Механиком-водителем второго танка был водитель-испытатель Дюканов.
По словам Носика, «погода в эти предвесенние дни стояла морозная, снежные заносы и метели затрудняли движение. Местами высота снежного покрова достигала полутора метров, и ориентироваться приходилось нам зачастую по верхушкам телеграфных столбов».
В таких условиях танки реально работали на пределе, и таким образом было выявлено и устранено множество проблем и недоработок.
Прибытие в Москву
До Москвы будущие Т-34, а пока ещё А-34, дошли. Это случилось 12 марта 1940 года.
Впрочем, один танк отстал в пути. В Серпухове колонну встретил заместитель наркома среднего машиностроения[43] Алексей Адамович Горегляд. Полностью исправный танк отправился в Москву, а точнее, на завод № 37, находившийся в тогда ещё подмосковном Черкизове и выпускавший лёгкие танки Т-40.
Потом экипаж отставшего танка нагнал основную группу, и ремонтники некоторое время готовили машины к правительственному показу, а сильно к тому времени заболевший Кошкин встречал руководителей, приезжавших в Черкизово из различных военных и гражданских управляющих ведомств.
В эти дни Кошкину стало совсем плохо, и об этом следует рассказать особо. Поднялась температура – во время танкового пробега он серьёзно простудился. А всё потому, что недоработанный А-34 не был комфортабельным танком. Это немцы обивали изнутри свои «Тигры» мягким покрытием, а англичане и американцы удивлялись, как можно воевать в машине, если в ней нельзя приготовить кофе с бутербродами. В советском танке сильно трясло и било об стенки, и там было очень холодно.
Вот организм Кошкина и не выдержал. Его знобило, мешал нормально дышать кашель – сухой, назойливый. Михаил Ильич часто курил в слабой надежде, что кашель пройдёт. Как говорится, клин клином вышибают. Но папиросы не помогали. В горле першило, а кашель порой бил так, что отдавало в висках. И даже в полушубке было зябко. Эх, хорошо было бы выпить чаю с малиной, согреться в теплой постели, поспать… Да где же всё это было взять…
Смотр 17 марта 1940 года
В ночь на 17 марта 1940 года обе «тридцатьчетвёрки» прибыли на Ивановскую площадь. Не на Красную площадь и не на Васильевский спуск, а именно на внутреннюю площадь Кремля, что у колокольни Ивана Великого.
Так называемая Ивановская площадь – это одна из древнейших площадей Москвы. В былые времена сюда стекались челобитчики со всей Руси, и здесь дьяки громко объявляли царские указы – отсюда, кстати, пошло известное выражение: «Кричать во всю Ивановскую». До революции на площади стоял памятник императору Александру II, которому суждено было стать одной из первых жертв революции 1917 года. Позднее на его месте был разбит Большой кремлёвский сквер, а площадь, значительно увеличившая свои размеры, была замощена брусчаткой.
Естественно, кремлёвская охрана обыскала всех участников пробега перед тем, как допустить их в главный правительственный комплекс страны, а в каждый танк на место стрелка-радиста посадили по одному сотруднику НКВД.
Смотр лучших образцов бронетанковой техники Красной Армии проходил 17 марта 1940 года. На смотре присутствовали товарищи Сталин, Калинин, Ворошилов, Берия, народный комиссар тяжёлого машиностроения Малышев, руководители Автобронетанкового управления РККА, видные советские военачальники и инструкторы. На центральной площади Кремля, вблизи замечательного создания старинных русских мастеров – Царь-пушки, выстроились в линию новейшие образцы техники для Красной Армии. Это был показ не только танков, но и последних образцов бронемашин, артиллерийских орудий и тягачей. В такой обстановке это было непривычно для директоров оборонных предприятий и руководителей конструкторских коллективов, поэтому каждый из них, естественно, сильно волновался, готовясь доложить о результатах выполнения правительственных заданий.
Руководители партии и правительства вышли на Ивановскую площадь, а потом направились к выстроенной в ряд технике.
Товарищ Сталин, выслушав рапорт начальника Автобронетанкового управления Павлова, сразу же направился к тяжёлым танкам и осмотрел их. Делал он это спокойно и по-деловому. Разъяснения о назначении и боевых возможностях машин давали главные конструкторы. В частности, Жозеф Яковлевич Котин, главный конструктор ленинградского Кировского завода, действительно не стал скрывать трудности управления танком серии «KB», честно рассказал о повышенной загазованности боевого отделения и о недостаточной надёжности коробки передач. При этом все присутствовавшие непринуждённо вступали в разговор, открыто высказывали своё мнение. С особым интересом осматривали танк, побывавший в бою на Карельском перешейке.
