– Знаю, знаю, что скажешь, полковник! – оборвал Тополева Казаков. – Не мое это дело – в арьергарде воевать, мне при моих чинах в броневике сидеть и карандашиком над картой помахивать. Только войск у нас с тобой осталось шиш да маленько. И те бойцы, что здесь до последнего держаться будут, должны во что-то верить. И верить они будут, видя рядом командира корпуса, что все хорошо и что мы все выберемся. Все! Времени нет, десять минут на подготовку – и вперед. Лейтенант Дроздов! Ко мне!
Отдавая приказы, Казаков думал о двух полках, которые он потерял в неравных боях за эти несколько дней. Немцам удалось отрезать значительные части потрепанного корпуса друг от друга, но Казаков всегда находил возможность соединиться, используя маневр, изменяя направление ударов. Немцы бросались за остатками корпуса, но им никак не удавалось окружить генерала Казакова, взять его в плотное кольцо. Спасали рация и связь с командованием, которое корректировало движение корпуса к линии фронта. Иногда ставили попутные боевые задачи. Шесть дней назад остатки двух полков оказались на острие удара немецкой механизированной группы и погибли, сдерживая наступление врага на важном стратегическом направлении. Сейчас у командира корпуса осталось в подчинении не больше батальона людей. Да и то батальона не полного состава. Это все, что осталось от корпуса за время боев с 22 июня.
Взвод под командованием капитана Игошина сбил боевое охранение немцев, захватив поврежденный бронетранспортер с укрепленным на турели крупнокалиберным пулеметом. Это мощное оружие вынудило гитлеровцев искать укрытие и отказаться от атаки на прорывавшихся из окружения советских солдат. Из леса показались пехотинцы. Они установили на флангах пулеметы и открыли шквальный огонь по шоссе. Грузовики с ранеными, броневики вышли из леса и понеслись к переходу через железнодорожное полотно.
На опушке леса немцев не оказалось. Разбившись на несколько групп, первый взвод прочесал лес на участке примерно километр. Последней прорывалась группа во главе с генералом Казаковым. Поредевшая рота отстреливалась, уходя перебежками по два-четыре человека. Вот замолчал пулемет в трофейном бронетранспортере, в который один за другим попали два танковых снаряда. У самого полотна железной дороги горели два броневика. На проселке и просто в траве на участке между лесом и железной дорогой лежали тела красноармейцев. Слишком много тел. Генерал посмотрел вперед и увидел впереди, перед самой насыпью, двух красноармейцев и лейтенанта Дроздова, склонившихся над чьим-то телом. Подбежав, генерал увидел полковника Тополева в окровавленной гимнастерке. Боец прижимал к ране на груди начальника штаба плотно свернутое полотенце, изо рта полковника ручьем лилась кровь на петлицы, на грязную нательную рубаху, поменять или постирать которую не было возможности уже две недели.
– Яков Тимофеевич, как же ты, а? – Казаков присел на корточки возле полковника и поднял его голову. – Сейчас, потерпи. Ребята носилки сделают, и мы тебя в лес, к сестренкам нашим. Перевяжут тебя.
– Нет, – хрипел полковник и пытался схватить Казакова за рукав, – не надо. Товарищ генерал… Николай Степанович… Я все думал, как немцы нам все время на пятки наступали…
– Так с каким шумом идем-то, – кивнул генерал. – Немудрено.
– Нет, не так… Рация. Не выходите в эфир больше. Игошин вам доложить не успел… Они у немцев радиопеленгаторы видели…
Рука полковника соскользнула с рукава командира и упала на траву. Лицо Казакова исказила гримаса боли. Всего-то они вместе прослужили с Тополевым несколько месяцев, а как успели понять друг друга, сработаться. Какая потеря! Какой начальник штаба был! Умница! «Эх, Яков Тимофеевич, что ж ты меня одного-то оставил?»
Подбежали бойцы с двумя большими жердинами, начали просовывать их в рукава расстеленных шинелей, готовя самодельные носилки, но тут же замерли, поняв, что раненый полковник умер.
– Давайте, что встали! – прикрикнул на бойцов Казаков. – Понесем, пока не найдем где похоронить. Нельзя оставлять его.
Командир армейской группы генерал фон Рутцен провел совещание, пока его вещи заносили в здание и обустраивали его личную комнату. Два часа назад он прибыл в Слуцк, решив здесь оставить свой штаб. И теперь после совещания у генерала было двадцать минут на осмотр здания, в котором, как его проинформировали, располагалась старейшая гимназия, основанная еще Радзивиллами в начале XVII века. Генералу хотелось пройтись перед обедом по старинным залам здания, построенного в духе классицизма. Генерал любил древнюю архитектуру, любил историю и всегда говорил, что не будь он военным, то обязательно стал бы ученым-историком.
Адъютант, сопровождавший генерала во время этой экскурсии, успел немного почитать литературу по истории зданий в Восточной Европе и вполне мог поддержать разговор со своим шефом.
– Видите ли, Фридрих, – генерал заложил руки за спину и прошелся по пыльному паркету большой бальной залы, – славянам нельзя оставлять такие дворцы и исторические здания. Иначе они могут возгордиться своим прошлым. А великое прошлое для них кануло в Лету. Сегодня их участь – обслуживать великую нацию. А дворцы… Вы посмотрите, Фридрих, что они сделали с чудесным паркетом, который служил здесь князьям и королям сотни лет!
– Прошу прощения, генерал, но здесь проходили бои, – напомнил адъютант. – В здании почти не осталось целых стекол.
– Бои? – вскинул брови фон Рутцен. – Хотя действительно. Я уже и забыл об этом. Я полагал, что вина лежит исключительно на варварах, которым судьба подарила такое великолепие.
Адъютант хотел было добавить, что как раз варвары в XVI веке и построили эти дворцы, но что-то подсказало ему, что такого рода сведения испортят генералу аппетит перед обедом. А тут еще перед зданием на площади вдруг остановились бронетранспортер, «Мерседес» с откидным верхом и несколько мотоциклов. Начальство из штаба армии? Хотя вряд ли, подумал адъютант. Не было еще такого случая, чтобы представители одного штаба прибывали в другой штаб без предупреждения. И он тактично поставил шефа в известность, что возле здания остановилась колонна и в здание поднялись два офицера. Генерал помрачнел, сделал жест рукой, поправив крахмальный манжет рубашки, и заявил, что пора отправляться обедать.
Прибывшие офицеры оказались представителями абвера. Генерал фон Рутцен принял их в своем новом кабинете, куда не успели еще принести старинные картины и вазы. Старинный стол для совещаний и большое кресло Радзивиллов смотрелись в обширном кабинете штаба довольно одиноко.
– Господа, – генерал поднялся из кресла и не спеша вышел навстречу гостям, сделав большое одолжение абверу, учитывая, что прибывшие были в чинах майора и всего лишь лейтенанта, – чем могу служить? Прошу вас сюда, к столу. Не желаете ли выпить с дороги?
– Благодарю вас, генерал, – щелкнул каблуками запыленных сапог старший офицер, держа в руках фуражку с мотоциклетными очками на тулье. – Позвольте представиться. Майор Штанге. А мой спутник – лейтенант Вигман. Мы не стали бы отрывать вас от ваших дел, но ситуация такова, что нам пришлось потревожить вас и обратиться за помощью. Поверьте, она вас не обременит, но услугу абверу вы окажете большую. Думаю, адмирал лично вам телефонирует, чтобы высказать свою признательность.
– Адмирал Канарис? – Генерал задумчиво покивал головой. – Нас представляли друг другу полтора года назад в… э-э, на вилле фюрера Бергхов в Альпах. Помнится, там подавали отличную осетрину, как раз приготовленную по-русски. Так что адмирал? Как его здоровье?
– Адмирал полон сил и энергии. И миссия, с которой мы посланы в эти леса, его очень волнует. Вы позволите мне изложить вам наше дело, генерал?
– Прошу, прошу, господа. – Генерал повел рукой, приглашая садиться. – Я весь внимание.
– Где-то здесь в лесах между Минском и Бобруйском ваши доблестные солдаты разгромили механизированный корпус русских. Командир корпуса со штабом пробивается из окружения, каким-то чудом ускользая из кольца. Личность этого советского генерала весьма интересует адмирала. Это некто генерал-майор Казаков. Очень талантливый полководец, как утверждает адмирал Канарис, и человек, преданный советским идеалам, истинный коммунист.
– Так чем ваше ведомство заинтересовал человек, коль скоро он ортодокс коммунистической веры?
– Адмирал строит на нем расчет, – сдержанно улыбнулся майор. – Во-первых, с советским генералом по лесам путешествует достаточное количество секретных документов корпуса. Во-вторых, абвер намерен завербовать русского генерала. Не улыбайтесь, мы тоже полагаем, что русский генерал на вербовку не пойдет, но ведь в Кремле об этом не будут знать. Они узнают только, что мы им подбросим. И они поверят, генерал, я уверяю вас. Дело в том, что этот русский генерал был в свое время близок к другому высокопоставленному полководцу, которого Сталин так недальновидно расстрелял. Как и сотни других, впрочем. Предательство одного вполне оправдается предательством другого. А мы раструбим с помощью ведомства доктора Геббельса, что красные генералы уже бегут от своего деспотичного верховного главнокомандующего Сталина. Кстати, Геббельс и Канарис уже встречались по поводу этой затеи. Это будет прекрасной и изящной дезинформацией на благо нашей победоносной армии.
– Не могу не согласиться, майор, – покачал генерал седой головой. – У вас в абвере светлые головы, если вы сумеете подорвать такими ходами советский фронт. Тогда мы еще до осени войдем в Москву и Петербург. Так чем я могу помочь адмиралу здесь, господа?
– Мы просим вас, генерал, отдать приказ вашим командирам оказывать абверу необходимую помощь в деле розыска русского генерала. Нам многое не потребуется. Просто в нужное время в нужном месте пара батальонов ваших егерей, чтобы оцепить район. Остальное мы сделаем сами.
– Вы уверены, что у этого вашего генерала совсем не осталось солдат и он путешествует один?
– Мы идем за ним по пятам. После последнего боя у него оставалось не больше роты солдат и мало патронов. Два дня назад он выходил в эфир радиостанцией, у которой кончалось питание. Сигнал был слаб, и его, я думаю, даже не услышали в Москве. Мы нашли место выхода в эфир и по следам определили, что генерал с группой солдат и офицеров двигается в сторону линии фронта. При нем немного гражданских, которые прибились к его группе. И еще у нас к вам просьба, генерал. Отдайте приказ вашим солдатам не стрелять без разбора и ради развлечения во всех, кто выходит из леса.