– Какими были ваши потери?
– В нашем экипаже погиб только заряжающий, да и то – не в танке. Как-то нам посчастливилось не гореть в танке. Он, между прочим, погиб в тех же самых условиях, в которых меня ранило. Короче говоря, нас обоих ранило. Только он, в отличие от меня, получил смертельное ранение.
– А в целом в вашей части какие имелись потери?
– Понимаете, я не могу говорить за всю бригаду. Потери, конечно, у нас были. Люди погибали, об этом нечего и говорить. Один великий полководец и философ, забыл фамилию, об этом говорил так: «Мы бы погибали, если бы не погибали!» Ни одна война не обходится без потерь. Но на чем стоят некоторые наши недоброжелатели, которые, как говорится, очерняют наше героическое прошлое? Они оседлали нескольких коней. На первом месте у них стоят огромные потери. «Закидали трупами!» – говорят они о Великой Отечественной войне. Вторым вопросом у них стоит ГУЛАГ. Оказывается, по их мнению, почти все население у нас прошло через ГУЛАГи. Но ведь это самая настоящая чушь! Взять хотя бы вопрос огромных потерь. Дело в том, что когда немцы оккупировали часть советской территории, то не просто бомбили, а стирали с земли многие наши города и поселки. В результате погибали люди. Кроме того, они вылавливали людей от 15 лет и старше, сажали в эшелоны и отправляли к себе на принудительные работы в Германию. Дело касалось нескольких миллионов человек. Многие из них так там и погибли, не вернувшись после войны. Пленные тоже не все возвратились – около двух миллионов наших соотечественников немцы там заморили. Всего же в плену у нас побывало около пяти миллионов. Так что потери были очень разными. Что же касается боевых потерь, происходивших, как говорится, непосредственно на передовой, то они составили, грубо говоря, около девяти миллионов (8 миллионов 936 тысяч). Сами немцы потеряли около семи миллионов непосредственно. Но с ними воевали против нас, собственно говоря, кто? Начнем против солнца. Во-первых, Финляндия. Швеция, и эти скандинавы официально в войне против нас не участвовали. Но они все равно предоставляли свои территории и ресурсы в пользу вермахта. Дальше шла Испания. Как известно, существовала Испанская голубая дивизия, которая была разбита нашими войсками. Потом испанцы помогали фашистам. Действовали против нас целые армии Италии (напомню о том, что в Сталинграде воевали итальянские части), Румыния, Венгрия и наши закадычные друзья, которых мы когда-то выручали, болгары. Так что потери в этой войне у нас примерно равны. Может, правда, чуть больше, но не настолько выше, чем об этом сегодня говорят.
– Была ли нехватка боеприпасов?
– Ну всякое случалось! Понимаете, на фронте иногда такое происходило – что по тем или иным причинам у нас задерживался их подвоз. Скажем, в этом вопросе определенные трудности мы испытывали в Тацинке в 1942 году. Но здесь нас другое выручило: трофейного «добра» оказалось более чем достаточно. Короче говоря, там до нас вовремя не доходили как продукты, так и горючее с боеприпасами. Поэтому мы использовали немецкие орудия и минометы, захваченные у противника в бою.
– Сколько экипажей вы сменили во время войны?
– За все время войны мы не меняли экипажей, за исключением того, что на смену погибшего стрелка-радиста к нам пришел другой стрелок-радист. Как-то удавалось нам всем сохраняться в течение всего периода Великой Отечественной войны.
– Как строились отношения в экипаже?
– С этим было все хорошо. Думаю, что благодаря слаженности наших экипажей мы, наверное, и выжили во время войны. Ведь живучесть танка, как говорится, зависит от того, насколько экипаж справляется со своей задачей, от того, как командиры танка и орудия и механик-водитель выполняют свои обязанности. Но нашим танком, между прочим, командовал не офицер – был такой старшина Шаповаленко.
– На каких танках вы воевали?
– Сначала в нашей бригаде стояли на вооружении Т-34 с 76-миллиметровыми орудиями. Но потом, после 1943 года, мы получили те же самые, но уже модернизированные танки с 85-миллиметровыми пушками. Они обладали уже многими несравненно большими преимуществами: имели пятую скорость и литую и совершенную башню. Кроме того, в состав экипажа вводился пятый человек. Так, если на 76-мм командир танка одновременно исполнял обязанности и командира орудия, то здесь эти обязанности разделялись. Теперь командир танка только управлял машиной, а стрелял орудием совсем другой.
– Встречалось ли вам мирное население в Восточной Пруссии?
