Армия микадо, потеряв в Корее свыше ста двадцати тысяч человек, включая экипажи попавших в окружение кораблей, не могла и помышлять о наступлении. Затянув пояса и приступив к массовой мобилизации, они рассчитывали восполнить численность и нанести реванш.
Еще хуже обстояли дела с японским флотом. Его так быстро не нарастишь. Почти ежедневные потери в Корейском проливе хотя бы одного транспорта на протяжении месяцев здорово снизили тоннаж грузового флота. К тому же команды судов начали саботаж, опасаясь плыть на смерть. На них обрушились репрессии.
В России поначалу наблюдался всплеск патриотических настроений. Как же, Япония первой начала военные действия, торпедировав русский транспорт в нейтральных водах. А что де-факто японцев приперли к стенке, угрожая захватом Кореи, пропаганда умудрилась перебить гневной риторикой против Страны восходящего солнца.
Вторая ура-патриотическая волна прокатилась после капитуляции войск в котле у Кэсона и взятия Сеула. Русское оружие давно не знало таких побед. Затем либеральная пресса, пользуясь свободами, полученными после Октябрьского манифеста 1905 года, начала будоражить народ: зачем русские люди погибают в странной войне на чужой земле? Официально сообщено о восемнадцати тысячах погибших, слухи же разнеслись самые невероятные. Так как Брусилов, Алексеев и Линевич никак не тянут на Суворова, умевшего воевать не числом а уменьем, стало быть, наших полегло не меньше, чем самураев. У них сколько, сто двадцать тысяч? Сиречь православных полегло не менее полутораста.
Понятное дело, после падения Сеула накал ненависти в отношении России у ее иностранных друзей выплеснулся через край. Британия официально заявила о признании премьер-министра Ли Ванена законным правителем Кореи, а Суджона и русских – оккупантами. Мощное британское соединение двинулось к японским берегам, демонстрируя флаг. Американцы никуда не послали вооруженные силы, однако также шумели весьма громко. На фоне этих неприятностей даже сдача Чемульпо не принесла ни радости, ни облегчения. Поэтому торжественная церемония чествования русских генералов и адмиралов в Сеульском императорском дворце прошла на достаточно минорных нотах.
По ее окончании Алексеев, Брусилов и Макаров собрались в задании восстановленного русского посольского представительства.
– Позвольте мне, господа, обрисовать нерадостную диспозицию. Мне как самому молодому ошибки простительны, поправьте, – взял слово Алексей Алексеевич. – На Государя ныне со всех сторон наседают – прекратить войну в Корее. Казна трещит, Европа недовольна, питерские либеральные проститутки изволят тявкать. В любое время готов зашевелиться революционный сброд и позвать пролетариев на баррикады в духе 1905 года.
– Можно добавить на ваше полотно полведра черной краски, но сильно картина не поменяется. Ваше здоровье, господа. – Макаров хрустнул огурчиком. – Со дня на день можно ждать приказ зачехлять пушки и заказывать бал в Порт-Артуре.
– Полагаю, так и ныне будет. – Адмирал Алексеев тоже приговорил стопку под огурец. – Сначала прекращение огня, потом переговоры, на которых британцы навяжут свое посредничество и начнут выставлять условия: русские из Кореи уходят, японцы остаются в удержанных ими местностях, власть делится между Сунджоном и Ли Ваненом, пленные возвращаются со строек в Маньчжурии и освобождаются, как и эскадра Урио, оставшаяся в Чемульпо. Кстати, Степан Осипович, как там с кораблями?
– Завтра выведем броненосцы и крейсера. Большую часть мелочи в течение недели. Начали работы по подъему «Петропавловска», «Варяга» и японских броненосцев, которым хозяева успели открыть кингстоны. Уповаю, что корабли, поднявшие Андреевский флаг и зачисленные в Тихоокеанский флот, Государь не отдаст.
– А с подводными?
– Десять в строю в Порт-Артуре и восемь во Владивостоке. Прибыли две новейших лодки, их дней за десять можно спустить на воду.
– Получается, Степан Осипович, у нас только конец апреля и май остался, чтобы будущий мир сделать для самураев не шибко приятным. Ваше высокопревосходительство, завтра же надо идти к Суджону и требовать теперь уже не русское, а корейское наступление на юг. Мы только поддержим. У него четыре вроде как кадровые дивизии, две сколачиваются прямо сейчас с трофейным японским оружием. Корея не слишком велика. Я предлагаю, не дожидаясь высоких переговоров, рассечь южную часть надвое, продвигаясь вдоль железной дороги от Сеула на Масан. Дней за десять выйдем к проливу.
– Не могу дать приказ на такое наступление без одобрения из столицы, – покачал бакенбардами Алексеев, которые при таком движении гладили его эполеты.
– Позвольте, ваше высокопревосходительство, – возразил Макаров. – Не мы возьмемся наступать, а корейцы. Разве ж мы не можем слегка помочь союзнику в его начинании? А я обещаю придумать некий кунштюк, что до сухопутных безобразий на юге никому дела не будет.
– Какой? – настороженно спросил главнокомандующий. – Учтите, дорогой мой, на Дальнем Востоке я за вас отвечаю.
