– А что она тебе на это сказала? – усмехнулся Бочкин.
– Сказала, что я дурак, – вздохнул Логунов. – Великовозрастный…
– А я один вот, – вставил Бабенко, посмотрев на танкистов добрыми глазами. – Не получилось у меня как-то. Вроде и в почете был на заводе, и премировали меня путевками на курорты, а не сложилось.
– Что так-то? – спросил Логунов. – Все стервы попадались?
– Нет, ну почему, – пожал механик плечами. – Женщины хорошие встречались, приветливые, добрые. Да только во мне, наверное, дело. Мне все с каждой казалось, что не для нее я. Все думал, не тот я, что встретит она другого, лучше меня. Одна была учительница, хорошая очень, много знала, столько рассказывала. А я молчал все. Молчал и думал, что ей бы не меня, а инженера какого, ученого профессора, чтобы тоже много знал. А то ведь она порассказывает, порассказывает, а потом ей наскучит и уйдет. Обоим больно сделается. Ну, и с другими так же…
– Это оттого, Семен Михалыч, что ты нерешительный, – засмеялся Бочкин. – С женщинами надо по-другому.
– Помолчал бы, знаток женщин, – тихо проговорил Логунов. И продолжил, обращаясь к Бабенко: – Ты, наверное, за своими машинами и не видел их. Такое бывает. Любит человек работу, а потом думает – вот женюсь, а жена к работе меня станет ревновать, пилить будет, что больше внимания ей, значит, а не супруге.
– Может, и так, – не стал возражать Бабенко. – Да, технику люблю, готов возиться с ней сутками. Бывало, и ночевал в цеху. Такое не каждая поймет и одобрит. Может, потому и от брони отказался, на фронт попросился, что здесь я нужнее. Да и не ждет меня никто.
– Это я понимаю, – неожиданно заговорил молодой чеченец. Лежавший за спинами на брезенте Омаев поднялся, повернулся на бок и подпер кулаком щеку. – У нас старики тоже учат, что женщину нужно любить и уважать. И неважно, твоя она мать, твоя ли сестра. О ней думать надо, а то какой же ты джигит, если от тебя женщина плачет? Нельзя женщину обижать. Мужчина сильный, она слабая.
– Хорошая традиция, – улыбнулся Бабенко.
– Знаете, что страшно? – задумчиво продолжал Руслан. – Мы вот мужчины, мы на войне. Так и должно быть, когда мужчина идет на войну, так всегда было, и на войне наше место. А вот когда на войне женщина – это страшно, и обидно, и больно. Не должно быть так!
– Это ты о Людмиле своей? – спросил Бочкин.
– И о ней тоже, – грозно глянул на балагура пулеметчик. – И ей тут не место, и другим. Война для мужчин. Женщина должна ждать дома, кров беречь, очаг разжигать, детей кормить. А они здесь. А у многих и детей нет, и не замужем даже. А если убьют? Значит, никогда они никого не родят. Зачем так?
Омаев снова откинулся на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в небо, на котором уже появились первые звезды. Все замолчали, наверное, думая над словами молодого горца или вспоминая дом. Соколов решил, что пора поговорить о важном, хватит на сегодня воспоминаний. Война не ждет.
– Давайте теперь о наших делах поговорим, товарищи, – произнес Соколов. – Приказ командования остается в силе. Группа понесла тяжелейшие потери, у нас остался один танк, но мы все равно должны довести дело до конца. Рация с двумя комплектами питания в танке. Надо найти генерала Казакова, передать приказ, подготовить или найти площадку для посадки легкого самолета и отправить его к нашим.
– Если приказ, значит, надо выполнять, – за всех ответил Логунов, который по штатному расписанию считался командиром отделения, а экипаж, как отделение, находился в его подчинении.
– Боезапаса у нас почти нет. Бочкин, сколько снарядов в укладке?
– Бронебойных восемь, осколочных два и осколочно-фугасных четыре, – бойко доложил Николай.
– А с патронами как, Омаев?
– Два диска снаряженных и россыпью из запасов еще на пару дисков. Не больше.
– Двести пятьдесят патронов на пулемет, – кивнул Соколов. – Этого и на тридцать минут боя не хватит. Горючего на пару часов хода. Да и сама наша «семерка» побегала в эти дни выше всякой нормы. Могут и гусеницы подвести, и фрикционы чуть подожгли, два амортизатора, кажется, потекли, да, Семен Михайлович?
– Совершенно верно, товарищ младший лейтенант. Так я вам и докладывал сегодня.
– А нам с вами по прямой надо преодолеть около 120 километров. Если применяться к рельефу местности, то все 200 придется отмахать. Я не уверен, что штаб корпуса все еще находится там, откуда они выходили на связь в последний раз. Считаю, что наша задача – найти генерала. Время, которое мы потратим на это, уже не так важно. Не имеем мы права погибнуть раньше, чем передадим Казакову рацию и приказ.
– Так точно, приказывайте, товарищ младший лейтенант, – снова за весь экипаж ответил Логунов.
