– Так точно, нет, товарищ командующий! – ответил капитан и мгновенно извлек из своей папки сержантские погоны.
– Держи, сержант Деревянко!
Прохоров протянул погоны Саше:
– Ну, а теперь самое главное!
Адъютант вновь открыл свою папку и стал читать приказ от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР о награждении пока еще рядового, но уже Александры Деревянко орденом Красной Звезды.
Приказ был кратким, но и за это время щеки Саши стали такими же пунцовыми, как лучи ордена.
Федор Филиппович вручил орден Красной Звезды, заметив:
– На халат прикручивать не будем.
– А мы вот мундир подготовили! – не выдержал и сообщил Сидорский.
Он извлек из неизвестно откуда взявшегося пакета форму с сержантскими погонами и повесил ее на спинку койки.
Генерал кивнул – молодцы.
А тут и лейтенант из армейской редакции газеты «В бой за Родину!», самое время было, подскочил, протянул развернутую газету:
– Вот, статья вышла про тебя!
– Елки-моталки! – только и вырвалось у Сани, когда она увидела свой портрет в танкистской форме и материал с заголовком на первой полосе: «Александра Деревянко: „Королевские тигры“ поджали хвосты!»
И тут она вспомнила этого лейтенанта. Он появился на третий или четвертый день ее госпитальной жизни. Саня уже не помнила, что ему рассказывала, ее тошнило, и сильно болела после контузии голова. Он записывал в блокнотик, а потом она по его просьбе села, прислонившись к спинке койки, и он щелкнул своим фотоаппаратом. А танковый комбез на снимке, видать, эти ловкие газетчики приклеили.
Санька подивилась еще раз: все это было впервые в ее жизни, и так ярко, чудно и необычно. Как в хорошей, доброй сказке. И как в сказке должен был, конечно, появиться добрый волшебник, исполняющий три желания…
– Есть ли у тебя какая-нибудь просьба, Александра? – спросил генерал.
Вот он, тот самый счастливый случай, когда решается судьба: или сейчас, или уже никогда… Санька глубоко вздохнула, как перед стартом:
– Товарищ генерал, прошу оставить меня служить механиком-водителем в родном экипаже!
Прохоров недоуменно глянул на Сашу, покачал головой: ну что с ней поделаешь, не навоевалась девчонка.
– И-и… это самое, как ты будешь с мужиками, ну, в общем… сама понимаешь, бытовые дела.
– А в штабе у вас, товарищ генерал, женщин за стеклянными перегородками держат? – Отступать было некуда, и Саша добавила: – Занавесочку повесим за сиденьем механика-водителя…
Экипаж чуть не поперхнулся от смеха, Чугун от такой немыслимой дерзости побагровел, его огромный шрам на щеке стал фиолетовым. Командующий тоже рассмеялся, а вслед за ним и вся его свита.
– Ну, если экипаж не против, то у меня никаких возражений!
– Экипаж не против, другого механика нам не надо! – за всех тут же ответил Родин.
– Раз так, после лечения принимайте героя! – дал «добро» Прохоров. – А за «Королевского тигра», товарищи танкисты, вам особая благодарность! Теперь мы будем знать все слабые места этого «зверя».
– И не такой уж он страшный, товарищ командующий! – пискнула Саня, от волнения у нее получилось фальцетом.
Но Прохоров уже повернулся и так же стремительно прошел к выходу. Свита исчезла вслед за ним.
Александра села на койку, закрыла лицо руками:
– Ребята, мне так стыдно перед вами, что обманывала вас… Вы правда берете меня в экипаж?
– Ну, вот тут начинаются чисто женские… – недовольно отреагировал Иван.
– …нюансы, – подсказал Кирюха.
– Сам ты нюанс! – резко сказала Саша. – Я, между прочим, гвардии сержант!
– И, между прочим, еще с не обмытым орденом! – все так же «не в духе» произнес Родин. – Кир, что стоишь, как «во поле береза»?
– Командир, это мы мигом!
Из того же особого вещмешка Сидорский в одно мгновение вытащил большую алюминиевую кружку, нарезанный черный хлеб, белоснежное сало и флягу. Налил добрую половину кружки. Саша поняла, что ей выпала честь первой положить свой орден, вслед за ней Красные Звезды опустили Кирилл и Руслан и орден Красного Знамени – командир.
Иван протянул кружку Саше, она не зажмурилась, как в тот первый раз, но сейчас вкуса спирта и не почувствовала; боевые ордена сверкали рубином и сталью, они хранили в себе энергию и огонь боя, и Александра знала, что эти мгновения и через годы для нее и для ребят будут самыми лучшими в жизни. И она выдохнула:
– А ведь мы смогли, ребята… Наша взяла! Как барана в стойло этого «короля» притащили!
– Хорошо надраили им зады! – согласился Киря.
– Королевские…
Кружка пошла по кругу.
– Тяжела, – сказал Кирилл, приняв в руки.
– Пока до командира дойдет, совсем легкая станет! – хмыкнул Руслик.
– Намек ясен, – усмехнулся Киря, но глотнул прилично.
Иван принял кружку от Руслана. Было видно, как он переживал:
– Мы выжили, ребята. Значит, будем воевать! И побеждать будем. За наш экипаж! Ура!
От троекратного «ура» зазвенели стекла в палате.
Потом все вчетвером обнялись в едином порыве.
– А помнишь, Кирюш, ты учил меня двум правилам оборудования окопов в обороне? А третье, сказал, сам поймешь, – с хитрой рожицей спросила Санька.
– Ну и как, поняла? – с интересом глянул Сидорский.