– Мне давно пора в отставку и на пенсион, господа. Поэтому проявлю своевольство напоследок. В декабре шестьдесят один, извините, стукнет. – Он глянул на Алексеева, старшего по возрасту, и закончил: – Доложу по исполнении.
Глава десятая
18 мая военный комендант станции Тэгу впервые за неделю услышал свисток паровоза, прибывающего с севера. После того как мятежники Суджона при преступном содействии русских начали наступление на юг от Сеула, а в Кэренгуне вспыхнул бунт черни против короля Ли Ванена и японской освободительной армии, оттуда не пришло ни единого состава.
Закопченный локомотив притащил шесть вагонов. Из его цилиндров валили такие клубы пара, что, пожалуй, он тратит воды раз в десять больше, чем угля. Кто там мог приехать – сбегающие на юг промышленники, семьи чиновников из верной Ванену администрации, арестанты? Телеграфной связи с севером нет дня три. На всякий случай комендант поднял роту в ружье и отправил к путям.
Дежурный махнул флажком и поднял семафор. Состав поравнялся с пассажирским перроном. Но когда клубы пара опали, из-за них показались товарные вагоны. Заподозрив неладное, комендант скомандовал «Целься» и опоздал. Из раскрывшихся боковых створок заговорили пулеметы. Рота полегла, не успев сделать ни единого выстрела, а на станцию хлынули пехотинцы в мышиной форме корейской армии.
За ложным товарняком вкатился другой состав. На переднем окованном железом вагоне красовалась башня от миноносца с трехдюймовым орудием, на следующей башня танка Б-2. За обшитым железом паровозом и тендером тащились другие платформы в железе, с пулеметами и орудиями. Под огнем бронепоезда корейцы бросились на штурм казарм японской бригады. С другой стороны от железнодорожного полотна раскинулись палатки корейской части, условно подчиняющейся генералам Ванена. Туда отправился офицер с копией приказа Суджона о помиловании военнослужащих, повернувших оружие против самозванца и захватчиков. Излишне говорить, что никто не отказался получить прощение.
Через сутки войска Суджона, не слишком хорошо обученные и вооруженные, добрались до Йониля и на побережье Японского моря, завершив рассечение группировки интервентов надвое. А после этого наступил черед адмирала Макарова.
Порт Масана расположен в устье реки Нактонган, извилистой и не слишком глубокой акватории, вдающейся в континент и прикрытой с юга множеством крупных и мелких островов. Степан Осипович даже во сне видел, как русские подлодки пробираются туда и расстреливают прямо на рейде и у причалов броненосцы, крейсера и миноносцы. Увы, наяву сие невозможно. Это не бухта Золотой Рог и не 1877 год. Лодку обнаружат и утопят до первого пуска торпеды. Но коли не получается залезть к медведю в нору, надо выкурить его наружу. И лишь только у Масана, который укреплен и не берется с наскоку, как Тэгу, появятся танки, японский флот обязан его покинуть.
Главную свою базу на южном побережье японцы защищали отчаянно. Им на помощь пришла корабельная артиллерия, перепахивающая северные подступы к городу.
Целую неделю к югу напротив устья Нактонгана непрерывно дежурили шесть подлодок. Они утопили эсминец и небольшой крейсер, полностью блокировали грузовой поток, но тщетно ждали выхода основных японских сил. И тогда адмирал припомнил другой опыт прошлых войн.
Из Чемульпо в Тэгу прибыл необычный состав. Платформы по железнодорожной ветке спустились к речному порту, где их содержимое перекочевало в воду. А через сутки японские корабли подверглись нападению, которого совершенно не ждали с севера.
Нельзя сказать, что река осталась без присмотра. По ней могли спуститься плоты, речные баржи, наконец, плавучие мины. Однако русское коварство оказалось совершенно другим.
Сначала в предрассветном тумане раздался гул моторов. На берегу засуетились расчеты полевых орудий. Однако ни один из выпущенных снарядов не попал в цели, которые неслись чересчур быстро.
Шесть катеров легко обогнули затопленные на фарватере суда и взяли курс к стоянке флота. На броненосцах и крейсерах слышали пальбу и не придали ей значения, привыкнув за последние дни. Поэтому торпедная атака на «Фусо», «Читосэ» и «Якумо» застала их экипажи врасплох.
«Фусо» затонул прямо у причальной бочки, крейсера получили по торпеде, надолго выйдя из строя. Как известно, наглость города берет. Четыре крохотных судна из шести вернулись в Тэгу.
Малые катера с торпедой отлично показали себя в войне с Турцией. К ХХ веку они выросли в тоннаже и превратились в миноноски, затем в миноносцы. Потом появились еще более крупные вариации, рассчитанные на эскадренный строй – эсминцы. Макаров по опыту 1877 года приказал снять с японских кораблей шесть катеров, снести рубки и установить на палубах по одному торпедному аппарату. На реке малые суда сработали лучше миноносцев.
Через сутки Алексеев сообщил, что атака в устье Нактонгана не повлекла сдачи города. Более того, на позициях замечены стрелки во флотской форме. Японское командование решилось на рискованный шаг, переведя часть корабельных экипажей в пехоту, явно чего-то ожидая.