– Конечно, встречалось! Но сначала, по правде говоря, геббельсовская пропаганда их настолько запугала, что они от нас прятались. В связи с этим мне вспоминается один смешной случай. Сначала, как говорится, мы совсем не встречали жителей. Но потом столкнулись с потоком беженцев. Это произошло в районе города Инстербурга, нынешнего Черняховска, когда ночью мы там совершали марш. Вокруг дорог с обеих сторон стояли прекрасно посаженные деревья. Ночью последовала команда остановиться на привал. К нам должны были подвезти горючее и боеприпасы. В это же самое время для того, чтобы накормить нас горячей пищей, подъехала кухня. Начало рассветать. Мы увидели, что по обочинам дороги идут беженцы. Ими в основном оказывались женщины, старики и дети. Они были измученными до предела. У кого имелся скарб, кто-то тащил тележку. Сильно нами напуганные, они сели в выжидании за кюветом. Недалеко от нашего танка, буквально напротив, сидела женщина с двумя детьми в возрасте, наверное, восьми – десяти – одиннадцати лет, где-то так. В это время мы получили в свои котелки кашу. Первое нам не готовили. Каша была разбавлена мясными консервами. Глядя на этого напуганного ребенка, я его позвал: «Ком, ком, ком…» Он, как я заметил, меня испугался. Смотрю: боится, мать его крепче к себе прижала и никуда не пускает. Я ему показал на котелок и ложку: мол, давай кушай. Тогда я подошел к женщине, которая, судя по всему, являлась его матерью, и сказал: «Пусть ребенок эссен, покушает…» После этого она его отпустила. Я посадил мальчика на корму танка и дал ему свой котелок. Он ел сначала с опаской, а потом быстрее и быстрее. Наконец, когда он все съел, протянул мне под шлемофон руку и начал что-то там искать. Мимо проходил помопотех, москвич, который хорошо говорил по-немецки. «Спроси у него, – сказал я ему, – что он хочет?» «Мальчик, чего ты?» – спросил тот его. «Рога, рога, рога ищу!» – отвечал тот. Оказывается, этим немцам вдолбили в голову, что все коммунисты ходят с рогами на голове. Вот такой смешной случай!
– Трофеи брали?
– Смотря какие трофеи. Если они есть, то почему их не брать? Но грабежом на территории Пруссии мы не занимались. Просто тем продовольствием, которого там оказывалось достаточно много, мы пользовались. Ведь вся Европа в то время кормила и обувала германскую армию. Должны же и мы были что-то получить. Между прочим, там нам попадались очень хорошие консервы голландского и французского производства.
– Танкистов по особой норме кормили?
– Кормили нас нормально. В этом отношении я не имею никаких претензий к своему начальству. Существовали утвержденные наркомом нормы питания в день, в которые входили 200 грамм мяса и рыба. Впрочем, в непосредственной боевой обстановке все это было консервировано. Например, когда приезжала походная кухня на колесиках, к нам привозили два котла. Первого не было. Я имею в виду борщ или суп. Нам привозили просто кашу-концентрат: или пшенную, или рисовую, или перловую, или гороховую. Когда она сваривалась, повар закидывал в нее огромное количество мясных консервов. Получалось очень вкусно! Второй котел предназначался для того, чтобы заваривать чай. Так, короче говоря, нас кормили на фронте. Кроме того, нам выдавали сухой паек НЗ, в который входили сухари, сало, сахар. Также нам попадались трофейные продукты, которыми мы с удовольствием пользовались и поглощали. Выдавали нам и 100 грамм водки. Но их не заливали каждый день. Сейчас наши недоброжелатели говорят: «О, спаивали армию!» Ничего подобного! Это шло как прибавка к норме только в период боевых действий. Но это совсем не говорит о том, что мы выпивали каждый день. Ведь идет бой, идет наступление! Нам, конечно, эту водку выдавали, и мы отливали ее себе в котелок. Однажды как-то раз я выпил и что-то почувствовал себя плохо. С тех пор я на фронте ни одного грамма не выпил.
– Поломки у вас случались?
– Случались. Но разве все это упомнишь? Сколько раз это происходило! Как чуть что начинало барахлить, так мы сразу принимали меры.
– Получается, вы сами свои машины чинили?
– Сами! Но у нас, честно говоря, дело до больших поломок и не доходило. А с мелочью мы справлялись сами: всем экипажем подтягивали, скажем, гусеницы, регулировали клапаны в двигателях и так далее. Нас же всему этому учили в УТП.
– Особисты были у вас в полку?
– Я даже и не знал о том, что такие есть. Это, между прочим, еще один конь, которого оседлали наши враги вместе с трупами и ГУЛАГами. Чушь собачья! Самая настоящая чушь! Кстати говоря, ляпнул такую глупость один высокопоставленный руководитель в нашем государстве, не буду говорить его фамилии.
– Пленных немцев встречали?
– Знаете, в свое время целые колонны пленных шли сдаваться к нам в плен. Я их видел. Они говорили примерно следующие фразы: «Гитлер капут! Нихт шиссен, Гитлер капут. Хаус гель, киндер!» Короче говоря, все их просьбы сводились к тому, что у них дома дети и чтобы мы их не расстреливали. Один из них, помню, показывал три пальца и говорил: у меня дома трое детей.
– Случалось ли такое, что танки ездили по трупам?
– Конечно, приходилось! Ведь передний край – он, как говорится, чем начинен? Там были и окопы, и блиндажи, и всевозможные колпаки, и минометные и артиллерийские расчеты. Поэтому если мы ехали по передовой, то давили те вражеские расчеты, которые не успевали от нас убегать. В триблеце все это нам плохо было видно. Ну, конечно, это тоже было – случалось, понимаете ли, такое, что мы оказывались вынуждены давить людей.