– Всем экипажам, вперед! – приказал Соколов.
Самое время, противник подавлен, и теперь массированная атака с трех сторон добьет его окончательно.
Ревущие «тридцатьчетверки» палили из-за мельницы, спускались с холма, вылетали из леса, они били и били тяжелыми бронебойными болванками, подходя все ближе к суетящимся немцам. Всех, кто пытался бежать с поля боя из подбитых машин, поливали огнем из пулеметов. Танковые пулеметы, огневая ячейка окопа работали без остановки.
Уцелевшие «Панцеры», не обнаружив никого за развеявшейся дымовой завесью, бросились всем скопом на три «Т-34». Логунов, в азарте боя зашедший слишком далеко за линию обстрела, лихорадочно закрутил ручки наводки. Залп, еще!
– Колька, подкалиберный! Быстрее! Прут на нас! – рычал он в ТПУ, прекрасно зная, что заряжающий мечется на своем месте изо всех сил, не обращая внимания на содранные до крови о края снарядов пальцы.
Выстрел! Башня загудела от рикошета немецкого снаряда, Бабенко вскрикнул от горячей окалины, брызнувшей прямо в лицо.
Соколов торопил – быстрее, быстрее! «Т-34» уже без искусных маневров, не прячась за постройки, неслись вниз по холму на помощь окруженным машинам Логунова. Но секунд катастрофически не хватало. «Тигры» сужали дугу, снаряды летели прямо в советские танки, те еле успевали отвечать им огнем и уходить в сторону. Надо подойти ближе, еще ближе! Слишком велико расстояние до целей, бить надо наверняка. Но пока они огибают окопы и траншею, выходят во фланг, германские «тигры» могут расстрелять взвод Логунова.
– Успенский, Рыжиков, в хвост им дайте снаряд, не прицельно! Пугните! Отвлечь надо!
И тут самоходка, словно услышав крик командира роты, вылетела из-за мельницы и ринулась на врага, нанося один за другим огневые удары в полукольцо из черных бронированных машин. Прямое попадание, танк задымил, но остальные не обратили на «СУ-76» внимания, не сводя пушки, плюющиеся раскаленным металлом, с трех одиноких силуэтов.
Логунов выкрикивал ругательства, понимая, что они попали в ловушку. Несмотря на выстрелы остальных танков советской роты, тяжелые машины никак не хотели отступать, загоняя его тройку на узкий пятачок. Башнер краем глаза заметил две черные фигурки, что пробежали по открытому полю у всех на виду прямо к подбитому Panzerwagen III. Молодой командир танковой роты вне себя от досады, что так глупо почти отдал позицию немцам, решился на отчаянный шаг. Со своим заряжающим он перебежал к подбитому немецкому танку, что застыл на дальней позиции, запрыгнул в открытый люк и бросился к прицелу пушки.
Для группы «тигров» это было неожиданно, с тыла им ударило орудие оплавленной немецкой «тройки». Залпом отважные парнишки подожгли одного «тигра», затем второго. Медленно, нехотя тяжелые панцерваффе переключились на атакующего. Этих секунд хватило для того, чтобы тройка Логунова отошла с линии лобового огня, а Соколов с остальными танками успел выйти на поле. Шесть «тридцатьчетверок» «по центру и три с фланга развернулись в линию и ринулись в атаку. Вместе с ними продолжала стрелять по плотному строю танков самоходка с зенитной пушкой, выбивая каждым снарядом по вражеской машине.
Еще пять «тигров» подбиты, черный дым от них взвился вверх, знаменуя поражение. Бронетранспортеры врага попятились, остатки легких танков разворачивались к отступлению, ломая строй. Многие экипажи начали бросать свои машины, понимая, что сражение проиграно и надо убегать как можно быстрее прочь.
Наконец, из окопа поднялась пехота, она так долго ждала своего часа. С криками «Ура! На врага!» красноармейцы бросились с винтовками на тех, кто еще был жив, кто надеялся сбежать с поля боя. Советские танки стремительно гнали немецкую бронетехнику все дальше от окопа у мельницы. Атака захлебнулась. В панике противник уже не понимал, куда двигаться.
– Логунов, заходи с тыла, не давай им уйти! – выкрикнул ротный.
Взвод «тридцатьчетверок» на высокой передаче рванул по краю поля и, остановившись на пути у немцев, начал в упор расстреливать бегущего врага.
– На, получай, держи! Нас не возьмешь!
Дымили один за другим тяжелые «тигры». Спешащая пехота добивала их, швыряя под днища застывшим гигантам связки гранат, снаряды «тридцатьчетверок» ударяли в подставленные борта. Все поле устилал черный дым от чадящих и горящих машин. Больше тридцати бронированных вооруженных единиц застыли, подбитые советскими танкистами и пехотинцами. Атака отбита!
– Внимание всем экипажам, мы победили! Ура! Враг сломлен! – выкрикнул в ларингофон Соколов и бросился к люку.
«Тридцатьчетверки» замедляли движение, открывались крышки люков, танкисты, промасленные, закопченные от пороха, высаживались на борт. Они жадно глотали свежий воздух, с удовольствием осматривали поле боя. Вражеская техника застыла, разбросанная взрывами снарядов по всему периметру. Черная, чадящая, все еще в огненных лентах. Василий Иванович, тоже сдвинув шлемофон, с облегчением выбрался наружу. Его радовало не только то, что они одержали победу, но и то, что потери среди танкистов были минимальные. Чаще бывало, что в бою немцы сжигали половину «тридцатьчетверок» от состава подразделения, а подбитый танк – это, считай, погибший экипаж. Танкисты при попадании снаряда чаще всего гибли от угарного газа, огня и осколков, оказавшись запертыми в узком пространстве.
