— Прямо. Тысяча триста! Танк!.. — врывается в наушники голос старшего сержанта Конюшевского.
— Кумулятивный! — скомандовал Николай.
— Кумулятивным готово! — ответил наводчик.
— Огонь!
Выстрел осуществлялся с правой кнопки под указательным пальцем на пульте наводчика, на которую штатно заведён электроспуск от пушки и, соответственно, подключённого к нему вкладного ствола. Резко, но негромко щелкнуло, совсем не похоже на выстрел танковой пушки. Мишень исчезла…
День постепенно катился к вечеру, а неделя — к воскресенью и очень долгожданному выходному. Тем более, что комроты обещал отпустить Николая на весь день, без присутствия на подъеме, и Берг уже спланировал поездку утренней электричкой в Потсдам. Прогуляться по городу, заглянуть в знаменитый парк и дворец Сан-Суси, поискать «дачу Штирлица»[3]. Юрка, уже побывавший в городе, уверял, что нашел этот дом и только жалел, что не взял с собой фотоаппарат, чтоб наглядно подтвердить свои слова. Коля был уверен, что лейтенант как всегда слегка привирает, но в глубине души все же хотел сам удостовериться в этом. Интересно же…
После вечернего построения и совещания в канцелярии роты, капитан Максим Нечитайло, он же — «Шкаф», неожиданно попросил Берга задержаться.
«Вот оно, — подумал Николай, — сейчас, наверное, поделится новостью».
Но капитан оказался верен себе. Нудно отчитав Берга за слабое соблюдение техники безопасности, из-за чего прапорщик Воробьев получил травму (попросту ободрал кожу на указательном пальце), он ни словом не намекнул на возможные кадровые перестановки. Зато «обрадовал» тем, что завтра, в субботу, вместо паркового дня, два взвода роты, Берга и Загорулько, отравятся на тренировку по легководолазной подготовке.
— Хабибулин со своими заступает в караул. Я буду занят на подготовке к наряду, поэтому вы, Николай Игнатьич, назначаетесь старшим. Подача транспорта на семь — ноль-ноль, так что завтракаете сразу, без физо и выезжаете. А сегодня проконтролируете вечернюю прогулку. Вопросы? — закончив, «Шкаф» исподлобья посмотрел на стоящего почти по стойке смирно старшего лейтенанта. Поняв, что любой его вопрос повлечет за собой еще не менее четверти часа нуднейшего монолога, Берг только буркнул: — Есть! — и, попрощавшись, почти строевым вышел из канцелярии. По пути «застроив» слегка оборзевшего дневального, видимо забывшего, что еще не все офицеры ушли из казармы.
— Деревянко, ты в наряде, или где? Спишь на посту? Знаешь, чем такой сон может закончиться? — напомнив ему и афганские истории с вырезанными казармами и полностью уничтоженный во время событий горячего лета пятьдесят третьего в ГДР диверсантами советский госпиталь, расположенный от казарм полка всего в трех километрах, старший лейтенант неожиданно вспомнил о пропущенном ужине. — Смотри, увижу еще раз — получишь по полной… Понял? — Дождавшись ответа оправдывающегося изо всех сил Деревянко, Николай, на ходу отвечая на приветствия вернувшихся с ужина бойцов, вышел из казармы на улицу.
Стоял неплохой осенний вечер, теплый, словно лето еще не собиралось сдавать свои позиции ни зиме, ни наступившей по календарю поздней осени. Пройдя по вымощенным брусчаткой еще при Гитлере (а может раньше, однако по слухам, ее укладывали советские военнопленные) улице между казармами, мимо штаба, за здание склада, Николай вышел через малоприметную калиточку в заборе прямо к недавно построенному панельному ДОСу[4], где ему, несмотря на холостяцкое положение, выделили комнату в двухкомнатной квартире. В соседней комнате жил еще один старший лейтенант — связист, но его не было уже полмесяца — уехал в командировку, в Союз, сдавать в ремонт технику.
Поэтому ужинать Николаю пришлось в одиночестве, под сопровождение телевизора. Начало программы время он пропустил, готовя стол, а вот международный раздел прослушал довольно внимательно. Новости звучали тревожно. Военный переворот на Гренаде и возможность вмешательства США, очередная вылазка «контрас» в Никарагуа, нелепая «шутка» Рейгана, заявившего при включенных микрофонах о приказе начать атомную войну через пять минут…
Сообщение ТАСС по поводу очередной выходки американского президента прозвучало резко и отнюдь не улучшило настроения Берга:
«ТАСС уполномочен заявить, что в Советском Союзе с осуждением относятся к беспрецедентно враждебному выпаду президента США. Подобное поведение несовместимо с высокой ответственностью, которую несут руководители государств, прежде всего обладающих ядерным оружием, за судьбы собственных народов, за судьбы человечества».