Первым начал показ своих ходовых качеств танк ленинградских конструкторов. Танк KB уверенно и неторопливо двинулся по брусчатке. Механик-водитель спокойно провел машину по назначенному маршруту, как бы показывая присутствовавшим, что не скорость должна определять боевые качества танка, специально предназначенного для прорыва вражеских укреплений, а мощь его брони и неуязвимость. И некоторая медлительность этой машины не показалась присутствовавшим таким уж крупным недостатком. К тому же все знали, что на недавних испытаниях обстрелом броню KB 45-миллиметровые противотанковые пушки не пробили – лишь одним снарядом, залетевшим в стык между башней и корпусом, на танке заклинило башню. Этот недостаток комиссия отметила особо, констатировав, однако, что броня танков KB неуязвима для снарядов противотанковой артиллерии наших вероятных противников.
Через некоторое время слово дали Кошкину. Несмотря на принятые лекарства, он не мог сдержать душившего его кашля, чем вызвал недовольные взгляды Сталина и Берии.
Начальник Автобронетанкового управления и одновременно член Главного военного совета РККА Дмитрий Григорьевич Павлов лично представил «тридцатьчетвёрки» Иосифу Виссарионовичу.
Потом два танка разъехались по Ивановской площади Кремля: один к Троицким, другой к Боровицким воротам. Не доезжая ворот, они эффектно развернулись и понеслись навстречу друг другу, высекая искры из брусчатки, остановились, развернулись, сделали несколько кругов на высокой скорости, затормозили на прежнем месте.
Гусеничные «тридцатьчетвёрки» вождю действительно очень понравились, и он произнёс свою знаменитую фразу:
– Это будет ласточка наших бронетанковых войск.
И товарищ Сталин действительно распорядился, чтобы по «тридцатьчетвёркам» завершили цикл испытаний и приступали к серийному производству, параллельно совершенствуя конструкцию. Заводу № 183 он приказал оказывать всю необходимую помощь.
Новые испытания в Кубинке
Впрочем, распоряжение «завершить», «оказать» и «приступить» – распоряжением, а история – историей. Если бы всё было так просто, то, возможно, и судьба Великой Отечественной войны, да и нашей страны вообще сложилась бы совсем по-другому. Ну, и судьба Михаила Ильича Кошкина тоже.
На самом же деле после показа Сталину, уже 18 марта 1940 года, оба танка подвергли новым и весьма придирчивым испытаниям на полигоне в Кубинке. Там «тридцатьчетвёрки» обстреляли из 45-миллиметровой пушки – основного калибра противотанковой артиллерии тех лет всех стран Европы. Стреляли с дистанции в пятьсот метров, и «манекен остался цел». То есть броня это выдержала, что показало высокий уровень защищённости новинки, да и двигатель не заглох.
Выглядело это так. Снайпер-артиллерист посылал из противотанкового орудия снаряд за снарядом в треугольники, нарисованные мелом в разных местах корпуса и башни. Пробоин не было ни одной, только неглубокие вмятины в броне танка. Довольный Дмитрий Григорьевич Павлов, желая ещё больше уязвить артиллеристов и увлёкшись, поставил мелом крест на нижней кромке башни.
– Сюда бейте! И это вам не поддастся!
Снаряд снайпера заклинил башню. Кошкин возмутился:
– Так нечестно, товарищ Павлов! Вы выдали нас… Знали же, что мы собираемся делать ограждение.
Павлов расхохотался:
– Я это умышленно, чтобы ты не зазнавался. Ведь танк твой практически неуязвим для снарядов противотанковых пушек. Радуйся, Миша, не-у-яз-вим!!
Если быть точным, то после попадания в башню двух снарядов разрушились стёкла и зеркала смотровых приборов, оторвался налобник прицела, а также нарушились сварные швы[44] по контурам бронировок смотровых приборов и у днища ниши башни. В результате деформации погона[45] башню заклинило.
Правда, находившийся в танке манекен, как уже говорилось, остался цел, но всё равно было принято решение увеличить толщину днища ниши башни с 15 до 20 мм и усилить болты крепления кормового люка.
Помимо испытаний обстрелом, проводились и ходовые испытания. Танки преодолевали подъемы в 15–16° со снежным покровом до полутора метров. При этом отмечались низкие сцепные качества гусениц. Силой удара танки ломали отдельно стоящие сосны диаметром до 700 мм. При испытании герметичности корпуса танка от проникновения горящей жидкости были получены лучшие, по сравнению с другими танками, результаты.
Николай Фёдорович Носик, сидевший за рычагами одной из «тридцатьчетвёрок», потом рассказывал об этом так:
«Т-34 успешно преодолел очень сложные, хитроумно сделанные препятствия. Одно из них представляло собой ров шириной восемь и глубиной два метра, на дне которого торчали железобетонные сваи.
Ознакомившись с этим препятствием и подходами к нему, я обратил внимание на то, что сваи расположены в шахматном порядке. Разогнал танк и по верхушкам свай выскочил на противоположную сторону рва. Широкие гусеницы нашей машины позволили выполнить манёвр, оказавшийся недоступным ни одному из лёгких и тяжёлых танков, участвовавших в испытаниях.
«На закуску» председатель Государственной комиссии по проведению испытаний предложил на добровольных началах пройти «непреодолимое» препятствие: на лесистой местности были срезаны деревья на высоте примерно метра от земли,