– Поняла, ребята, сразу после своего первого боя: «До последнего стоять друг за друга».
– Верно, – кивнул Киря. – Суть, как говорится, ухвачена.
Но сколько радость встречи ни черпай, а расставанье – неумолимый фактор времени.
– Сань, нам пора! – сказал Иван. – Ты только не вставай и провожать нас не надо!
– Как скажешь, командир, – тут же согласилась Александра.
– Давай, Санька, держись, выздоравливай, – прогудел Сидорский. – Ты у нас теперь специалист хвосты «тиграм» накручивать.
А Руслик добавил:
– Слушайся врачей. До полного и окончательного выздоровления.
В дверях ребята обернулись, Санька с блуждающей улыбкой помахала им рукой.
В коридоре Родин сказал:
– Как бы не расстроилась…
– И хорошо, – заметил Баграев. – Ни к чему ей волноваться…
– Устала Санька, столько пережить, – высказался Сидорский.
…Все, включая комбрига, уже уехали. Во дворе танкистов ждала специально выделенная Чугуном полуторка.
– Все? – недовольно спросил водитель грузовика и еще пробубнил, мол, генерал и полковники разъехались, а этих, видите ли, ждать надо.
Родин не стал садиться к нему в кабину, а вместе с ребятами полез в кузов.
Громко чихнув, завелся двигатель. Тут же, будто с небес, раздался залихватский свист, а затем незабываемо-узнаваемое начало «Турецкого марша».
– Ты слышал свист? – Иван аж рот открыл от удивления.
Сидевший рядом Сидорский даже подскочил:
– «Турецкий марш»!
– Санька, что ли? – Руслик тоже встал. – Ну, сорванец!
Тут из окна палаты вылетел знакомый вещмешок, потом появилась сама Александра, с легкостью спрыгнула с подоконника.
– Ребята! – махала она так, будто в руке держала знамя.
Она была уже в форме, правда, на ногах вместо сапог были больничные шлепки.
– Тормози! – застучал по кабине Иван.
– Ты же говорил «все»! – Водитель тут же остановил машину. Такого зрелища он еще не видел.
– Все, да не все! – ответил Иван.
Вместе с вещмешком Сашку, как тростинку, подняли в кузов.
Она задыхалась, сердце колотилось, глаза горели, и столько в них было счастья и задора, как у девчонки-хулиганки, удравшей из школы.
– Ребята, ну куда ж вы без меня?
– Да уж куда без тебя, Санька! – Руслан, как и все, просто слов других не нашел.
А она сердито добавила:
– Форму дали и… удрали! Вот сапожки бы еще.
– О чем думал, Сидорский? – глянул вопросительно Родин.
– Обижаешь, командир! В моем мешке есть все, и сапоги тоже!
Тут же он вытащил неизвестно где добытую пару хромовых сапожек и протянул Саше.
Иван хмыкнул:
– А позвольте спросить, и шо ты выжидал, как жид на барахолке?
– Саня, скажи мне «спасибо», а всем сомневающимся в моих способностях – «пожалуйста». – У Сидорского был триумф экипажного завхоза.
– Спасибо, Киря!
Шлепки тут же улетели за борт.
Проводив их взглядом, Родин усмехнулся:
– Ох, сейчас и скандал будет в госпитале!
– А нипочем! – беззаботно ответила Александра. – Мне лично сам командующий армии дал разрешение.
– Да, случай уникальный для простого механика-водителя, – согласился Иван.
– Да и сам механик… уникальный, – подняв вверх палец, сказал Руслан.
– А то… – повела плечиками Саша.
Она была в восторге от подарка Кирюши: кроме кирзачей, она ведь ничего до этого не носила.
И потянулась дорога в родную бригаду, ревел с надрывом по ухабам и воронкам фронтового пути движок полуторки, водитель клял по привычке ямы и трудные места, а за бортом пока стояла непривычная тишина, нарушаемая редкими встречным машинами.
Каждый думал сейчас о своем, дорогом и сокровенном, но мысли у всех возвращались к настоящему, и не было большей радости оттого, что экипаж снова вместе, что на фронте часто случается совершенно непредсказуемое, особенно когда в неожиданный момент кому-то просто необходимо почудить. Ведь засыхает душа без куража! А Санька Деревянко, она – неисправима… Да и какой экипаж без Сашки!
И чем ближе они подъезжали к передовой, тем больше было ее зримых примет. Резануло нежданное зрелище людской толпы в чужой форме: колонна пленных немцев, бредущих под конвоем красноармейцев. Санитарные грузовики, с приглушенным светом фар, переполненные лежащими и сидячими ранеными, одиночные повозки беженцев с исхудавшими лошадками – вся эта масса людей и техники уходила в тыл.
По обочине дороги они обогнали танковую колонну, которая с мерным грохотом моторов и лязгом гусениц тоже шла на фронт.
Санька помахала им из кузова:
– Привет, танкисты!
И ближайший танк тут же мигнул ей фарами.
А передовая, как заждавшаяся хозяйка, настежь распахнула двери. И в это огромнейшее пространство, прорывая вражескую оборону, хлынули, устремились полки и дивизии. Всепогодным громом и оранжево-алыми зарницами в сумеречном небе разразилась сводная артиллерия корпусов. С разящим гулом над головами пролетали одна за другой эскадрильи хищных птиц – штурмовиков, и дальние взрывы бомб сотрясали землю. И если б земля была живая и чувствовала, то, наверное, сжалась от ужаса и боли от бесчисленных пуль, снарядов и осколков, вонзающихся в ее тело.