– Каким было ваше отношение к Сталину на фронте?
– Прекрасное! На мой взгляд, это был не просто великий, а величайший в истории человек. Даже Черчилль, ненавистник России и Советского Союза, он не скрывал своих враждебных к нам взглядов и утверждал: я всю жизнь боролся с Советским Союзом и Россией, сказал о Сталине, что это был дальновидный и очень умный человек, в особенности как полководец. Поэтому, говорил Черчилль, России повезло, что Сталин принял ее с сохой, а оставил с атомной бомбой. Когда он входил в зал для выступлений, все наши соотечественники невольно вставали и делали руки по швам.
Михаил Чубарев. 1945 г.
– Поступали ли в вашу бригаду танки от союзников по ленд-лизу?
– Знаете, мы очень боялись того, что нам дадут американские танки как от союзников. Нам не нужно было никаких других машин, кроме танка Т-34. Ведь он считался лучшим танком периода Второй мировой войны. Черчилль сказал об этом танке следующее: «Если я понимаю, как сделана английская пушка и немецкий самолет „Мессершмит“, то я не могу понять, как советские люди могли сотворить такое чудо, как танк Т-34». Это слова не кого-нибудь, а именно Черчилля.
– Танковые дуэли происходили у вас с немцами?
– Лично я такого не видел и ничего такого об этом не знал. Лишь совсем недавно смотрел об этом в документальном кино по телевизору. Собственно говоря, речь шла о том, что в свое время немецкие танкисты связывались по рации с нашими и говорили: «Мы вызываем вас на дуэль. Давайте так: кто кого». Наш командир батальона долго сомневался в принятии решения, а потом махнул рукой и сказал: «Мол, давай!» После этого наш танк пошел навстречу немцам по нейтральной полосе. Наши и немецкие танкисты долго маневрировали, обстреливали друг друга, но в конце концов наш экипаж подбил немецкий танк. После этого немец выбежал из танка и побежал по полю, которое его же товарищи по оружию заминировали. В итоге он подорвался на немецкой мине. Этим и является финал документально-исторического фильма.
– Немцы бомбили вас?
– Конечно, бомбили. При этом делали они это неоднократно.
– Какие ощущения вы в эти минуты испытывали?
– А какие могут быть ощущения, когда на тебя падают бомбы? Между тем немцы не только тебя бомбят, но и одновременно еще и обстреливают. Мысли крутились вокруг только одного: как бы спрятаться и укрыться, чтобы не попасть под эту страшную смертоносную штуку.
– Свои машины вы маскировали?
– Конечно! Как правило, останавливаясь в лесу, мы этим занимались. Иногда пользовались маскировочными сетями, но у нас их, собственно говоря, было мало. Артиллеристы на своих позициях часто ими пользовались. Мы же их почти не применяли.
– Вы рассказали о том, что встречались на фронте с командиром корпуса генералом Бурдейным. А помните ли вы его предшественника Баданова?
– Да, я его видел. Но никаких особых контактов у меня с ним не было. Не случалось такого, чтобы он ко мне подходил и говорил: «Здравствуй, товарищ Чубарев!» После войны я встречался с его дочерью Кларой. Она участвовала в наших послевоенных встречах.
– Что представляли собой танковые прорывы, в которых вы участвовали?
– Любая война состоит из прорывов и наступления. Так, со своим корпусом за раз проходили по немецким тылам более 400 километров, минуя хутора и станицы, вступали в бой с гарнизонами и, чтобы не оставлять у себя в тылу, их уничтожали.
– Как ночевали на фронте?
– По-разному, в зависимости от того, насколько это позволяла обстановка.
– Самое уязвимое место танка?
– Самым уязвимым местом был, конечно, борт, так как там была поменьше броня. Лобовая же броня составляла 90 миллиметров. Кстати говоря, у немцев было то же самое. Поэтому в бою все зависело от того, насколько мы приспосабливались к тому, чтобы противнику в борт влепить.
– Воевали ли с вами помимо русских другие национальности?
– У нас всякие воевали: и украинцы, и узбеки, и таджики, и белорусы. При этом друг с другом у нас абсолютно не возникало никаких сложностей. Все считали себя единой семьей. После войны неоднократно встречались. Но что сейчас творится с нашими меньшими братьями на Украине? Я к этому отвратительно отношусь. Ведь в свое время я отдыхал там в санатории, учился в течение шести месяцев в Киеве на курсах по повышению квалификации. Моя невестка, первая жена сына, – чистокровная украинка! Таким образом, украинская кровь течет в моих внуках и правнуках. Поэтому что я могу об этом сказать? Для всех нас это является большой трагедией. Причем совершенно неизвестно, чем все это закончится.
– Велся ли у вашего экипажа боевой счет?
– Счет вели и где-то записывали в штабе батальона. Лично я ничего не знал о том, сколько мы точно уничтожили вражеских машин.
Михаил Дмитриевич Чубарев. 2000-е
– Деньги за уничтоженные машины платили?
– Я что-то не припомню такого, чтобы нам за это заплатили хотя бы один рубль. Вот за ордена платили, это да. Хотя, правда, потом это дело отменили.
– Расскажите о вашей послевоенной судьбе.
– Я прослужил в армии 45 календарных лет и в возрасте 61 года был отправлен в отставку с правом ношения военной формы. Мое воинское звание – гвардии полковник. Занимал я в армии самые разные должности: командовал взводом, ротой, батальоном, полком, а последних 17 лет нес службу в Академии бронетанковых войск.
Сейчас я являюсь председателем Совета ветеранов нашего Тацинского танкового корпуса. Эту должность я занимаю уже 23 года. Кстати говоря, по счету я уже пятый председатель. Первый был полковник Югин, вторым – генерал-лейтенант Шанин, бывший командир 26-й танковой бригады, третьим – начальник политотдела корпуса генерал Иван Александрович Чернышов, четвертым – Петр Степанович Чекодарь. Сейчас, к сожалению, остались в живых буквально единицы моих сокорпусников. Все наши ветераны оказались разбросаны по самым разным областям Советского Союза. Существовала Московская группа, охватывавшая территорию Москвы и Московской области. Так вот, если раньше у нас стояло на учете 397 человек, то сейчас всего лишь шесть. Кое-кто из них двигается, остальные находятся в лежачем положении. Один наш ветеран, очень активная женщина, бывшая радистка, живет в Феодосии. Не так давно мне звонила моя сослуживица Ольга Ивановна Брызгалова, живущая в Ростове-на-Дону, она у нас воевала санинструктором. Потом мне не так давно звонил бывший фельдшер мотоциклетного батальона Егоров, я не помню его имени, но знаю отчество – Емельянович. Он проживает в Чебоксарах. Жив еще тоже фельдшер танкового батальона Игнатий Петрович Антонов. С 1922 года рождения, он живет в Минске, и если мне сейчас 89 лет, то ему – 93 года. Находится он в настолько тяжелом болезненном положении, что иногда и свою дочь не узнает. На улицу он не выходит и ни с кем не общается. Вот такими мы стали, ветераны. Уже всё, поколение, как говорится, уходящих.
Интервью и лит. обработка И. Вершинина
Шелемотов Александр Сергеевич
Родился я 24 ноября 1918 года в городе Переславль-Залесский Ярославской области. Семью мою можно назвать рабочей. В то время существовали так называемые «красные директора», и отец мой Сергей Фёдорович был как раз из таких. Образование у него было какое? Церковно-приходскую школу одну окончил, но в механике хорошо разбирался. А в то время многие даже читать и писать не умели. Вот и работал мой отец директором на городской фабрике «Красный вышивальщик».
Правда, несмотря на должность отца, мы не отличались от своих сверстников, а то и беднее выглядели. Дело в том, что семья у нас была очень большая. Тринадцать детей! Как получилось. У матери моей Прасковьи Алексеевны уже было двое детей, когда она вышла за Сергея Фёдоровича. А у того от предыдущего брака также осталось восемь сыновей. Потом вместе они ещё троих детей нажили.
Хорошо хоть, жили мы по тогдашним меркам не очень тесно. У нас был большой деревянный дом с двумя пристройками, где можно было ночевать летом. Хотя и зимой не то чтобы совсем тесно было. Конечно, спали мы не по одному, как теперь, а по двое на одной кровати, а кое-кто даже на полу на матрасах. Но тогда все жили бедно. А у нас мать ещё не работала, мать-героиня ведь! Ей и дома с таким количеством детей работы хватало, отдохнуть было некогда… Единственное, смогла она некоторое время походить в школу для неграмотных (причём ученицей у моего старшего брата оказалась) и там научилась немного читать и писать.
Через некоторое время страна уже подготовила кадры грамотных специалистов. Соответственно, отец стал теперь не директором, а перевёлся главным механиком на фабрику № 5 «Фотокиноплёнка». И он, конечно, хотел, чтобы у всех его сыновей хорошее образование было, чтобы нормально в жизни устроились. Тогда это бóльшую роль играло, чем какой-то там блат. Мой старший брат имел средне-техническое образование и работал техником на ТЭЦ фабрики № 5. Ещё один из моих братьев учился в Московском горном институте (но на последнем курсе умер от осложнений после операции по удалению аппендицита), один – окончил Тимерязевскую академию, ещё двое артиллерийское и автомобильное военные училища (причём эти двое братьев, окончив учёбу, сразу воевать пошли). Вот и получилось, что в Великую Отечественную нас воевало семь братьев – и практически во всех родах войск, кроме авиации.
До войны многие из моих братьев также успели поработать на рабочих специальностях. И токари были, и электрики. Старшие братья постепенно разъезжались, младшие тоже уже начинали устраиваться на работу. И к моменту, когда я окончил неполную среднюю школу (младше меня было два брата и две сестры, а остальные все старше), нашей семье уже чуть полегче жилось. Да и жизнь во второй половине тридцатых годов постепенно налаживалась.
После школы я подал документы на поступление в фабрично-заводское училище. Я смог туда поступить и окончил его. В 1938 году был призван в армию. То есть на год раньше, в той призыв ведь забирали родившихся в первой половине 1918 года, а я-то ноябрьский. Но сам попросил, чтобы меня призвали раньше. Не хотелось мне, чтобы получилось так, что я только на работе освоюсь, и тут же идти служить. К тому же мои друзья как раз все в армию уходили: Боря Коптев, рыжий Саша, Вася Овчинников, Вася Кузнецов. Мне хотелось с ними служить. Военный комиссар знал моего отца и пошёл навстречу. Так началась моя служба.