– Сержант Нечаева, командир механизированной маневренной группы.
– Скажите, товарищ сержант, каковы ваши дальнейшие планы?
– Бить противника. А что?
– А насчет нас какие планы? Нам бы побыстрей за линию фронта перебраться.
– Тут, товарищ майор, я могу вас порадовать, поскольку тоже хочу вас как можно скорее переправить к нашим. И тут мы можем помочь друг другу.
– Это как же? – искренне не понял Чернов ее слова.
– У нас много тяжелораненых, которых надо как можно скорее эвакуировать на Большую землю, и тут вы можете нам помочь. Вы ведь с бомбардировочной авиации, причем летали на тяжелых бомбардировщиках. Значит, думаю, сможете управлять немецкими транспортными самолетами?
– А у вас есть немецкие транспортники?..
– Пока нет, но достать их не проблема. Так можете вы ими управлять или нет?
– Думаю, сможем. Но мне неясно: где вы возьмете транспортные самолеты?
– Тоже мне, нашли проблему, товарищ майор. Что, у немцев самолетов мало?
– Так то у немцев!
– Товарищ майор, все наши танки мы забрали у немцев, как и почти весь автотранспорт, как трофейный, так и наши грузовики. Все это было отобрано у немецких трофейщиков. Так что найти вам пару транспортных самолетов, мы, надеюсь, сможем. Вы знаете, где в округе есть наши аэродромы, которые пригодны для использования тяжелыми самолетами?
– Разумеется. А зачем вам это?
– Ну, товарищ майор, а где, по-вашему, мы немецкие транспортники искать будем?
Чернов посмотрел на меня озадаченно. Вот она, пресловутая инерция мышления: человек не может сообразить, что необходимое тебе можно просто отобрать у врага. Что тут говорить, если в основном нашим бойцам даже запрещают использовать немецкое оружие. Вот грузовики и бронетехнику можно, а винтовки и пулеметы нельзя. И еще не скоро забудут этот идиотский и вредительский приказ. Но самое главное, когда у меня будут самолеты, то пилоты на них найдутся, и тянуть с этим я не собирался. Основной причиной этого были наши раненые, которых было просто необходимо в кратчайшие сроки доставить в нормальный госпиталь.
А вечером этого дня состоялась еще одна неожиданная встреча: к нам вышел небольшой отряд во главе со старшим батальонным комиссаром Гусаровым. Вот он как раз, в отличие от майора Чернова, сразу попробовал подмять меня под себя, но где залез, там и слез.
После того как его полк был почти полностью уничтожен, старший батальонный комиссар Гусаров собрал вокруг себя немногих выживших, которых набралось с полсотни, и старался выйти к нашим, но у него это не очень получалось. Кругом немцы, а его отряду необходимо было еще искать продовольствие, чтобы не умереть с голоду, вот потому они и продвигались крайне медленно, стараясь избегать встреч с противником. Каково же было его удивление, когда, судя по всем его расчетам, в глубоком немецком тылу он столкнулся с регулярной механизированной частью РККА.
Его передовой дозор был остановлен постом. Часовой потребовал вызвать командира, да и от встреченной им части тоже подошел начальник караула, который оказался младшим лейтенантом. Честно говоря, Гусаров уже знал, что рядом кто-то есть. Бойцы его отряда не ели со вчерашнего утра, так как все их запасы продуктов закончились, а потому ароматный запах гречневой каши с тушенкой они уловили еще издалека и, недолго думая, двинулись в ту сторону, откуда неслись такие манящие и завлекающие голодных людей ароматы.
Больше всего комиссар был поражен, когда его провели к командиру встреченного им отряда. Им оказалась молодая и красивая девушка в звании сержанта, и это несмотря на то, что рядом с ней было как минимум несколько командиров, включая и военинженера второго ранга. Сам отряд ему очень понравился: все бойцы были в чистой и новой форме, выбриты, имели всю необходимую амуницию. Да еще техника, в основном новейшие КВ и Т-34. Причем тот КВ, из которого вылезла сержант, явно побывал в жарком бою, а то и не в одном, так как был почти весь в сколах от попаданий в его броню вражеских снарядов.
Но больше всего Гусарова поразили, можно сказать, мертвые глаза такой молодой девушки, а кроме этого его невольно пробрало дрожью от повеявшей от нее могильной жути. Причем это, похоже, было только его ощущение, так как остальные командиры относились к ней с открытым уважением, и это несмотря на то, что она была обычным сержантом.
На свою попытку взять этот отряд под свое командование он получил внезапный и решительный отлуп.
– Старший батальонный комиссар Гусаров.
– Сержант Нечаева.
– Сержант, ввиду того что я старше по званию и должности, то считаю своим долгом взять ваш отряд под свое командование.
– Товарищ старший батальонный комиссар, давайте, как говорится, сразу расставим все точки над «i». Я никому не передам командование своим отрядом, какие бы у него ни были звание и должность. Один раз я уже совершила подобную глупость, и это стоило моему отряду потери почти всей бронетехники и половины личного состава, причем это произошло уже на следующий день командования новым командиром. И не надо меня пугать трибуналом, до него еще надо дожить, а эти бойцы пойдут за мной в огонь и в воду и выполнят любой мой приказ. Вам это ясно? Вы можете спокойно проследовать дальше, мы дадим вам продуктов и боеприпасов, или можете присоединиться к нам, но тогда заранее вас предупреждаю: вы поступаете в мое подчинение и никак иначе.
– Чем вы, товарищ сержант, так привязали к себе бойцов?
– Ничего особенного, я просто показала им, что противника можно бить, причем так, что от него лишь пух и перья летят.
– Подождите, вы сказали, что ваша бронетехника погибла, а я тут вижу не меньше танкового батальона полного состава… Как тогда понимать ваши слова?
– Все очень просто, товарищ старший батальонный комиссар, всю эту бронетехнику, кроме тех двух КВ, – при этом она указала на свой танк и второй, – мы захватили у противника вчера, совершив нападение на его пункт сбора трофейной техники.
– Так просто?
– А что тут сложного? Нужно всего лишь убрать зашоренность мышления и использовать свою голову не только для приема пищи и ношения форменного головного убора, но и для того, чтобы думать.
– Но, согласно уставу…
– Извините, но устав не истина в последней инстанции, тем более что техника и новые методы ведения войны стремительно совершенствуются, а потому уставы теряют свою актуальность. Новые вооружения диктуют свои условия использования, и тот, кто этого не понимает, всегда будет бит. Взять хотя бы, например, Францию, которую немцы разгромили менее чем за два месяца…
– Хорошо, и каковы ваши успехи?
– На мой взгляд, очень хорошие. Мы уже уничтожили более сотни немецких танков, именно уничтожили, а не подбили.
– А какая разница?
– Большая! Подбитый танк – это танк, который можно отремонтировать. Допустим, в бою мы сбили немецкому танку гусеницу, формально танк вывели из строя, но учитывая то, что в основном сейчас наступает противник, то этот танк в итоге останется у него. Потом его быстро ремонтируют, и он вскоре снова идет в бой. А вот если танк уничтожили, то он теперь годен только в переплавку. Так что сами должны понимать, что сотня уничтоженных вражеских танков – это очень много для такого относительно небольшого подразделения, как наше. Кроме того мы уничтожили до сотни немецких самолетов.
– Не понял?! Как вы уничтожили самолеты, ведь у вас не авиационная часть, а танковая?!
– Все правильно, но самая лучшая в мире ПВО – это наши танки на вражеском аэродроме. Мы просто в блин раскатали наш бывший стационарный аэродром. Весь персонал – и летный, и технический – был уничтожен, а все самолеты сожжены, как, впрочем, и все постройки. Также мы уничтожили и бетонную взлетно-посадочную полосу: выложили на ней бомбы и потом подорвали.
– Да, действительно, вы сделали очень много, тут не каждая дивизия такое сможет сделать. А что у вас произошло с передачей отряда в другие руки?
– Да вышел к нам три дня назад один подполковник. От его полка всего полторы сотни человек осталось, вот он и решил наш отряд к себе присоединить.
– И что?..
– Да буквально на следующий день простейшая операция по пересечению дороги закончилась полным уничтожением нашей бронетехники. Вместо того чтобы провести предварительную разведку, этот подполковник с ходу решает пересечь дорогу, и в итоге мы получаем удар по флангам немецкими танками и самоходками.
– А дальше?..
– Я увела остатки группы, иначе этот горе-командир угробил бы остатки нашего отряда. Сейчас я его восстановила, и этого урока мне достаточно, так что теперь ни при каких условиях я не передам командование отрядом кому-либо. Повторяю еще раз: вы можете либо присоединиться к нам, влившись в мой отряд (у меня как раз нет политработников, так что вы можете занять эту должность), либо мы дадим вам продукты и боеприпасы, и вы двинетесь дальше.
– Скажите, сержант, а каковы ваши ближайшие планы?
– Прежде всего вернуть отряду боеспособность. Мы снова добыли себе бронетехнику, захватив ее сегодня ночью на немецком пункте сбора трофейной техники, так что сейчас разобьем ее на подразделения, и экипажи приступят к ее изучению. А затем начнем наносить удары по складам и частям противника. Так мы нанесем ему гораздо больший ущерб, потому что будем наносить свои удары там и тогда, когда это будет выгодно нам. Сейчас, создав в немецком тылу хаос, вынудив противника отвлечь на нас большие силы, мы лучше всего поможем нашим войскам. Так как, товарищ старший батальонный комиссар, вы со мной или двинетесь дальше?
Гусаров ненадолго задумался после того, как все услышал. С одной стороны, его не прельщало идти под командование не только простого сержанта, но еще и девушки, а с другой – он был не уверен, что смог бы сам сделать все то, что сделала она. Тут ведь нужны не только организационные способности, но и тактические, чтобы так успешно сражаться с противником.
А кроме того, двигаться дальше своей небольшой группой, шарахаясь при этом от каждой тени и думая, где достать продовольствие… Нечаева, конечно, им немного продуктов с собой даст, но на два-три дня… А что делать дальше? Судя по всему, им не меньше недели выбираться к своим, и это в лучшем случае. Так что затем, скорее всего, придется голодать.