Геша поправил шлемофон – его занудство… лучше так – настойчивость – поспособствовала приглашению спеца из Горького, наладившего ТПУ. Помех стало куда меньше, и можно было разобрать, кто говорит.
Ему бы еще прицел новый… Размечтался!
– Товарищ командир! – послышался голос Маликова. – Тут танки!
– Много?
– Пят… Восемнадцать штук!
– Проредим. Группа, внимание! Атакуем! Иваныч, газу! Федотов, бронебойный!
– Есть! Готово!
«Тридцатьчетверка» одолела поворот, и Геннадий разглядел опушку леса. До Лысцево оставалось каких-то полкилометра, а тут целая застава – танк на танке. «Тройки» и «четверки».
Немцы бежали очень шустро, запрыгивали на броню, ныряли в люки, заводили машины…
– Выстрел!
Снаряд попал точно туда, куда было нужно, – в борт «Т-IV». Немец пытался развернуться, уже и копоть выхлопа рванулась, но не поспел – бронебойный разворотил мотор.
Танк вздрогнул, задымил, вспыхнул чадным пламенем.
– Бронебойный!
– Готов!
– Выстрел!
Репнин спешил воспользоваться моментом – немецкие танки стояли кучно, промахнуться было трудно. К тому же фрицы мешали друг другу.
На повороте «бетушки» и «тридцатьчетверки» выстроились и открыли огонь. Снаряды гвоздили «тройки» с «четверками», у тех сворачивало башни, то там, то сям занимался огонь.
Семь подбитых немецких танков остались на опушке, а остальные не стали искушать судьбу – уползли в лес.
Но и нападавшим доставалось по полной – бой длился меньше десяти минут, но немцы успели подбить танки Фролова, Томилина и Пятачкова, а экипаж лейтенанта Заики погиб в полном составе.
«Т-34» Репнина и «бетушка» Маликова ворвались в Лысцево.
На их плечах в село вошла пехота.
Немецкие мотострелки, оставшись без поддержки «брони», укрылись в каменных домах, что покрепче. Геша принялся выковыривать фрицев из их «раковин», посылая бронебойные и осколочные. Пехотинцы помогали гранатами и винтовочным огнем.
День клонился к вечеру, когда Лысцево зачистили окончательно.
– Фу-у… Иван, свяжись со штабом. Доложи, что село занято, немцы выбиты.
– Есть!
Поерзав, Репнин устроился поудобнее, подумав, что сиденью не помешала бы подушка. Да и подлокотники были бы не лишними…
– Товарищ командир! – окликнул Борзых.
– Что еще не слава богу?
– Немцы из Шишкина вышли в тыл 1073-му полку! Танковая колонна идет… этим… глубоким обходным маневром!
– Так они и всю дивизию окружат… Ч-черт… Маликов!
– Слушаю.
– Дуй в штаб. В Гусенево, Панфилов там должен быть. Доложишь, что я попробую перехватить колонну, поохраняешь штаб, и… Пусть думают, короче!
– Так вы ж один останетесь!
– И один в поле воин… Дуй!
– Дую…
Иванычу не было нужды объяснять – танк тронулся и покатил.
– По дороге не поспеем, двигай напрямки!
– Да понял я…
«Т-34» двинулся оврагами и перелесками, заснеженными полянами и проторенными дорожками, где пара телег не разъедется.
Подминая гусеницами подлесок, взрыкивая, танк выбрался-таки на шоссе.
Дорога из Шишкино шла меж обширных полей, заснеженных и ровных – ни холмика, ни даже стога сена. Укрыться негде.
– Что, прямо здесь? – удивился Борзых.
– Танк-то беленый, – хладнокровно заметил Геша.
«Тридцатьчетверка» замерла у дороги, посреди поля. Потекли минуты ожидания.
Репнин маялся не шибко – следов гусениц на шоссе нет, значит, немцы еще не проходили. И долго ждать не придется – стемнеет скоро.
Да и другое полнило душу – холодная решимость. Слишком уж много потерь за последние дни. Уходили те, с кем Геннадий здоровался или даже дружил, кого знал и считал верным товарищем.
И вот их не стало – погибли, растерзанные горячим металлом, или сгорели в танках, словили пулю или осколок мины.
Репнин поморщился – скоро Лавриненко должен погибнуть.
Ни фига…
Это когда не знаешь, от чего смерть примешь, то и не спасешься, а уж если известно, какая именно тебе погибель грозит, когда и где, то убережешься легко.
Правда, тебе никто не гарантирует, что потом ты проживешь долго и счастливо. Ну, тут уж…
Нет, ну что за тема? Брысь, негатив! Думай лучше о разговоре со Сталиным. Вдруг да выйдет чего?
Зашевелятся танкостроители, дадут волю конструкторам…
Нет, правда, чем танки хуже самолетов? Почему летучие постоянно совершенствуются, а ползучим в этом отказано будто?
Репнин усмехнулся.
Правду сказать, его в тот момент мало волновала судьба танкостроения. Он разговаривал с самим Сталиным! С живым вождем, «отцом народов»!
Ощущения были непередаваемые. Конечно, он уже встречал и Катукова, и Рокоссовского, и Лелюшенко – тех, кого раньше только на фотографиях видел или в кино.
Но Сталин – это особая тема. Та встреча была самой фантастичной, но вот парадокс – именно разговор с Иосифом Виссарионовичем как-то «приземлил» Гешу, окунул в это время, данное ему в ощущениях, и еще как данное.
Это было здорово – нет, еще не стать тут своим, но уже перестать быть чужим. Он живет здесь и сейчас, воюет и на что-то надеется. Наверное, это его неприкаянная душа срослась с телом Лавриненко…
– Тащ командир! Едут!
– Понял. Заряжай бронебойным!
– Есть! Готово!
– Запасец есть хоть?
– А то!
Репнин прижался лбом к нарамнику и плавно закрутил маховички.
Пять танков… Шесть… Семь… Восемь… Четыре «тройки» и столько же «четверок». Отлично…
Есть в кого пострелять.
Подпустив колонну поближе, Геша нажал на спуск.
Снаряд раздолбал борт машине, двигавшейся в голове колонны.
– Бронебойный! Живо!
– Есть!
– Выстрел!
«Тройка», следовавшая за головным танком, резко остановилась. Из ее моторного отсека показался синеватый дымок, а в следующее мгновенье фухнул огненный клуб. Пламя охватило всю заднюю половину танка.
– Бронебойный!
– Г-готово…
– Выстрел!
Репнин перенес огонь на замыкающих. Подбив три «тройки» и три «четверки», он скомандовал:
– Отходим! Иваныч, давай задним ходом!
– Понял! До того оврага?
– Во-во!
«Тридцатьчетверка» поползла назад, по своим следам, и Геша выпустил еще несколько снарядов в середину колонны – для пущего эффекту.
Он сжимался на сиденье, ожидая удара, но не дождался. Не верилось, что немцы в упор не видят танк, но звуков выстрелов не доносилось – одни взрывы только. От его попаданий, да еще боекомплекты рвались.
Танк скатился на дно оврага, пропадая для фрицев, и Репнин облегченно выдохнул:
– Ходу, Иваныч!
– Есть! В Гусенево это?
– Туда!
Командный пункт командующего 316-й стрелковой дивизии размещался все там же, в Гусенево. Панфилов недолго рассыпался перед Репниным в благодарностях, но крепко пожал ему руку.
Засада, устроенная Гешей, здорово помогла. Задержав немцев, он дал возможность 690-му стрелковому полку выйти из полуокружения, а 1073-му и 1075-му отойти на новые позиции.
На окраине села стоял «БТ-7», к нему прислонился Маликов – лицо, черное от копоти.
– Живой? – ухмыльнулся Геннадий.
– Пока! Мы тут артиллеристов прикрывали. Всю ночь.
– Все с вами ясно… Пошли спать! Утро вечера мудренее…
Заснули в тепле – избу с вечера протопили, а Бедный, деревенский житель, еще и ночью дровишек подбрасывал.
Репнину, правда, выспаться не удалось: выпросив у штабных готовальню, а у политотдельцев, выпускавших «Боевой листок», одолжив мятый ватман, он занимался чертежными работами. Даже тубус удалось найти – трофейный.
А утром передышка на ночь кончилась – немецкие танки и цепи мотопехоты стали окружать деревню.
Репнин насчитал восемь танков. Опять восемь…
Засвистели мины, накрывая кривые улочки, вырывая неглубокие воронки или разнося сарайчики и клети.
– По машинам! – крикнул Геша.
Он уже побежал было к танку, но тут же резко остановился.
Вспомнил одну вещь: именно в этот день и час погибнет Панфилов. Вывод? Он не имеет права не спасти генерала.
Репнин стоял напротив штабной землянки, когда оттуда показался Панфилов. Геннадий рванул к нему, уже слыша посвист мины, толкнул Панфилова с разбегу, повалил на снег и сам упал рядом. В этот самый момент рванула мина, и осколки ударили кучно, зацепив в паре мест генеральскую шинель и полушубок Репнина.
– Ну-у! – выдохнул Панфилов, отплевываясь. – Ну, спасибо!
– Не за что, – хмыкнул Геша, вставая на четвереньки.
Отряхнувшись, они крепко пожали друг другу руки.
Репнин забрался в танк, припоминая еще одну вещь: именно сегодня его «Т-34» заработает снаряд в борт, отчего Бедный сгорит, когда сдетонирует боезапас. «Обойдемся!»
– Вперед, Иваныч!
Танк с ходу вступил во встречный бой. Геша превзошел себя – подбил семь танков из восьми, а когда хотел «приласкать» восьмой, драпавший к лесу, заело спусковой механизм пушки.
Лавриненко, помнится, в этот момент выскочил из танка и, находясь в запале, стал стрелять из «тэтэшника» по немецким танкистам, что катались по снегу, пытаясь загасить пламя на комбезах. Нет уж, пусть себе катаются…
– Иваныч, задний ход!
– Танки! – крикнул Борзых.
Десяток «панцеров» выворачивал с дороги. Звонко ударила кувалда – это пыхтел Федотов, реанимируя спусковой механизм.
– Готово! – выдохнул он.
Немецкие танки открыли огонь по отступавшему «Т-34», но бить в лоб было делом бесполезным. «Ба-а-ам!»
Подкалиберный задел башню и ушел рикошетом.
– Бронебойный!
– Есть! Готово!
– Выстрел!
«Четверка», уверовавшая, что русский танк не даст сдачи, развернулась боком, объезжая подбитого собрата. Снаряд разбил ей каток и порвал гусеницу.
Это был сороковой танк, подбитый Репниным. В прицел лез сорок первый…
Из мемуаров Т. Белкина:
«В 4 часа утра у Смолки, ближе к Рийгикюласским высотам, по понтонной переправе начали форсировать реку Нарву 45-й и 221-й полки нашего Эстонского стрелкового корпуса. Первыми вслед за пехотой прошли три танка разведроты под моим командованием. Следом за мной пошли и другие танки. Немцы беспрерывно бомбили и обстреливали переправу. Но потом была сделана дымовая завеса, и по ней на левый берег реки доставлялись подкрепление, артиллерия, танки, боеприпасы. Наш 45-й танковый полк уже заканчивал переправу, как вдруг налетел ветер и отнес дымовую завесу в сторону. Этим воспользовались немецкие самолеты, которые прорвались сквозь зенитный огонь к переправе и сбросили бомбы. Волнами, которые образовались от взрывов, понтоны начали раскачиваться, и один из танков сполз в воду. В этой машине оставался механик-водитель Гемпель. Танкисты пытались двумя танками вытащить машину, но трос оборвался…»