И вдруг в этом году где-то числа 10-го, наверное, приказ: все семьи отправить на зимние квартиры! Ну, нас на машины… У нас тогда вещи какие были – до Саратова до пристани довезли, там разгрузились – и всё, мы уехали. А полк – поднялся, и – куда-то на запад… Но не до границы, нельзя было этого делать, сосредотачивать войска, потому что немцы это могли использовать в пропагандистских целях, что Красная армия готовится напасть на Германию. И тогда бы против нас воевали бы и американцы, и англичане. И так они тянули второй фронт до 1944 года, всё надеялись, что немцы нас…
Они их, собственно, и подтолкнули, немцев, конечно. Ну, мы, конечно, не понимали почему. Отец сказал, что вот нас перебрасывают, будут большие манёвры. Не учения тогда называли, а манёвры в войсках. А потом 22 июня забегает… а я в сарае что-то мастерил там… забегает в 9 часов товарищ, Альберт Кузнецов такой, мы вместе в одном классе учились: «Паша, немцы на нас напали!» Я говорю: «Как?» – «Да, война. Уже по радио». Ну, мы: «Наша армия разобьёт немцев»…
Мы уверены были. Но трагические эти первые дни. Во-первых, у всех радиоприёмники были. У нас отобрали радиоприёмники. Только оставили это проводное радио. Потому что было очень много, конечно, по радио передач: радиостанции – и германские, и американские, английские… Особенно поляки: все, конечно, работали на немцев, преувеличивали потери.
Ну, конечно, тогда события в первый год войны не в нашу пользу были, несли потери большие. Много пленных. Но об этом по центральному радио, конечно, не сообщали, но сообщали, что немцы там-то, там-то, такой-то город взяли. А сопротивление, конечно, было большое. Особенно Черноморский флот хорошо немцам отпор дал. Они подготовились, командующий заранее развернул и ПВО, и корабли расставил, в общем, привёл их в боевую готовность…
А нам дали команду, распоряжение, чтобы светомаскировка была везде на окнах. Дальше, значит – вырыть траншеи, чтобы в случае, если налёты будут – спасаться. И Энгельс не бомбили, а вот Саратов, завод нефтеперегонный и яковлевский этот – немцы каждую ночь! Особенно когда Воронеж взяли: там аэродром был, и они базировались, «Хенкели-111»…
И вот в отношении немцев Поволжья. Немцы, немецкие лётчики – вероятно, у них инструкция была: если его сбивали, повреждали, ещё мог лететь – он должен был перелететь через Волгу (над Энгельсом перелететь) – и в 15 километрах от Энгельса немецкое село было большое: Урбах. Так вот, немцы каждую ночь бомбили Саратов. И нефтеперегонный завод поджигали. Пытались – мост железнодорожный. Но там хорошо организовано ПВО было, они не попадали. Я три случая видел сам, своими глазами, когда немецкий самолёт сбивали – и он перелетал через Волгу – и туда, к этому Урбаху. Там они приземлялись, сжигали всё – самолёт, парашюты, обмундирование, переодевались… но это потом выяснили уже. Переодевались, у них лодки надувные были небольшие с собой, всё было рассчитано. И они там в этот населённый пункт! А там уже были люди, которые их встречали. И всё, конечно, знали они. Те их провожали через лиманы, были лесопосадки, и к Волге. Они переплывали ниже, не доходя до Камышина, и – к своим войскам.
И когда утром наши посылали туда кэгэбэшную группу солдат, немцы говорили: «Нет, никого не было, мы не видели». А самолёт тут сожжённый, всё разрушено, парашюты и обмундирование их. Они всё снимали и поджигали всё, чтобы никаких не было. И три таких случая было. И конечно, после этого, наверное, и приняли решение их, немцев, переселить. Но ведь, между нами говоря, сейчас выдумывают, что умирали немцы, что их в телячьих вагонах… Их перевозили, немцев всех – вагоны были пассажирские! Не купейные, конечно. Кроме того, в каждом эшелоне – врач, две медсестры. Вывезли их в Казахстан. Там им дали, каждой семье, 50 тысяч рублей, дали им лес для строительства домов, дали земельные участки. До осени бесплатно им в течение трёх или двух месяцев овощи-фрукты бесплатно выдавали, строительные материалы. Они обустроились, земельные участки дали им, что-то из техники сельскохозяйственной. Не машины, конечно. Сохи, бороны там и прочее, вот так.
И я с немцами служил там в Казахстане, и рядом с нашим танковым полком был населённый пункт: немцы одни. Село хорошее, процветающее. Всё у них, колхозы – на высшем уровне. Я спросил их – это 1972 год, – спросил немцев: «Как вас переселяли?» Они говорят: «Нормально. Нас кормили, привезли нас сюда, дали нам денег, дали нам материалы, мы обустроили. Дали землю. Нам даже колхозы вспахать помогли. И мы не жаловались. Построили школы, медпункты у нас. И дети учились. Но первое время вроде на немецком, а потом где мы можем применить, где дети будут применять немецкий язык? Везде высшие учебные заведения все на русском. Все перешли на русский язык. Старики, пожилые – ещё на немецком говорят, а молодёжь – никто уже. Но некоторые слова помнят»…
И вот так же в отношении татар с Крыма то же, только в Узбекистан: всё одинаково. Тоже деньги им дали. Им, значит, всё их имущество по полной разрешили с собой брать: так же, как и немцам. Так что никаких там: не умирали они в дороге от голода и холода. Все в этих вагонах пассажирских. И имущество везли. Охрана, говорит, солдаты – относились к нам, конечно, враждебно… простые солдаты. Офицеры – нормально, понимали. А солдаты зло – потому что многие родители или там родные погибли на фронте уже к тому времени. Некоторые там белорусы были, украинцы. Уже немцы там отметились. Так что я очень не согласен, неправильно делают…
– Ваши воспоминания по поводу Китая?