«Новый Секретарь — это не Брежнев. Он такие шуточки без ответа не оставит. «Империя зла», теперь вот этот «приказ». А еще ракеты в Европе…, - собираясь на вечернюю прогулку, размышлял Николай. — Но тогда выходит, что война может разразиться в любой момент… Хорошо, что я холостяк — мелькнула неожиданно выскочившая из подкорки мысль, и он переключился на воспоминания о своей первой и на сегодня последней неудачной любви. Света, «красавица, комсомолка, спортсменка», с которой он познакомился сразу после поступления в училище и встречался все время учебы. Резко охладевшая к нему, как только узнала, что новоиспеченный лейтенант распределен в Среднюю Азию. — Теперь она наверняка пожалела бы о своем решении — усмехнулся лейтенант, — Группа Советских Войск в Германии куда перспективней поселка Ново-Ахмирово в Казахстане».
На прогулку он успел впритык, старшина уже строил роту возле казармы, а от соседней вместе с грохотом сапог по брусчатке уже неслось: «Броня крепка и танки наши быстры…». Эти звуки словно подтолкнули остальных и грохот шагов, смешавшись со словами строевых песен доносился уже с нескольких направлений.
— Рота, смирно! — перекрывая гул, скомандовал Николай. — С места, с песней! Шаго-о-ом… арш!
Слитно ударили подошвы по камням брусчатки и рота, отозвавшись на команду, словно единый организм, этакая многоголовая и многоногая гусеница, устремилась вперед. Запевала выдал первый куплет, тотчас же подхваченный остальными солдатами:
— Майским утром в сорок пятом
Завершив Победой трудную войну,
Полземли пройдя, советские солдаты
Принесли в Берлин весну!
Николай шел сбоку, поглядывая то на идущего впереди совсем не похожего на себя Загорулько, то на строй солдат. Но рота шла без единого сбоя, а дружно льющийся припев гимна ГСВГ забивал все сторонние звуки:
— А мы стоим здесь на задании
Всегда в дозоре боевом, за рубежом.
Солдаты Группы Войск, Советских войск в Германии,
Покой Земли мы бережем!
Рота шла, песня вольно гремела, отражаясь от стен казарм и устремляясь вверх. За ней, без перерыва, последовала следующая, с крамольной, с точки зрения любого замполита, строчкой.
— Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход
Когда прикажет нам товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет…
Казалось, не стало уже отдельных людей, ни солдат, ни старшины, ни Николая. Все они слились в один единый организм, готовый ко всему, способный на все, даже на чудо. Поступит приказ, и они пойдут вперед, «гремя огнем, сверкая блеском стали»…
И это, неожиданно возникшее, чувство единения не оставляло старшего лейтенанта даже на пути домой, половину которого он прошагал молча.
— Николай, Заявление ТАСС слышал? — прервал молчание Загорулько.
— А как же, — подтвердил Берг.
— Как думаешь, война будет?
— Честно? А кто его знает. Похоже, американцы вообще с катушек слетели. Если уж их президент такие шутки отпускает…, - лейтенант помолчал пару секунд. — Очень даже может быть. Не зря они свои «Першинги-2» в Европе разместить хотят. Представляешь, пять минут на удар…
— Представляю. Мы и проснуться не успеем, — вздохнул старшина. И тут же сменил неприятную тему на житейскую. — Ты в воскресенье в Потсдам едешь?
— Собираюсь, если ничего не изменится. А что?
— Ну… есть у меня адресок одного магазина. Не сможешь заехать и купить для меня «мадонну»?[5]
— Хорошо, куплю, — охотно согласился Берг. Тяжесть небольшая, а старшина его не раз выручал. Поэтому, почему бы и не помочь человеку. В части «мадонны» распределялись по талонам, с многочисленными подковерными интригами и ссорами между женами офицеров и прапорщиков, а тут такая возможность…
— Деньги я тебе завтра передам, — довольный легким решением вопроса, добавил старшина, прощаясь.
Однако поутру Николай проснулся не от звонка будильника, а от тревожной сирены в подъезде. Вообще-то в Советской Армии, как уже давно уяснил себе старший лейтенант, о любой «внезапной тревоге» предупреждают за несколько дней, в крайнем случае — за сутки до ее объявления. Никому из начальства не хочется получать «дыни», которые не сладкие плоды из семейства тыквенных, а вовсе даже наоборот. Проще «незаметно» для проверяющих предупредить личный состав и получить хорошую оценку. Не отличную, ибо любой проверяющей и в этом случае найдет к чему придраться. Всё как в известном армейском анекдоте про проверку пожарного щита. Когда проверяющий, увидев образцово укомплектованный щит, начинает придираться к лопате: «Первое — плохо заточена, второе — рукоять не ошкурена, третье…», а умный командир снимает лопату и выбрасывает, говоря: «Пишите одно замечание — нет лопаты».
Поэтому к сигналу тревоги самые ушлые успевают умыться, побриться и даже позавтракать. Чего сейчас в полном объеме Николай проделать не успевал. Решив, что небольшая щетина никого в таких условиях не потревожит, он выбрал возможность перекусить парой бутербродов и стаканом холодного чая. После чего подхватил тревожный чемоданчик и выскочил на лестничную площадку. По лестнице уже вовсю топали сапоги успевших собраться раньше него коллег.
С посыльным он столкнулся уже на улице.
— Тревога! — крикнул солдат на бегу и помчался дальше — отрабатывать маршрут оповещения.
Николай бегом домчался до дежурного, по пути отметив, что механики, уже спешат в парк. Одним из первых получив оружие, он, не дожидаясь прибытия остальных офицеров роты, тоже побежал к боксу своего взвода.