Что меня больше всего беспокоило, это не возможность заблудиться и не сама посадка в ночи, которая тоже страшила, а то, что состояние этого самолёта мне было неизвестно. Я успел мельком осмотреть его, проблемы у того, видимо, были с мотором, его и чинили, потому-то и понадобилось моторное масло, что находилось в одной из канистр. Сам аппарат с виду как новый. Не облезлый, со свежей краской, края кабин обиты кожей, и она не потёрта. В общем, самолёт вроде новый, видимо из-за этого лейтенант его и выбрал. Я уверен, он ещё запчастей к нему набрал бы, чтобы тот подольше прослужил, благо бывший советский аэродром под охраной его подразделения и всё, что нужно, там наверняка можно найти. Я просто во время допроса этот момент не уточнял. Однако главное – может, я и умею пилотировать, хотя я считал, что у меня мало опыта, чтобы считать себя настоящим лётчиком, но о конструкциях самолётов я знал приблизительно. Меня учили пилотировать, а не ремонтировать. Я, конечно, почти инженер, три курса закончил, пусть и по танкам, но разобраться, думаю, смогу, тем более в некоторых танках, которые ещё применяются на данный момент, стоят авиационные двигатели, и некоторые знания по ним у меня есть. Так что разобрался бы, было бы время. Однако его не было, именно поэтому я осмотрел самолёт только визуально и, проверив уровень масла, щуп тут был, залил сколько нужно. Там метка была, по ней и заливал. Вот и выходило, что самолёт не проверен, и приходилось надеяться на правильную работу неизвестного авиационного техника, который всё сделал как нужно, решив не вредить немцам. Это и не нравилось мне, в таких моментах я старался всё проверить и контролировать. Выходило, что мы вылетели наудачу. Пятьдесят на пятьдесят. Долетим или нет.
К счастью, самолёт действительно оказался в порядке, несмотря на то что в ногах у меня стоял мой сидор, в грузовом отсеке уже места не оставалось, но тот мне нажимать на педали не мешал, весь полёт прошёл благополучно. Населённые пункты, если мы их замечали вдали, старались облетать, чтобы не нарваться, и так за полтора часа мы оказались в районе Ровно. Я надеялся, что это именно Ровно и мы не заблудились. Тем более наткнулись на железку и до города долетели параллельно ей. Облетев этот городок, я ушёл дальше, почти за сто километров. Тут крупный лесной массив был, и мы все трое, пригнувшись через бортики, искали внизу проплешины, поляны или другие места для возможной посадки. Первым подходящее место усмотрел Лосев, но после того как мы снизились, сделав два круга, стало ясно: не сядем, побьёмся на кочках и корягах. Полетели дальше, и тут снова Лосев усмотрел поляну. Ему было легче, чем Бабочкину, всё же у меня были лётные очки, да хозяйственный ординарец мотоциклетные сохранил и надел перед вылетом, а бойцу приходилось укрываться, ветер слёзы из глаз выбивал, так что нам он был не помощник.
Покрутились, вроде нормальная полянка, дальше ординарец выпустил вниз осветительную ракету, у нас с десяток в запасе их было, используем мы их, конечно, неправильно, но поляну подсветила та отлично, так что я снизился, убрав скорость до минимума, мягко коснулся поверхности и, дав изрядного козла, и ещё раз закозлив, всё же благополучно прокатился по поляне, миновав место, где ярко горела ракета. К счастью, пожара не случилось. Да и выскочивший из самолёта давно терпевший Бабочкин, добежав, погасил её пионерским способом. Я же, заглушив хорошо поработавший двигатель, откинулся на спинку, пытаясь прийти в себя. Весь выложился в этом полёте. Не думал, что это так тяжело. Ха, и летели без парашютов, даже не вспомнили про них.
Дальше, напрягаясь, мы развернули самолёт и, буксируя его за хвост, убрали под прикрытие ветвей на опушке. На этом мы попадали кто где. Но Лосев всё же нас растолкал, и мы стали частично разгружать самолёт. У ординарца и плащ-палатка трофейная сохранилась, тот поставил её по-быстрому, пока Бабочкин резал траву для лежанки, накрыли её шинелью – и спальное место готово. На этом всё, мы с ординарцем устроились на ней и почти сразу уснули, а боец остался бодрствовать, четыре часа на часах, потом смена. Даже я буду участвовать, но следующим, а под утро Лосев, ему ещё и завтрак готовить.
Утром, когда солнце уже взошло, ординарец объявил побудку. Потянувшись так, чуть не сковырнул полог плащ-палатки, я посмотрел на часы, подзавел их и растолкал Бабочкина, которой просыпался совсем тяжело. Лосев нам выспаться чуть больше дал. Девятый час, хотя я приказал поднимать нас в восемь утра. Непорядок. Указав на это Лосеву, на что тот, оправдываясь, пояснил, что поднял нас, как только завтрак был готов, два котелка бурлили на костре, тот снимал их и уже вешал третий, явно воду кипятил для чая.
– Тут ручей рядом. Не пришлось наши запасы воды трогать, я и фляги все заполнил свежей водой, – пояснил ординарец и, выдав нам полотенца – его личное сушилось на ветке, пояснил, где находится ручей и как его найти.
Немного непонятно, как тот сам его нашёл, но родник был небольшим, а вода такая холодная, что ломило зубы – напился, когда закончил умываться. Вернувшись в лагерь, мы приступили к завтраку, причём Лосев нам ещё выдал и по лепёшке, горячей и хрустящей. Осмотрев характерные оттиски с обеих сторон, я понимающе кивнул:
– На пехотных лопатках пёк?
– Так точно. У нас же их две, моя и Семёна, – кивнул тот. – Муки двухкилограммовый мешочек я отсыпал, замесил на воде, посолил и подсластил, и готово. Неплохие лепёшки получились, на мой взгляд.
– Это точно, – принимаясь за гороховую похлёбку, согласился я. – Отличная замена хлебу.
– Я ещё шесть лепёшек напёк, на сегодня хватит, потом ещё замешу тесто.
Про такой способ походной готовки я был в курсе, более того, в период моей срочной службы в одной из танковых частей Российской Федерации, я сам во время боевых действий так готовил, но ничего об этом бойцам не сообщал. Лосев или сам додумал, или слышал где, воспользовался чужим опытом. Удачно, между прочим, лепёшки вышли отличными, так и хрустели, и под гороховую похлёбку шли на ура. А то, что осталось, мы полили сгущённым молоком – тоже трофей, у немцев добыли, но банка советская была. Вот с чаем и попили, подсластились.
Дальше я решил так, Лосев останется в лагере, эту полянку и стоянку самолёта будем использовать как временную базу, а сами прогуляемся до опушки и осмотрим дорогу. Это в Белоруссии сейчас такого шороху навели, что все силы брошены на поиск беглецов, а тут тишь да благодать. Нам нужна трофейная форма, в идеале фельджандармов, карта окрестностей с метками ближайших частей, да и «языка» взять хотелось бы, сведений свежих получить по местным делам. Очень надо, на это и шли. Так что после обеда сидора за спины, автоматы на боку висят, я взял ППД, а Бабочкин МП, сухпай в сидорах, так что попрыгали, проверяя, не звенит ли что, и энергичным шагом двинули в сторону опушки. Где находилась нужная сторона поближе к Ровно, я определился по компасу. Да и солнце помогало. Не факт, что мы к вечеру вернёмся, ординарец был в курсе нашей возможной задержки. Крайний срок – два дня, когда он может начать беспокоиться. Поэтому и продовольствия мы взяли на два дня. Всего его в запасах было на шесть дней на всю нашу группу.
Шли долго, уже давно перевалило за обеденное время. Мы остановились перекусить, после чего двинули дальше, когда ближе к двум часам дня идущий впереди Бабочкин остановился, поправляя автомат, и сказал:
– Никак просвет впереди.
По моим прикидкам, уже должна была появиться опушка, так что я особо не удивился его высказыванию, и мы, взяв оружие наизготовку, разделились и, двигаясь метрах в десяти друг от друга, направились вперёд. Это оказалась не опушка, а лесная дорога. Осмотревшись, мы вышли на неё и осмотрели дорогу. Пусто, вокруг было тихо и никого.
– Трактор или танк? – уточил Бабочкин, указывая на застаревшие следы гусениц.
– Танк. Причём немецкий. Средний, – мельком глянув на дорогу, я снял фуражку и стал платком вытирать лоб и затылок – жарко. – Интересно, чего ему в глубине леса делать? Обратно-то не вернулся.
– А как вы поняли? – заинтересовался боец.
– По следам. Смотри на рисунок гусениц, – присев, я показал, как определять, куда танк направлялся. Это было несложно, и тот быстро усвоил эту нехитрую науку.
Я же, закончив небольшой урок, сказал:
– Беспокоит меня этот танк. Что это, пост организован в лесу, или ещё что? Стоит ли этого опасаться? Давай прогуляемся по следам, посмотрим. Немцы в леса обычно не суются, тут чуть ли не каждый куст стреляет, поэтому их появление меня и беспокоит.
Мы снова стали углубляться в лес, следуя рядом с дорогой, идти по ней я не идиот. Уже метров через триста я почувствовал запах гари, Бабочкин тоже уловил. Так могла пахнуть только горелая техника. Так и оказалось, на этой же дороге стоял танк, «четвёрка». Сгоревшая, с открытыми люками.
– Наши, видимо, танк отбили, повоевали, загнали и сожгли. А то, что не рванул тот, так боекомплекта не осталось, оттого и не взорвался, – пояснял я, заглядывая в люки, но стараясь не запачкаться.
Отошедший по нужде Бабочкин вернулся, тоже осмотрелся и сообщил:
– Тут следы. Почва мягкая, вот и отпечатались.
– Я видел, следы наших сапог, трёхдневной давности примерно. Видимо, окруженцы были, полюбопытствовали, потом дальше ушли. Ладно, идём к опушке, и так сколько времени потеряли. Надо только запомнить, по этой дороге не проехать, блокирована, танк не объехать, стволы деревьев крепкие, только рубить, повалить бампером грузовика или того же бронетранспортёра не получится… танком если только.
Развернувшись, мы двинули к опушке. Снова не по дороге, понимаю, что так удобнее, но опасно, в лесу безопаснее. Через полчаса мы выбрались к опушке, причём к крайним деревьям не шли, а ползли по-пластунски, чтобы не привлечь к этому месту случайного внимания своим неосторожным движением. Достал из чехла бинокль, Бабочкин рядом делал то же самое, и стал изучать дорогу.
– Плохо видно, – сразу сообщил я. – Неудачная точка наблюдения. Уходим вглубь леса и смещаемся на полкилометра на запад, вон у того лесного языка получится отличное место наблюдения. И дорога, и мост через речушку будут отлично видны. Там ещё что-то вдали, непонятно, вроде крыши деревни. Тоже оттуда изучим. Всё, уходим.