берег сцепленными по трое тягачами.
На высадку корпуса и приведения хотя бы в некоторый порядок войск и техники ушло больше суток. Боевое охранение лишь раз вступало в бой с небольшим отрядом, прибывшим из Пхеньяна на разведку боем.
Барон сбил руки и сорвал голос, но к вечеру следующего после десантирования дня смог доложить, что все танки завелись и батальон ждет приказа. Брусилов, облюбовавший в качестве временного штаба дом какого-то из местных вельмож, давшего деру вместе с прояпонской администрацией, что-то черкал на карте, вполголоса переговариваясь с начальником штаба.
– Полюбуйся. Нам нужно держать северный берег Тэндогана до Сончхона, пока здесь не накопится достаточно сил для наступления на юг. То есть около сотни верст. До этого взять Пхеньян и захватить мосты.
– Корпус не может держать оборону на таком огромном фронте, ваше превосходительство.
– Спасибо, утешил. Думаешь, не знаю? А на юге сухопутных сил раз в десять больше, чем у нас. Спасибо, что на север нет ни единой железной дороги. Так что утром выдвигаемся к Пхеньяну. Потом я вынужден дробить соединение на три подвижные группы, плюс резерв. Окапываться и обматываться колючкой по правилам нам сил не хватит. Посему в случае их прорыва – встречный бой.
– Так точно. Когда идем к Пхеньяну?
– Немедленно. Придаешься к первой кавалерийской бригаде. Утром доложить, что мост и город в ваших руках.
Полковник Павел Павлович Гротен, деятельный высокий офицер неполных сорока лет, был хорошо знаком барону. Именно с его бригадой, в которую входила оставленная Петром Николаевичем часть, проводились катания по степи на танках и лошадях, гордо поименованные учениями.
– Добрый вечер, барон. Составите нам компанию по захвату города? – полковник, как влитой, сидел на кауром жеребце. К нему поминутно подъезжали вестовые с докладами о готовности полков и подразделений к выдвижению. – Первым идет эскадрон боевого охранения. За ним вы пожалуйте.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие. Каковы мои действия в городе?
– Атака с ходу, подполковник, пока японцы не укрепились.
– Боюсь, какие-то меры успели принять. Так что разрешите ударить сразу, но с северо-востока, зайдя выше по течению Тэндогана. Артиллерийская поддержка будет?
– Три батареи гаубиц на тягачах. Но скажу откровенно, не нужно разбивать и сжигать город. Орудия назначены для укрепления позиции у моста.
Понятно, нет охоты прослыть у местных разрушителями Пхеньяна. Но коли японцы начнут воевать всерьез, сколько нашей лишней крови выльется? Тем паче маломальский опыт с танками есть только в чистом поле и на земляных укреплениях. Как воевать среди лабиринта одноэтажных лачуг – бог знает. Хорошо хоть Гротен не настаивает на кавалерийских действиях в городе и приказал идти за танками пешим строем. Иначе достаточно одной пулеметной засады – трупов не сочтем, как японцы, тщившиеся в декабре захватить корейского императора.
Передовой дозор до города добрался без единого выстрела. В поздних февральских рассветных сумерках Пхеньян выглядел подобно Кусону, только больше. В бинокль различались пагоды с прихотливо загнутыми кровлями, несколько буддистских храмов, остатки старых крепостных сооружений, давно не образующих замкнутый квадрат. Основная масса застройки – бесконечное нагромождение низеньких халуп с неширокими проходами, означающими улицы. Какой-нибудь Брест-Литовск рядом с Пхеньяном покажется столицей мира.
Бригадные разведчики притащили нескольких перепуганных до смерти местных жителей, которые, бросив на двукольные тележки нищенский скарб, пробовали сбежать из города при слухах о приближении русских.
Полковник вызвал барона и командира гаубичного дивизиона.
– Японцы ждут нас, господа, – комбриг разложил на походном столике нарисованный от руки чертеж города. Неприятный зимний ветер трепал башлыки шинелей, заворачивал углы карты, придавленные камушками. – Со слов беженцев выходит, нас ожидают с запада по единственной проходимой улице, Чондон или Чонын… Не знаю, как правильно. Вероятно, есть какой-то отряд на выезде в сторону Чонджу. По нашим расчетам, в Пхеньяне не больше полка японцев, они не смогут перекрыть все направления, включая северо-восточное, обращенное навстречу владивостокскому десанту. Но, вероятно, им удастся заставить воевать на своей стороне расквартированный тут корейский пехотный полк.
Пока офицеры изучали схему, слова робко попросил переводчик, офицер из числа сбежавших через Ялу корейцев.
– Ваше высокоблагородие, полковник-сси, дозвольте сказать.
– Говорите, Чен.
– На железный повозка надо корейский флаг. – Он показал на ряд бронеходов, не выучив пока простое слово «танк». – И слова «свобода Корее». Наши не будут стрелять.
– Поддерживаю, – встрял Врангель. – Штабс-капитан, из головной машины выбрасывайте принадлежности, пусть Чен едет с вами с востока.
Разделив и без того невеликое соединение на два полка, усиленных бронетехникой, Гротен приказал атаковать Пхеньян с двух сторон, пройдя через речку Потхонган и продвигаясь к Синэ-Чунсиму, сравнительно респектабельному центру, речному порту и мосту на южный берег Тэндогана. В час пополудни над восточными окраинами взвилась ракета, означающая, что второй кавполк первой бригады завершил обход и начал движение к мосту.
Барон пересадил Муханова на второй танк и лично повел ротную колонну в неизвестность. Никому передоверить этого он не мог, понимая, что до выхода роты Бетлинга и второго полка в тыл обороняющимся здесь предстоит изображать ложное направление атаки – опасная и неблагодарная работа.
Штабс-капитан напряженно всматривался в перспективу улицы, прижавшись к щелям наблюдательного грибка. В шуме тринклера и ходовой он докричаться до водителя не мог, поэтому отдавал указания лампочной сигнализацией. Она не слишком надежная, оттого в танковых ротах выработался нехитрый код: похлопывание по плечам – поворот, по спине или затылку – трогай или тормози. Сейчас бронеход катился не быстрее пяти верст в час.
Узкий грунтовый проезд меж рядами низких одноэтажных домов назвать улицей можно лишь при большом воображении. С обоих сторон сточные канавы, для дождевой воды и канализации вместе. В большинстве окон даже стекол нет, там или пленки, или зияющие проемы. Крыши из черепицы, но не добротной, красной, как в родной Виктору Эдуардовичу Либаве, а из чего-то, напоминающего плохо обожженную глину. Двери сдвижные, остов из реек, обтянутый бумагой, – разве ж то двери? Особенно зимой.
Жителей не видать, попрятались. Однако брошенные как попало вещи, убогие постройки говорили о нищете столь безысходной, что диву даешься, как люди не сбежали отсюда куда глаза глядят.
Через полверсты дорогу преградила баррикада, которую танк не заметил бы, коль водитель не затормозил, подчиняясь толчку. За нагромождением барахла грозно выглянули две пушки, верно еще ядрами заряжаемые. А мелькавшие там мундиры явно не принадлежали японцам. Солдатики смело наставили штыки на танки, но выстрелов не последовало.
– Чен, вылазь. Твой выход.
Даже через щелевые бойницы башни хорошо заметно, как переводчик трясся, очутившись на открытой улице после надежного танкового корпуса, где он ехал, сложившись пополам меж трансмиссией и правым бортом. Пусть за спиной пулеметы и пушки десяти грозных машин, но от пуль и штыков защитников баррикады его хранит лишь тонкое сукно корейской шинели отвратительного качества. Чен взял себя в руки и зашагал ровнее. Офицер перед солдатами должен выглядеть уверенно.
Он вернулся минут через десять, когда Бетлинг подумывал уже о приказе ломать баррикаду передком.
– Господин штабс-капитан-сси, там штыков двести. Подчиняются премьер-министру. Боятся, господин. Просят русского начальника.
Танкист чертыхнулся, вылез, приказал командиру первого взвода в случае чего принимать управление отрядом и мстить за себя. Потом отправился к баррикаде.
– Чо-нын росия-сарам-имнида, – он выкрикнул единственную выученную фразу на местном наречии, долженствующую означать: «я – русский». Увидев изумленное выражение лица Чена, штабс-капитан уразумел, что с произношением у него не очень. – Переводите. Я – штабс-капитан Русской императорской армии Виктор Бетлинг. Прибыл в Корею по просьбе ее единственного законного правителя императора Суджона.
Чен залопотал. При упоминании монарха солдаты забеспокоились и начали переглядываться. Штыки уже не смотрели в сторону танков. А то бы вдруг краску поцарапали.
– Перевели? Давайте дальше. Китайские и японские захватчики грабили ваш народ. Только с императором вы получите хорошую жизнь. Премьер-министр Ли Ванен, продавший страну японцам за миску риса, будет казнен, когда верные императору войска войдут в Сеул.
Командир баррикады, по званию и должности соответствующий примерно подполковнику и комбату в русской армии, заговорил, что администрация Ли Ванена обещала смерть солдатам, перешедшим в Маньчжурию и поддержавшим Суджона. В это время с западной стороны долетели звуки начинающейся перестрелки. Не желая развивать обсуждения, Бетлинг отрезал:
– С вами или без вас законная власть императора будет восстановлена в Пхеньяне через два часа. Мы окружаем японцев. Примкнувшие к освободительной армии будут поддерживать порядок в городе после уничтожения захватчиков. Остальные будут разоружены и высланы, – чувствуя, что чаша весов склоняется в его пользу, он дождался окончания перевода и перешел на приказной тон. – Через месяц в Корее не останется ни одного японского солдата. Кто патриот – тот с нами. Остальные бросайте оружие и расходитесь.