– Помогите! – раздался истошный крик о помощи.
Старшина закрутил головой, выискивая, кто голосит.
Кричал помощник молодого командира, заряжающий из его танка. Паренек извивался на броне вражеской «тройки». В танк попал случайный снаряд, и теперь пламя поднималось все выше и выше. Парень безуспешно пытался вытянуть своего командира через люк, ротный, находившийся без сознания, обвис тяжелым мешком у него на руках.
Василий Иванович со всех ног бросился на помощь парню, за ним торопился Бочкин. Окаменевшие за долгие часы боя ноги плохо слушались танкистов, Колька обогнал отчима, вскочил и, вцепившись в шинель раненого, рывком помог вытащить его. Тут громкими хлопками занялся топливный бак.
– Колька, прыгай! Рванет! – успел крикнуть Василий своему заряжающему.
Оглушительный взрыв снес Бочкина с борта немецкого танка. Логунов бросился к нему, на ходу скидывая ватник. Он с размаху сбил огонь с одежды парня, оттащил того подальше от танка. Кинулся к лежащим у гусениц фигурам танкистов, но не успел. Взрыв! Грохнули снаряды, усеивая все вокруг свинцовым шквалом. От танка Успенского к своим бежал Алексей, за ним еще бойцы и еще. Натянув фуфайки на голову, чтобы уберечься от летящих осколков и жара, они оттащили тела подальше от танка.
Логунов с черным от сажи лицом сел и потряс головой. В ушах звенело, кожу стянуло от полыхнувшего пламени, ресницы и брови обгорели, но от серьезных ожогов его спасла толстая зимняя форма. Два парня из другой роты пострадали сильнее, по ним пришлась самая сердцевина взрыва. Молодой ротный с лопающимися на руках и лице пузырями от ожогов нашел мечущимся взглядом Соколова, увидел его ромбы старшего лейтенанта и понял, что это тот самый командир, что спас его роту.
– Простите, простите меня, я так виноват. – Черные губы еле шевелились.
– Ничего, ты сделал все, что смог. Ты молодец, ты не виноват. – Соколов наклонился над парнем.
Конечно, он лгал ему. Ждал бы ротного выговор, а то и лишение звания за расстрелянный попусту боеприпас, за подбитые «Т-34», за чуть было не упущенную позицию. Но сейчас, глядя в глаза умирающему мальчишке, он не мог сказать ему правду. Пускай закроет глаза, навсегда успокоенный тем, что долг свой выполнил до конца. Даже если он и допустил ошибку, он исправил ее ценой собственной жизни, проявив себя героем. Если бы не его отчаянный обстрел из вражеской «тройки», то «тигры» не выпустили бы взвод Логунова из своего смертельного кольца. Злости к погибшему парнишке не было, Соколов даже не испытывал досаду на молодого командира, из-за ошибок которого пришлось принять такой сложный, выматывающий бой. Не все люди созданы для войны – может быть, парень был бы прекрасным водителем или милиционером, а ему пришлось погибнуть в самом начале жизни, да еще и с грузом вины на сердце.
Старший лейтенант повернулся к столпившимся вокруг танкистам, нашел глазами Омаева:
– Руслан, доложи в штаб об окончании боя. И сообщи о гибели ротного. Героической гибели на поле боя.
Из танка призывно махал старший сержант Рыжиков:
– Товарищ командир, комбат вас вызывает. Срочно!
Нет времени на переживания, рядом идет бой! И Алексей бросился к танку, натянул поглубже на голову шлемофон:
– Сокол слушает, прием.
– В гнездо лети, Сокол! – по радостному голосу комбата Алексей понял, что наступление прошло успешно, территория захвачена, они сдвинули линию обороны немцев еще на несколько километров. – Твой бой во всех деревнях было слышно. Собирай там свои и чужие машины, пехоту на борт сажай. Оставьте наблюдающих и переходите через шоссе. Здесь на поляну приехала полевая кухня, топливо, грузовики с матчастью. Раненые есть?
– У меня нет, у пехоты и танковой роты, что у мельницы стояла, есть, – вздохнул парень. – И раненые, и убитые.
– Раненых сюда доставишь. Комплектуем машину до медпункта. В Озаричах согласились принять наших бойцов на ночевку, утром со всех территорий будут собирать эшелон в тыл.
– Я знаю дорогу через лес, к нам по ней «тигры» пришли под конец атаки, еле отбились, – поделился Соколов.
– Молодец, никогда не отступай. Жду, через час комбригу доклад, поторапливайся.
Алексей стянул с головы шлемофон и поймал себя на том, что расплылся в улыбке. Приятно ему было заботливое отношение комбата, особенное, словно не с вышестоящим командиром поговорил, а с братом или другом.
Поэтому заторопил он своих ребят, которые и сами, вымотанные, измученные жаждой, двумя боями подряд, мечтали поскорее оказаться на безопасном пятачке и передохнуть хотя бы пару часов.
В один из немецких броневиков, что оказался на ходу, стащили раненых, в окопах их оказалось полно. Несколько часов танкового обстрела не прошли даром, из-за ранений больше половины личного состава могло с трудом передвигаться. Сильно обгоревшего танкиста пристроили на брезенте танка