– Китайцы были все в каменном веке, наверное. Все одинаковые. Что женщины – чёрные брюки, чёрная куртка, коса – и у мужчин тоже: не отличишь.
Они очень плохо жили. Вот у них были жилища, фанзы эти. Мы их «цирк» называли. Они и саранчу, и змеиное мясо ели. Я не знаю, лягушек – да или нет. В общем, они всё, что летает, что бегает – всё в пищу. Ну, рис. У них рис, гальян и чумыза. Гальян – это типа нашей гречки, а чумыза – типа наше просо, наше пшено. Но только по вкусовым качествам они никак не подходят нашим. Такие пресные. И чумыза – мелкая-мелкая, но похожа тоже вроде. С собой что-нибудь у них. Мешочек кожаный – и там рис с собой они берут варёный.
– Японцев вы встречали там пленных?
– А как же, конечно. Японцы – у них в Хайларе огромная база была продовольственная. Когда они уже убегали, наши дивизии их армию разгромили, и кто успел – отступали, они даже не вывезли ничего, и нашим это ещё и трофеи. Там все были консервы мясные. И мой механик этот, Жора, на этот склад пошёл. Даже боеукладки на полу там, боеукладки под снаряды – он оттуда снаряды выбросил, и у него там продовольствие всё.
У него примус был, он готовил там пищу. Принёс бидон сорокалитровый спирта оттуда, консервы различные, крупы, макаронные изделия чисто японские, и – рис. Японцы тоже больше всего на это нажимали. И мы, значит, как на обед сели, он приготовил нам мясное первое блюдо, картофельный такой суп и консервы мясные. Я смотрю – такие вот банки плоские. Я говорю: «Жора, давай, открой, что там?» Открыл он – залито жиром, белое. Мы спирт налили понемногу, жир этот намазали для закуски на хлеб. Разбавили водой этот спирт… понемногу: много я не разрешал пить. Выпили, а я говорю: «Только одну стопочку», и закусили этим. Я говорю: «Ты посмотри, что там за это?». А там лежат лягушки. Лягушки. Нас всех – ааа… Двое суток выворачивало.
И я ему говорю: «Ты чего?» А он: «Я что там, смотрел, что ли? Вижу – хорошие, красивые эти банки». Я говорю: «Немедленно их выбрось». И, значит, японцы, оказывается, тоже их употребляли. Кроме того, у них корейцы были в армии. Те и собачье мясо ели, и консервы собачьи. И японцы тоже. В основном у них рыбные консервы были, крабы. А так – они, когда в плен попадали, становились очень смирные.
Самые такие достойные противники для нас – это немцы и японцы. Американцы – это так… Все они дрожат, все они боятся. Лётчики – я вот видел, когда был в Корее: это 1950–1953 годы.
– Тогда тоже участвовали?
– Я в войне не участвовал, только танки мы туда поставляли и обучали корейцев. Бригаду формировали. В 1950-м, в ноябре – уже война там вовсю шла. Наши истребители «Миг-15» – первые были. Они были вооружены 37-миллиметровыми пушками. Это очень эффективные. Но по энерговооружённости они слабоватые были. Двигатель был. А «Сейбры», американские истребители, они были тяжелее, но более энерговооружённые. Только вооружение было само слабее. И наши, если из пушки по «Сейбру» давали очередь, допустим – разносило в щепки.
Кроме того, американцы с нашими лётчиками, если один на один – не вступали в боевое столкновение, только если три самолёта, только тогда. И если в плен попадал лётчик, его даже не спрашивали! Я случайно просто оказался там, когда такого допрашивали. Его даже не спрашивают – он сам сразу всё выкладывает. Кто, чего, какие планы и прочее – всё до капельки. Так он боялся, что его расстреляют…
А к ним относились нормально корейцы, никаких там. Может быть, на таком уровне где-то, а так – их нормально кормили, не издевались над ними…
– После Второй мировой войны вас на какие танки пересадили?
– Т-54, Т-55. Вон там у меня макетик есть. В Германии эти 55-е заменяли на 72-е танки. В танковом полку 94 танка. Три батальона по 31 танку – 93, и командирский танк 94-й. И кроме того, ещё четыре танка учебно-боевые. На них занимались на стрельбищах, вождением… стрельбой с плавных стволов… танки на подвижных платформах, для того чтобы имитировать движение – и в стволы «сотки» вкладывали 37-миллиметровый. Снаряд. Снарядов этих – полно было. Это зенитные пушки были. А зенитная батарея в танковом полку – были «Шилка», были зенитные. Счетверённые. Не пулемёты, а пушки 23-миллиметровые. Там у них своё радиолокационное обеспечение, своя электростанция. Реактивная притом, с левой стороны на крыле поставлена. Вот одна батарея была, значит, взвод один был, три машины.
Остальные – ЗПУ-2-23. Двойные. Они буксировали. Тоже 23-миллиметровая пушка. А уже в мотострелковых полках – у них не «Шилки» были, это только в танковых полках. У них были «Стрела-2», на БРМ две ракеты. И кроме того, у них переносные были «Стрела-2», зенитные переносные. Это в мотострелковых полках. Потом дивизию снарядили ракетным дивизионом, уже с атомной тактической ракетой. Но очень секретно, никого не допускали.