и, нарушения условий управления войсками.
А разведка? Это очень коварный и далеко идущий в своей ошибочности тезис, что вести разведку может каждый красноармеец! Да не может каждый. Учить этому искусству нужно отдельно и очень кропотливо. Знаний нужно много: нужно научить людей не только смотреть, но и видеть, понимать, на что обращать внимание. Учить просто скрытно передвигаться, быть незаметным, основам индивидуального боя учить, а не в составе отделения, взвода и роты. Нужно специально обученные разведывательные подразделения иметь во всех родах войск. И в пехоте, и в танковых частях, и в артиллерии. Нужны специалисты по разведке в штабах соединений. Разведку нужно вести не только путем наблюдения со специальных постов в полосе своей обороны. Нужна регулярная разведка в тактических и стратегических тылах противника, нужны специализированные и хорошо подготовленные специализированные группы.
Да это вообще особенное и глубокое, упущенное в Красной Армии направление в военном искусстве. И вот сейчас бы не пришлось набирать с миру по нитке группу более или менее подходящих бойцов с минимальным опытом и талантами для выполнения такой важной задачи. Да и себя полковник Горбунов не чувствовал особо подготовленным. Чего уж говорить о стоящем за его спиной майоре Сорокине, который военного дела совсем не знал. А его оперативный опыт там, за линией фронта, сводил его пользу в группе вообще к нулю.
– Товарищи! – твердо, как и положено командиру, произнес Горбунов. – Перед нами стоит важная и сложная боевая задача. Пересечь линию фронта, выйти по немецким тылам в район, где геройски сражались генерал Казаков и его товарищи. Мы должны спасти секретные документы, завладев которыми гитлеровцы смогли бы нанести непоправимый чудовищный урон Красной Армии. Мы идем с вами в опасный рейд, но мы с вами спасаем тысячи и тысячи жизней. Выполним приказ и вернемся с честью. А кому суждено погибнуть, тем слава и великая память нашего народа. Идет священная великая война. Родина в опасности, и мы идем с вами туда, куда нас Родина посылает. Мы воины великой страны, и мы победим! Заводи!
Не говорить всей правды было сложно, умолчать и заставить людей поверить, что этот рейд необходим, еще сложнее. Но и сказать, что вся группа идет только для того, чтобы спасти одного человека, когда ежедневно гибнут десятки тысяч, было бы глупо. Пусть речь и идет о жизни генерала. Полковник Горбунов смотрел на своих солдат злой и недовольный собой. Не так, не те слова он подобрал. Как все глупо и неправильно. Отогнав от себя пустые и вредные для дела мысли, он сосредоточился на ходе операции, которой руководил.
– По машинам! – пронеслось над поляной, стук десятков сапог, звук стартеров наполнил тишину ночного леса. И этим звукам вторила далекая канонада, стук пулеметов где-то в ночи на передовой.
Через минуту колонна потянулась лесной дорогой на запад. Соколов сидел в люке, ощущая прохладу брони танка и пригибаясь, когда над дорогой появлялась низко свисающая ветка дерева. Колонна шла к речной пойме в сторону от дорог. Немцы атаковали днем и ночью, танковые клинья врезались в нашу оборону, разрезая и разрывая ее, и в эти прорывы вливались новые войска. Удары наносились по фронту, во фланги, Красная Армия контратаковала, даже отбивала захваченные фашистами населенные пункты и снова откатывалась на восток.
Сплошной линии фронта еще не было. Оборонительные позиции создавались на линии ударов, на танкоопасных направлениях. Группа шла к рубежу, на котором немецких войск, скорее всего, не было. По крайней мере, там не было окопов, батарей противника, минных полей. А еще контратака наших корпусов на линии Орша – Витебск должна была отвлечь немцев, подтянуть в район прорыва Красной Армии все резервы, все имеющиеся в оперативном подчинении этой группы войск силы. В районе прорыва ударной группы немцы не видели больших сил Красной Армии и не ждали удара. А значит, там не было войск. Почти не было.
Машины шли без света фар, мерно урча двигателями в ночной темноте. Соколову, чей танк шел во главе колонны, приходилось спускаться в люк и закрывать его. В башне он включал свет и рассматривал карту. Потом снова поднимался наверх и смотрел на местность, искал ориентиры, убеждаясь, что они двигаются правильно. Промеренный шестами брод должен быть справа. Вот у края проселочной дороги появились две раздвоенные березы. Искривленные стволы, поникшие ветви. Одна береза чуть обгорела. Здесь проселок должен раздвоиться. Одна дорога пойдет вдоль реки на юг, вторая свернет, небольшой спуск, а потом брод. Танки могут форсировать водную преграду до глубины 1,3 метра. Отклоняться в сторону опасно – потом придется вытаскивать заглохшие машины буксиром. Потеря времени и лишний шум.
Колонна остановилась, и полковник, выбравшись из бронетранспортера, отправил вперед мотоциклистов. По вешкам, которые выставили еще вчера, мотоциклы прошли самой мелкой частью брода на другой берег и заняли оборону. Потом прошли танки, следом на берег выбрались бронетранспортеры.
– Все, можно сказать, мы на нейтральной полосе, – показал на ночную равнину полковник подошедшему к нему Соколову. – Дальше, в полукилометре от берега, есть топкая пойменная часть. Ее заливает весной, там бьют родники, и почва переувлажненная бо`льшую часть теплого времени года.
– Вы уверены, что мы там пройдем? – спросил Алексей.
– Несколько дней назад там наши колесные броневики прошли. Я расспросил водителей, у них там один опытный оказался, знает, как такие топкие места проезжать. Он их и вывел. Говорит, и танки пройдут, только нельзя останавливаться. Зароется гусеницами, и не вытянуть потом. Как твои, справятся, опытные водители?
– Справятся, только надо по всей линии прохода бойцов поставить, чтобы отмашку давали, как бакены на реке, знаете? Механики будут знать, что их объезжать надо слева. И так до следующего.
Полковник ушел вперед с мотоциклистами, потом по радио велел двигаться бронетранспортерам. Те, двигаясь извилистым путем, по проложенной трассе пересекли заболоченный участок свободно. Оставалось дело за танками. Бабенко подошел к Соколову и чуть тронул за рукав. Алексей уже привык к не совсем военным манерам испытателя и относился к нему снисходительно. Хотя кто кого больше опекал, понять было сложно. Семен Михайлович к своему командиру относился с отеческой любовью. И с кухни котелок принесет погуще, и подушку раздобудет на ночлеге в деревне.
– Товарищ командир, давайте я проведу каждый танк. Я смогу, я гонял их по таким топям сотни раз. А ребята могут растеряться и встать. А этого нельзя. Гусеницы тяжелой машины, они как ножовка в дерево врезаться будут и только хуже сделают, если давать слишком много газа. Тут внатяжку надо идти, на ровных оборотах.
– Семен Михайлович! – Соколов оглянулся, не слышит ли кто их разговора. – Понимаете, нам нельзя этого делать. Это армия, тем более война. Даже если есть риск утопить танк, если есть риск сорвать операцию, я как командир не имею права не доверять механикам. Если я взял их с собой, значит, уже доверяю. И каждый должен сам, поймите. Если я не доверяю, человек сам начнет в себе сомневаться. Нельзя этого на войне.
– Да, вы, наверное, правы, – кивнул смущенный Бабенко. – Просто я невоенный человек, а у вас тут своя психология. Вас этому учили, наверное, в танковой школе?
– И в школе, и на войне. Война тоже учит. Вы лучше поговорите с водителями, подскажите, посоветуйте – так будет лучше. Так вы им сможете помочь. Но не подменять собой каждого.
И тут небо осветилось такими зарницами, что все повернули головы на северо-запад. Донеслись звуки канонады. Где-то там сейчас началась артподготовка. Били сотни орудий, летели огненные стрелы реактивных снарядов «катюш». Начиналась совместная войсковая операция. Надо было торопиться. Один за другим танки уходили в темноту. Шлепали по грязи танковые гусеницы, урчали натужно двигатели, но машины преодолевали преграду, двигаясь от одного выставленного на маршруте бойца до другого. Последним через топь пошел танк Соколова. Бабенко провел его мастерски, на одном дыхании – так показалось лейтенанту.
Глава 4
По приказу полковника Горбунова первыми вперед ушли мотоциклисты, за ними «ханомаги», три танка, и замыкали колонну два других бронетранспортера. Как Соколов ни пытался доказать полковнику, что первым надо идти танку, тот не согласился. Солнце еще не поднялось, только светлело небо на востоке, а колонна под грохот артиллерийской стрельбы в районе прорыва под Оршей уже шла на полной скорости. Нужно было засветло преодолеть около тридцати километров перелесками и балками. И тогда можно считать, что линию передовых частей вермахта они прошли. Хотя трудно было точно сказать, где немцы прорвались, а где еще нет. Сведения разрозненные, связь все время нарушается, а вышестоящие штабы часто молчат, лишь отдавая общие приказы держаться, не отходить.
Насколько Соколов помнил карту, они сейчас двигались вдоль невидимого за деревьями железнодорожного полотна, а левее начиналось общее понижение местности. Сначала это была обширная балка с пологими крыльями, потом она уходила между двумя холмами вытянутой долиной. Днище долины было все изрезано промоинами, здесь было множество каменных блоков из развалившегося сливного песчаника. Щебенистые участки сменялись каким-то диким нагромождением камня. Горбунов выбрал этой район как наиболее подходящий для скрытного перемещения группы на восток.
Алексею очень хотелось связаться с командирами танков своего взвода Огольцовым и Никитиным. В таком молчании, не поддерживая связи, не зная о возможных возникающих проблемах на других машинах взвода, ехать было муторно, но режим радиомолчания был сейчас важнее привычки командира постоянно иметь информацию о состоянии подразделения.
– Бабенко, как машина? – спросил Соколов по ТПУ механика-водителя. – Что за хруст?
– Камень, наверное, между катками попадал, – отозвался напряженным голосом Бабенко.