ие – где найти самые уязвимые места у «Тигра», чтобы Т-34 мог поразить его. На Курской дуге были впервые применены «Тигры». «Тигр» – сильная и мощная машина, на 1 км пробивал наш танк насквозь, и с ним шутки были не из приятных. Поэтому и обучали нас увернуться от «Тигра», не подставить ему бок или зад. Эта учеба нам много помогла в боях.
И когда немцы начали слабеть, наш корпус и другие части пустили в наступление. Объезжая подбитые танки, мы рванулись вперед. Нашему экипажу пришлось туго под Прохоровкой. Тяжелые фугасные снаряды сорвали с машины все крылья и фары и все, что плохо лежало – хорошо, что мы сняли вовремя десант. Самое плохое, что как только мы ринулись в бой, у нас сорвало гусеницу и пришлось во время боя обуваться, но хорошо тренированный экипаж без особого труда справился с этой проблемой. Я первый раз очень боялся, думал, что следующий снаряд попадет прямо в мой люк. Ускорил ход и по пересеченной местности нагнал машину. Когда танк идет на ухабах, он так качается, что трудно в него попасть. Я этим воспользовался и залетел прямо в рощу, тут же выстрел, и мы подбили самоходку. Видим, из люков выскакивают немцы, а наш пулемет поливает их огнем. Повыползали и остальные немецкие танки, я разворачиваю свою машину и кричу Мише Овечкину: «Давай в бок по „Тигру“!» Не успел я сообразить, как с «Тигра» слетела гусеница и он задымился. Так наш первый бой был и страшный, и удачный. После боя мы получили благодарность. Потом уже в боях стали меньше бояться и нервничать.
От Прохоровки мы шли с боями до Днепра. И так, мы у Днепра в районе Днепродзержинска, на той стороне реки большое село Домоткань. Остановились. Нужна переправа, а ее нет. Днепр широкий, метров 800. Сюда прибыло большое начальство – маршал Рокоссовский со штабом. Над нами пикирует стая немецких самолетов, разрывы бомб, снарядов. И тем не менее дана команда переправляться на правый берег под огнем противника. Строили большие плоты, здесь же пилили лес, сколачивали плоты под огнем, ставили на них танки и переправлялись на тот берег под бомбежкой. Некоторые плоты самолеты топили, танки шли на дно реки, но экипажи стояли возле машин и бросались вплавь к берегу. Было очень опасно – чуть наклон по волне, и танк по мокрому плоту легко сползает под уклон в реку. Вся река кипела людьми и машинами, каждый экипаж спасает свой танк, стоят по обе стороны танка, чтобы в опасный момент выровнять плот, при наклоне сбалансировать. А в это время авиация беспощадно бомбит всех. Это и называется форсирование реки. Здесь было много потерь людей, которые тут же погибали в воде, которых родные и до сих пор ожидают домой. Никто не узнает, как они погибли, где они теперь. Они остались навсегда лишь в сердце матери. И все они герои и героически погибли. Нам посчастливилось, мы, мокрые от фонтанов воды, переправились и сразу по глубокой балке на высокий берег, а там нас встретили немецкие автоматчики. А у нас нет с собой десанта, и мы стали ждать подход нашей пехоты. Хорошо хоть наверху целое поле кукурузы – оно нам очень пригодилось для маскировки. Но на нас шла танковая часть, наш танк подбили, гусеницу сорвало. Почти весь экипаж от удара контужен. Как я вылез из люка, не помню, или кто мне помог. Дело было уже под вечер. По-видимому, я был солидно контужен, раз я плохо соображал. Хорошо запомнилась картина: как во сне, бегут цепью немцы в зеленых шинелях и почему-то все маленькие, как лилипуты, и стреляют в нас. Я стоял возле танка, оперевшись о гусеницу, и так меня немецкий автоматчик решил перерезать пополам. Позже выяснилось, что одна пуля попала в сустав правого плеча, а вторая разрывная прошла под мышку. По-видимому, я как упал на бок, так вся кровь, которая вытекала с раны, запеклась в рукаве и закупорила выход остальной. А уже ночью пришла медпомощь, и, помню, женщина сказала: «Он еще жив, сердце бьется». А затем я уже очнулся где-то в медсанбате.
Ну а потом покатило-понесло, то в один госпиталь, то в другой. Нас везли в товарных вагонах, как их называли – «телятники». Было уже прохладно. Ноябрь месяц, обогревались печкой. И так везли по всей территории Украины день и ночь и привезли почти на мою родину в город Алексеевку Воронежской области, от Россоши в 80 км. В госпитале сразу определили, что со мною делать, чтобы быстрее вылечить – ампутировать по плечо руку. Так я лежал и ожидал своей участи. Но в одно прекрасное время госпиталь посетила какая-то комиссия. Ходили по всем палатам и конкретно интересовались у раненых: какой у них диагноз и что дальше намечается делать. После консультации с врачом решили снова прочистить гнойные раны и дезинфицировать тепловыми лучами от раскаленной железной бочки, через проделанные в ней отверстия. Так я принял второе лечение. В декабре мои раны затянулись пленкой и началось заживление. А перед Новым годом меня подготовили к выписке, хотя рука еще была на повязке. Накануне новый 1943 год. Теперь путь с госпиталя в запасной полк, а где он? В предписании указывается, что он находиться где-то под Полтавой, а потом сообщили, что где-то ближе к Молдавии. А нам все приходится идти пешком. Уже кончается февраль, в маршевой нашей роте собралось уже около 140 человек. Попутные военкоматы координируют наши маршруты до запасного полка. В одном из пересыльных пунктов мне удалось узнать, где находится моя 3-я гвардейская ордена Красного знамени танковая бригада – где-то возле Кишинева. За Кишиневом нас встретил автотранспорт и отвез в запасной полк. Здесь я встретил знакомых из нашей бригады и обрадовался, что наконец-то приеду в свою бригаду.
Встретили меня все старые друзья. Появилось много новичков, и теперь у меня новая машина и почти новый экипаж. Мы стали готовиться к новым боям на территории Румынии. Помню, в каком-то из небольших городков мы остановились на окраине на передышку. Рядом оказалась помещичья усадьба – богатые хозяева все побросали и удирали вместе с немцами. Как зашли мы во двор – а там столько всякой птицы! Меня поразило, что там было много цесарок – я их никогда не видел. Большая красивая птица, напоминающая курицу. Многие из наших тоже никогда эту птицу не видели. Как открыли стрельбу, пока не пришел какой-то слуга хозяев, хорошо говоривший по-русски. Стал умолять не убивать цесарок, это, говорит, декоративная птица для украшения двора. Хотите, мол, берите гусей или уток. Но нам поневоле пришлось попробовать не только курей, но и красивых цесарок.
Пробыли мы там дня три – ожидали пополнение. Затем форсировали реку Сереет, прорвали оборону немцев, пустили в прорыв новую танковую часть, а нас срочно вывели с боя и сосредоточили на одном из глухих полустанков для дальнейшего распоряжения. И пришлось нам замаскированными стоять ждать распоряжения. Тылы наши отстали и со снабжением стало плоховато. Но наши снабженцы всегда были находчивые и сейчас тоже вышли из положения. Румыны очень хитрый народ. Чтобы русские их не обидели и не грабили, они все свои отары овец угнали в горы, куда вели плохие дороги. Нам подсказал один румын, что там на полях они и держат овец, пока пройдет фронт. Как-то подходит ко мне наш начальник снабжения, капитан, и говорит: «Старшина, мы уже три дня сидим на голодном пайке, в бригаде плохо с питанием. Мне сказали, что где-то видели много птицы». Я ему и говорю: «Птицей здорово всю бригаду не накормишь – надо ловить птицу покрупнее. Местные богатеи угнали свои отары в горы и там ожидают, когда пройдет фронт, а потом спустятся. Так вот мы и можем к ним в гости пожаловать и оттуда привезти овечек». «Вот это выход из положения, – обрадовался капитан, – так поедем и возьмем солдат с собой». Я не мог бросить боевую машину, но это уладили через командира бригады. И вот разрешение получено. Поехали на «Студебеккере» четыре человека. Лезли в гору около часа, наконец заметили поляну и отару овечек с пастухом – румын лет 45 и подпасок. Как мы его ни уговаривали продать нам несколько барашек, давали деньги, он ни в какую. Только и слышим: «нушты». Тогда мы показали ему автоматы и дали понять, что застрелим 100 или 200 штук овец и уедем – он сразу все понял. Тогда мы забрали в кузов штук 10 овечек и поехали домой. Так мы вышли с тяжелого продовольственного положения. Только приехали, а тут приказ срочно приготовиться к погрузке на платформы. Оказалось, мы должны прибыть в Белоруссию под Витебск, где намечается наступление.
Немцы и подумать не могли, что мы начнем наступление в распутицу (а был конец апреля – начало мая) с большой техникой по белорусским болотам. Ну и началось. Рубили по темноте лес, саперы делали гати, то есть настилы для танков и другой техники. Солдаты сделали себе мокроступы (округленная площадка для ноги, часто переплетенная лозой, и крепится к сапогу). С ними легко идешь по болоту с полным вооружением. Немцы укреплялись на сухих островах. Разведка разведала почти всю оборону и точно нанесла ее на карты. После небольшой артподготовки, во время артиллерийского шума, саперы продвинулись почти бесшумно вплотную к сухим местам. Ну вот все пришло в такое напряжение, как взведенная пружина. И вот в четвертом часу ночи пружина распустилась! Все загудело – танки моторами, артиллерия, разрывали «катюши» своим ошеломляющим шипением, сверху авиация. Всем частям было дано свое направление. Мы старались перерезать главную магистраль шоссе Москва-Минск и к 2 часам дня уже оседлали его. Теперь открытый танковый простор. По магистрали направление – форсировать речку Березину на Борисов. Но там большой мост, который особо охраняют немцы. Немцы не ожидали такой силы русских и начали панически отступать. Мы использовали их же метод – перерезать пути отступления и окружить. Отступающих немцев на главной Московской магистрали скопилось столько, что мы уже задумывались: куда их девать? В это время года по обе стороны шоссе всегда затопленное водой поле глубиной до 2 метров, и никуда никто не может убежать. Вот так эта колонна длинной примерно 10–15 километров добровольно попала в плен. Там и техника, и автомашины всех марок, и штабы, и санитарные машины, и генеральские легковые – все спокойно в плену. Что хочешь, то и делай с ними. Позже мы узнали, что в машинах ехало много наших девиц, которые ехали с немцами на правах любовниц и даже жен. Ну там их наши из службы СМЕРШ всех «обвенчали» и прямо конвоем отправили ближе к Верхоянску.