— Служу Советскому Союзу! — гаркнул Алексей.
— Хорошо воевал, сынок, — Ворошилов едва заметно подмигнул. — Вольно. Ордена-то сам прикрутишь или помочь?
— Сам, товарищ маршал… — Леха добавил шепотом: — А почему две коробки?
— Потому что тебе два ордена причитается. Красная Звезда и Кутузов третьей степени… — замнаркома обороны по-отечески хлопнул его по рукаву и громко добавил: — Бей врага, хлопец, и чтобы в следующий раз пришел сюда за Звездой Золотой.
— Так точно, — невпопад пробормотал Часов под смех зала.
Пока он спускался по тем же коварным ступенькам, Климент Ефремович пригласил всех в соседний зал, где были накрыты фуршетные столы. В дверях Часова ждал Герой Труда полковник Антощенко, они долго обнимались, потом помогли друг другу приколоть ордена и поспешили к столам.
Ворошилов прочувствованно говорил о том, какой страшный год остался позади, и даже признался, что порой казалось: не устоим, откатимся к Волге. Теперь, сказал маршал, не осталось никаких сомнений, что мы сильнее врага, что мы победим, — может быть, даже в этом году. Он провозгласил тост за Победу, и ледяная водка обожгла кавалеров разных орденов.
После Ворошилова заговорил дважды герой летчик-истребитель Кожедуб, поведавший о грандиозном воздушном сражении, разразившемся весной в украинском небе. По словам генерала, Люфтваффе потеряло в этих десятки и сотни опытных бойцов, так что в предстоящих боях вражеская авиация будет меньше досажать нашим сухопутным войскам.
Выбрав себе бутерброд из копченой семги и половинки вареного яйца с майонезом, Алексей закусил вторую стопку и тоскливо подумал: прихватить бы немного деликатесов, чтобы вечерком с Аней гульнуть. Он стал собирать на тарелку разные лакомства, надеясь украдкой завернуть в салфетку и спрятать во вместительный карман галифе. К немалому его удивлению, Николай занимался тем же. Заметив взгляд друга, кораблестроитель смущенно буркнул:
— Пойдем отсюда ко мне в гостиницу, посидим, поболтаем.
— Лучше уж у брательника на квартире, — предложил Алексей. — Никодим с Евстигнеем приехали, кое-чего нашего северного привезли.
— Самогон из морошки? — Антощенко мечтательно закатил глаза.
Под тост за павших героев они распробовали отличный коньячок, и Часов наконец спросил старого друга: за что, мол, тот получил столь высокую награду. Колька стал шепотом рассказывать про линкоры, крейсера и авианосцы, но их прервали. Незнакомый майор приказал Алексею пройти с ним. Тоскливо поглядев на отобранные деликатесы, спрятать которые в карман при постороннем человеке не было никакой возможности, Часов поплелся за сопровождающим. Только повторил Николаю: мол, заходи вечером.
Майор вывел его из здания, они прошли несколько кремлевских улочек и оказались перед зданием, в котором Алексею довелось побывать в довоенной жизни.
За эти два года Верховный не только сменил привычную тужурку на маршальский мундир, но и заметно постарел — прибавилось седины, движения стали медленнее и тяжелее, он сутулился, кряхтел и курил намного меньше, чем в прежние времена. Однако все так же не сидел за столом, а ходил по комнате, внимательно слушая собеседника, задавал точные вопросы и отпускал реплики, зачастую менявшие смысл разговора.
Сначала он осведомился: как, мол, товарищ Часов воевал в прошлом году. Судя по наводящим вопросам, Верховного интересовали сильные и слабые места наших и немецких войск и боевой техники. Кажется, он был немного разочарован, услыхав, что Часову не довелось встретиться на поле боя с новым немецким танком «Королевский тигр». Неожиданно Верховный сменил тему.
— Русский солдат всегда славился необычайной выносливостью, храбростью и отвагой. Не зря же Суворов называл своих солдат чудо-богатырями и говорил: «Русские прусских всегда бивали». Наш красноармеец еще сильнее прежнего русского солдата, поскольку защищает свою, народную власть, свое, Советское Отечество… — Сталин остановился напротив Алексея и, глядя прямо в глаза, продолжил: — Скажите мне, товарищ Часов, честно и откровенно, как коммунист коммунисту, почему было у нас так много неудач? Что надо сделать, чтобы не повторилась прошлогодняя катастрофа?
Отвечать было страшно. Мало того что вопросы трудные и однозначно верного ответа не существует в природе. Может, в следующем веке военные историки смогут правильно понять, что же происходило на нашей войне. Вдобавок отвечать надо самому Верховному, который сам знает много такого, чего не понять простому командиру полка… Сталин сел в кресло и не торопил с ответом, но до следующего века ждать не станет.
Собравшись наконец с мыслями и набравшись храбрости — трезвый промолчал бы, — Часов заговорил:
— Две проблемы я вижу главные, товарищ Сталин. Во-первых, разная степень технической оснащенности. Во-вторых, разный уровень боевой подготовки.
Он замолчал, ожидая вспышки гнева, но Сталин задумчиво кивнул. Затем встал и приказал:
— Продолжайте.
Приободрившись, Алексей рассказал, что танкисты из учебок и трехмесячных командирских курсов приходят совершенно неумелые, в лучшем случае способны правильно выполнять приказы. Только после нескольких месяцев фронтового опыта, если проживет так долго, офицер способен действовать самостоятельно, проявлять разумную инициативу. Та же ситуация, как он слышал, сложилась в авиации, только неопытные летчики на войне живут еще меньше, чем танкисты.
— Мы допрашивали пленных, — продолжал Часов. — Они месяцами тренируют солдат и офицеров в тылу, добиваются слаженной работы на всех тактических уровнях и посылают на фронт полностью сколоченные, готовые к бою батальоны и полки. Они очень умело маневрируют, у них отлично налажено взаимодействие пехоты, танков, авиации, артиллерии…
Лицо Сталина не выражало эмоций. Он почеркал карандашом в записной книжке, остановил Алексея мягким взмахом ладони и произнес повелительно:
— Я понял. Что вы хотели сказать о технике?
Сбившись с мысли, Леха запнулся на секунду, потом все-таки переключился на другую тему:
— Да, товарищ Сталин, техника… У немцев даже пехотные дивизии полностью моторизованы. Они быстро передвигаются на грузовиках и бронемашинах, легко уходят от наших ударов и занимают новые позиции. А наши стрелковые соединения передвигаются пешком, в лучшем случае, на гужевых повозках. Поэтому противник пользуясь преимуществом в подвижности, легко прорывается, охватывает наши фланги. Чтобы снизить потери, чтобы эффективно применять наше оружие, нужно обеспечить нашим войскам такую же маневренность.
— Предлагаете посадить пехоту на американские бронетранспортеры? Сколько же таких машин потребуется?
— Не нравятся мне американские машины, — прижался Леха. — И немецкие трофейные тоже. Полугусеничный привод слишком сложен, в корпусе помещается от силы стрелковое отделение. Я бы предложил…
— Ну-ка, — Верховный развеселился. — Слушаю вас!
Была не была, подумал Часов. Зря, что ли, он в Академии разные типы техники изучает.
— У нас выпускаются легкие танки, — сказал он — На автомобильных заводах, с тонкой броней, легким вооружением, с моторами от грузовиков. В танковом бою от них пользы немного. Может, снять с них башню и поставить бронированный кузов человек на двадцать? Получится машина хорошей проходимости на гусеничном ходу с противоосколочным и противопульным бронированием.
Он говорил и быстро рисовал на листе бумаги чертеж бронетранспортера, соединявшего лучшие качества известных ему машин подобного класса. Ходовая часть от Т-50, сваренный из наклонных листов брони корпус десантного отделения, как на «халф-траках» и «ханомагах», на крыше — башенка от Т-40. Попутно Часов объяснял, что такая машина, вмещающая полвзвода пехоты, сможет следовать за танками по любому бездорожью, перевозить пехоту под огнем на поле боя.
На лице Верховного появилась странная гримаса. Покачав головой, Сталин скептически проговорил, как бы рассуждая вслух: мол, сомнительное предложение, хлестаковщиной попахивает. Потом вдруг осведомился, когда заканчивается обучение у товарища Часова.
— До осени далеко, ваши умные идеи мы проверим на практике немного раньше, — задумчиво сказал он, выслушав ответ, и продолжил более резким тоном: — Я позвоню начальнику Академии, чтобы вам предоставили возможность отработать совместные действия танков и моторизованной пехоты в разных видах боя. Пока на имеющихся бронемашинах, а там видно будет.
Затем, достав из лежавшей на столе папки несколько сколотых скрепкой листов бумаги, протянул документ Алексею и осведомился, как нравится товарищу подполковнику такая штатная организация. Прочитав заголовок и первые абзацы, он изумленно посмотрел на улыбающегося Верховного и снова опустил взгляд на машинописные строки. В документе описывалась структура гвардейской отдельной танковой бригады прорыва в составе трех полков тяжелых танков (каждый состоит из пяти рот по 5 ИС-2 в каждой плюс танк командира полка), мотострелкового полка (по батальону на каждый танковый полк и по отделению автоматчиков на каждый танк), разведбата и самоходно-артиллерийского полка, вооруженного самоходными установками калибра 100 и 122 мм. Всего — 65 тяжелых танков и 24 орудия.
— Здорово, — восхищенно выдохнул Алексей. — Если вдобавок пехоту на бронемашины посадить…
— Отработайте в академии тактические приемы, — повторил Сталин и добавил, продолжая улыбаться: — На каком фронте хотели бы командовать такой бригадой?
Сгоряча Леха ляпнул, не подумав о последствиях:
— Лишь бы не к Жукову.
— Вам не нравится, как воюет первый заместитель Верховного Главнокомандующего? — Сталин удивленно поднял брови.
— У маршала Жукова дурная слава, товарищ Сталин. Он слишком любит бросать в лобовые атаки огромные силы, не обращая внимания на потери.
— Он побеждает. — Верховный насупился.
— На ростовском направлении Жуков погубил несколько армий в лобовых атаках без артподготовки, — терять было уже нечего, отступать — поздно, поэтому Часов говорил все, что накипело. — Ставлю свой паек против драной портянки, этот мясник и в летней кампании такое же кровопускание устроит.