– План действий такой, товарищи. Чтобы преодолеть железнодорожное полотно, а затем и шоссе Бобруйск – Могилев, нам нужен исправный и боеспособный танк с полным запасом горючего и боеприпасов. Здесь, в лесу, мы ничего не высидим. Завтра утром нарубим березовых ветвей и елового лапника, закрепим на корме, чтобы этот хвост заметал следы гусениц на щебне. Перейдем в район на пять километров северо-западнее. Я там на карте присмотрел лес, в котором мы укроем танк. С машиной оставим Бабенко и вчетвером отправимся на станцию. Надо найти там солярку. Она может быть в цистернах на путях. На железнодорожных станциях всегда можно найти горючее. Я, по крайней мере, надеюсь на это. Других мест поблизости нет. Для нас важнее всего, чтобы танк мог двигаться. Так что сейчас всем спать. Подъем на рассвете. Выставим часовых, дежурить по полтора часа. Бабенко не дежурит, ему завтра машиной заниматься. Все, отбой!
Соколов еще раз оглянулся на замаскированный среди деревьев танк и остался доволен. Молодцы ребята, особенно Руслан Омаев. Вот что значит опыт. Знает, какие деревца срубить, как их положить, чтобы скрыть боевую машину. Листья не скоро завянут, и танк простоит так день, а может, и два. Алексей повернулся и побежал догонять своих танкистов. Снимать черные комбинезоны они не стали. Так ночью еще незаметнее. А соваться на станцию днем было глупо. Повсюду охрана, люди снуют. Мотоциклы с автоматчиками ездят.
На крыше заброшенного каменного пакгауза, неподалеку от станции, возле разобранных путей, ведущих в тупик, Соколов устроил наблюдательный пункт. Крыша за долгие годы, что зданием не попользовались и не чинили, проросла не только травой из занесенных ветром семян, но даже древесным подростом. Отсюда были видны три ряда путей на въезде и выезде со станции, запасные пути с товарными вагонами и платформами. Были тут и цистерны. Соколов лежал рядом с Логуновым и Бочкиным, разглядывая станцию в бинокль.
– Вон там железнодорожное депо, – показал Логунов пальцем в сторону запасных путей. – Если в цистернах на путях не солярка, то в депо могут быть бочки с горючим.
– Для мотодрезин? – спросил Алексей.
– Мотодрезины потому и «мото», что бензином заправляются. А там могут быть емкости, из которых заправляют трактора и другую технику с дизельными двигателями. Не факт, что там есть горючее, но больше его здесь искать негде.
– Если только в тракторе, – кивнул Бочкин, показав на старенький «ДТ» возле крайних путей. – Много в его бак вмещается? Литров пятьдесят, наверное. Нам это на один чих, хотя с десяток тракторов пошустрить, и наскребем себе на заправку.
Дождаться ночи, а потом придется как кошкам в ночи красться. Сейчас запомнить расположение постов. Хотя ночью все может измениться. Могут на ночь количество постов увеличить, могут с собаками патрулировать территорию. А собаки чужаков сразу почуют. Надо что-то придумать. И дождаться Омаева.
Соколов послал его обойти станцию со стороны полей, может, там возле станции есть заправочный узел. Такое часто бывает, когда с железнодорожных цистерн сливают бензин в заправочный узел, а с него уже ведут заправку техники. Там неподалеку, судя по карте, песчаный карьер. Может, технику для работы в карьере заправляли, что-то осталось.
Шутка Бочкина была не только шуткой. Если не найти цистерну с дизельным топливом, то можно собрать нужное количество из нескольких емкостей, если такие найдутся. Правда, неясно пока, как это малое количество топлива доставлять до танка. Да и как большое количество доставлять, Соколов тоже еще не придумал. Хотя бы найти – это уже половина дела.
Омаев пришел очень быстро, взобрался тихо, как ящерица, на крышу и громко зашептал:
– Там в поле стоит несколько танков. Бой был. Давно, может, недели две назад. Немецких танков нет, они свои утаскивают на буксире сразу. Шесть «бетушек» стоит и две «тридцатьчетверки».
– Логунов, – Соколов позвал сержанта, – продолжайте наблюдать и ждите нас. Я с Омаевым посмотрю, что там в поле за танки стоят.
Спустившись с крыши пакгауза, танкисты отошли за деревья, а потом побежали параллельно железнодорожным путям. Метров через четыреста открылось обширное поле частично с выгоревшими, частично с вытоптанными и раздавленными гусеницами и колесами военной техники посевами. Танки стояли в самых разных положениях. Видимо, тут было много и немецкой подбитой техники, но ее уже увезли в мастерские сами немцы. Сиротливо стояли танки «БТ». Три по отдельности, потом два совсем рядом и третий возле самого карьера. У некоторых разбиты гусеницы, почти у всех по несколько пробоин в башнях и корпусах. Два со следами взрыва внутри машин. Все танки обгоревшие, черные. И все стоят пушками к дороге. Это была атака, отчаянная и безрезультатная. С большими потерями. Наверняка атаковали в лоб.
Ближе к дороге – два «Т‐34». Один был подбит. Снарядами разбило гусеницу и часть катков с одной стороны. А потом снаряд попал сбоку в корпус.
Второй был цел. У него тоже слетела гусеница, но это, судя по всему, не было следствием попадания снаряда, а скорее досадной поломкой во время атаки. Танк сполз в промоину и не смог выбраться. Он был почти цел, если судить о нем чисто внешне.
Танкисты, прикрываясь кустарником, стали подбираться ближе к «тридцатьчетверкам» возле дороги. Когда они спустились в канаву возле шоссе, Омаев показал на густой кустарник ниже полотна дороги: