Родин подождал, пока танки, ворочая тяжелыми задами, выстроятся в колонну, и только после этого дал команду Саньку:
– Едем замыкающими, держи дистанцию, не отставай!
– Понял, командир!
Он точно так же вырулил к дороге и поддал газу.
Позади остались хата, Матвеевна, перекрестившая гвардейский экипаж, Катюха, стянувшая платок с головы и от какой-то обиды прикусившая мизинец, тусклый огонек огарка свечи в окошке…
Но этой трогательной картины уже никто не видел. На танке, по понятным причинам, не было зеркал заднего вида. Только вперед и без оглядки! У каждого из танкистов осталось свое легкое ощущение мгновений мирной жизни, сравнимое с прозрачным голубым платком, который по воле ветра вырвался из девичьих рук, поднялся ввысь и потом, покружив над рекой, плавно опустился в ее воды.
– Едем только с габаритными огнями! – напомнил Родин.
– Понял, командир!
А у Сани Деревянко еще бушевала в душе стихия деревенского маэстро. Он и сам не ожидал от себя такой прыти: наш пострел везде поспел! Но для любого исполнителя главное – аудитория. Еще будут для него аплодисменты в окопах! И этот чудесный сон: милая девчонка Катюха, графиня Татьяна Матвеевна и гармонь-фронтовичка! Санька, протри глаза, она – твоя, просто чудо! Будет шквал и буря рукоплесканий. А потом его талант увидит целый генерал и заберет в ансамбль песни и пляски армии или даже фронта…
Тут Санька понял, что мысли его потекли совсем не в том направлении, потому что о самом ансамбле, как о чем-то мифическом, он слышал четвертинкой уха, ну, а главное, они еще не добили тяжелые танки 505-го батальона, или все равно какого. Вместо того лейтенанта с собачьей фамилией он, Санька Деревянко, должен раздавить не меньше сотни фашистских гадов с собачьими, свинячьими и козлячьими фамилиями.
Санька так раздухарился в мыслях о будущих победах, что не сразу осознал, что впереди темь непроглядная, ни задних габаритных огней впереди идущей машины, ни даже жучков-светлячков.
Тут и командир понял свою оплошность:
– Ты чего там мух ловишь? Гони, композитор!
Саня и даванул от души, которая уже в пятки ушла. Скверная догадка пришла ему в голову: а туда ли они едут?
Чем больше они наверстывали при гробовом молчании экипажа, тем становилось яснее, что дела их хреновые. В искушенном командирской практикой мозгу Родина печатная машинка особого отдела строчила такой текст: «Грубо нарушив дисциплину марша, командир взвода лейтенант Родин И. Ю. допустил отставание и отрыв от подразделения…» А что далее напечатает жуткая, страшнее, чем железный скрежет траков, машинка особого отдела, думать не хотелось. Эх, куда-нибудь да выедем…
– Командир, можно фары включить, быстрей доедем? – щенячьим голосом спросил Санька.
– Распотрошил бы тебя в семечки, как подсолнух у дороги… Включай, киномеханик! Добавил свету – добавил газу!
Добавилось и на расчетную единицу времени количество ухабов, ям, промоин, а их «луч света в темном царстве» вряд ли бы навлек ударные силы «люфтваффе».
Родин со злобой и тоской от такого переплета думал: по какой, черт возьми, они едут дороге: рокадной или фронтовой? Ежели рокадной, то она рано или поздно выведет к своим. А если по фронтовой?
И тут, на счастье (Санька еще раз поблагодарил всех бабушкиных, царство ей небесное, святых), увидели они впереди габаритные огни танка.
– Гаси фары, чучело! Доехали, пристраивайся, – заорал Иван. – И не дай бог, опять отстанешь…
Саньке стало так же хорошо на душе, как тогда, когда он на сеновале читал стихи любимого романса. И он представил себя на сцене театра освобожденного города, где после обязательных частушек про Гитлера неожиданно прозвучит этот романс. И все зрители – жители города и ребята-однополчане – будут аплодировать, а женщины плакать.
Но это было лишь мгновение. Санька держал дистанцию буквально пять метров, ближе было некуда. К счастью, ехали так недолго. И когда впереди показалась чернеющая стена леса, а огоньки машин, гася скорость, одна за другой исчезали, как за кулисами, Родин по опыту понял, что сейчас должна быть, по крайней мере, временная остановка. Лес – лучшее место для привала и маскировки: ближайшие кусты и хилые срубленные деревья укроют броню от вражеского глаза.
– Держи дистанцию, – приказал Родин, потому что Саня почти на пятки наступал впереди идущей машине.
Механик что-то проворчал, но приотстал, слава богу, сзади никто не подпирал, и этот случайный, спонтанный отрыв от колонны спустя время оценили как счастливое и спасительное событие.
– Елки-палки! – выдохнул потрясенно Иван, потому что на поляне своими угловатыми формами развернулся к ним бортом, вне всякого сомнения, немецкий танк. – Стой!
Саня резко затормозил, он уже и сам понял, что влипли… Члены экипажа качнулись, как китайские болванчики, пока не понимая, что происходит.
– Давай назад! – не зная, что делать дальше, скомандовал Родин.
– Куда назад?
– В кусты, жопой вперед! И по-тихому, – удрученно произнес Иван.
Деревянко включил задний ход и напропалую пошел подальше от поляны, которую облюбовала немецкая танковая группа.
– Стой! Глуши! – Очередная команда для Деревянко была как приговор военного трибунала. К исключительной мере.
– Приехали, – понял ситуацию Руслик.
– Присоседились к фрицам, – добавил Сидорский.
Саня с убитым выражением лица, которого, к счастью, никто не видел, думал, почему он в этой короткой жизни такой конченый неудачник. Но потерянное время, ту дорогу и ту злосчастную развилку уже не вернуть, не отмотать назад.
– У нас два варианта, – сказал притихшему экипажу Родин. – Или драпать напропалую, пока гансы нас не опознали, и это, по-любому, трибунал, или, что может смягчить нашу участь, угнать у немцев танк.
– Здорово, – после паузы оценил Сидорский. – Так кто ж его нам отдаст?
– А мы попросим, – хмыкнул Руслик. – Главное, вежливо и без шума. Немцы – нация цивилизованная, постучим по башне, если закрыто будет. Ну, а там уже поработать придется…
– В общем, слушай сюда. – Командир уже знал и видел перед глазами из люка фашистского танка дорогу к своим, и в этом танке за механика сидел он сам. – Баграев, пойдешь со мной. Кира, дай ему свой нож… И не криви свое изображение. Может, еще пострелять придется по догоняющему нас противнику.
– Понял, даю напрокат, – улыбнулся Сидорский и, вытащив из-за голенища красавец-нож, протянул его Руслану.
– Ваша задача: как только мы захватим немчурский танк, быстрым бегом следом за нами. С включенными фарами едем пару километров, потом вырубаем, дальше – по ситуации… Деревянко, если ты, сукин кот, будешь отставать, я тебя из немецкого пулемета в решето превращу.
– Не надо нам таких метаморфоз, – заметил Руслан.
– Кончай базар! – Иван почувствовал легкую дрожь не только рук, но и всего тела, он уже предвкушал запах чужого танка и чужой грязи на рычагах.
Другого пути не было.
Их «тридцатьчетверка» слилась с густым кустарником. Но здесь запросто мог появиться какой-нибудь Фридрих или Клаус, которому приспичило культурно опорожниться подальше от коллектива.
Перебежками Иван и Руслан подобрались к тому самому танку, который впотьмах приняли за свой. Тихо залегли, Родин дал знак: подождем.
И хорошо, что не поторопились. Из люка вылез танкист с термосом и, что-то сказав остальным, пошел на кухню.
Иван показал большой палец, мол, все в масть, дал знак подождать еще. Тут из танка вылез другой танкист, отошел на несколько метров, стал отливать. Иван махнул рукой – пора.
Стремительно рванув, они оказались на броне. Родин склонился в люк, спросил, нет ли у вас, комрады, спичек или зажигалки. Не дожидаясь ответа, прыгнул вниз, а Руслан влез в люк механика и тут же взял немца на нож. Тот и пикнуть не успел. Оба люка тут же закрыли. Лейтенанту Родин сунул пистолет под горло, сразу вытащил его оружие из кармана куртки, знаком показал Руслану, чтобы принял офицера под охрану, а сам быстро занял место механика-водителя.
Машину эту он знал, движок еще не остыл. Задача была одна – рвать когти. Так Иван и сделал. Он не видел изумленного лица танкиста, у которого уже иссякала струя; остальные же, расположившиеся на бивуаке, так и не поняли, с чего бы это их танк решил укатить в дебри. По селу проехаться – это понятно, а кусты давить?…
А Иван все набирал обороты. Он открыл люк, чтобы был лучше обзор, увидел, что Саня рванул вслед за ним, ну, а теперь не подведи, немецкая машина, гони во весь опор из своего стада.
«Давай, давай, немчурка, хороший ты мой!» – приговаривал Иван, отыскивая тумблер, который зажигает фары, и все никак не мог вспомнить, где он. А останавливаться, немецкого лейтенанта спрашивать – драгоценное время терять. Да ведь и не скажет, сволочь…
В бешеном темпе они доехали до той самой чертовой развилки. Иван затормозил, пропустил вперед Саню, чтобы «тридцатьчетверка» ехала впереди, а пленный танк, как положено, позади. А то влепят свои же по немецкому образу и по фашистскому подобию. Вот это будет очень обидно. И еще чтоб горючки хватило. На броне бак есть, пустой или полный, хрен разберешь.
Эх, молись, Руслик, своему осетинскому богу, Георгию Победоносцу и всем святым, чтоб мчалось, не ломалось… На нашей машине должно хватить, сам проверял, бак еще полный. Вот только нашу соляру фашист не жрет, глотка на бензин рассчитана. На тросе дотащим… Но погонятся ли за нами? Вряд ли… Проще списать на боевые потери, чем гоняться ночью с риском потерять другие машины. Эта мысль успокоила Родина, он уже обдумывал, как ему ловчее, с разумной долей раскаяния изложить их ночные приключения.
Все это время Сидорский, оставшийся за радиста-телеграфиста, орал в эфир, вызывая в бригадной радиосети позывной батальона:
– Волга, я – Волга-5, как слышите?
Но расстояние от своих – бог знает сколько, Кирилл пока никак не мог нащупать комбата ни на основной, ни на запасной частоте.
И вдруг среди эфирного треска пробилось: