– Смотрите, там труба под дорогой. Чтобы вода перетекала и не размывала полотно. Давайте по ней на ту сторону. К самому танку и выйдем.
Соколов кивнул, удивившись в очередной раз острому глазу молодого чеченца. Переливную трубу было из-за густого кустарника не видно, но если подумать, то становилось понятно, что именно в этом месте густой кустарник и пышная трава были потому, что почва хорошо увлажнена.
Алексей нагнулся и вошел в сырую прохладу трубы. Из-под ног прыгнули лягушки. Впереди в пяти метрах еле различался свет с другой стороны бетонной трубы.
После первых же шагов почувствовалась вибрация. По шоссе ехала машина. Соколов стал прислушиваться, медленно приближаясь к противоположной стороне трубы. Под ногами хлюпала застоявшаяся вонючая вода. Пахло тиной и прелостью. Машина была уже где-то над головой. Потом звук мотора исчез. Соколов с Омаевым остановились у выхода из трубы. Наверху хлопнула автомобильная дверь, зашуршали камушки под ногами. Кто-то подошел к краю дороги и остановился на обочине. Послышалась немецкая речь.
– Эх, языка не знаем! – прошептал чеченец.
– Тсс! – Соколов поднес палец к губам. – Я знаю.
Язык Алексей знал хорошо, даже понимал беглый разговорный. Ему просто повезло, что в деревне, где он жил у бабушки, в школе преподавала Марта Карловна, жена немецкого антифашиста, привезенная в Советский Союз с сыном. Его звали Макс, но мальчишки называли по-своему привычнее – Максимом. В те годы только и разговора было о том, что в Германии поднимает голову фашизм. А отец Макса сражался с ним в далекой Германии и был героем.
Алексей с сыном учительницы подружился первым. Наверное, сказалась склонность к языкам. Соколов и в школе по немецкому всегда имел пятерки, и в общении они быстро нашли общий язык. А еще Алексей учил Макса говорить по-русски. У них даже игра была такая. По четным дням они разговаривали только по-немецки, по нечетным – только по-русски.
А потом была танковая школа, где им тоже преподавали немецкий язык, но уже с уклоном военным. Много было технических слов и понятий, военной терминологии. Соколову снова все давалось легче, чем другим курсантам, потому что у него языковая база была сильнее.
И сейчас он стоял и слушал. Ловил каждое слово, доносившееся сверху. Разговаривали два офицера.
– Вот этот «Т‐34»? – спросил один из немцев. – На вид он кажется целым. Его бросил экипаж?
– Нет, я не знаю случаев, чтобы русские бросали свои танки, – ответил второй. – Тяжелый снаряд угодил ему в башню с другой стороны. Отсюда пробоины не видно. И он сполз боком в эту яму. Видимо, водитель пострадал тоже. Мы пытались завести его, но горючее вытекло через пробитый топливный провод и отверстие в баке.
– А второй «Т‐34»?
– О, этот годится только на то, чтобы его тащить на буксире. У него разбиты подвеска, гусеница. Вам все танки нужны для стрельб в карьере?
– Нет, эти старые русские танки не нужны. О них мы знаем достаточно. У них слабая броня. А вот на этих «Т‐34» я хочу поучить своих артиллеристов. Значит, говорите, тот танк можно даже завести?
– Если привезти горючее, починить поврежденные узлы и детали, то, думаю, можно.
– Замечательная идея, – снова заговорил первый немец, и Соколову показалось даже, что он там, на дороге, стал потирать руки от удовольствия. – Потренироваться на танке в движении. Я прошу вас, майор, сегодня же займитесь этой машиной. Сделайте все, что нужно, и перегоните ее в карьер.
– Слушаюсь. Я лично прослежу за всеми работами. До вечера я успею прислать двух механиков на машине и дам им бочку дизельного топлива с ручным насосом. Думаю, там работы на полчаса, от силы на час. До темноты мы успеем. Главное, что цела подвеска.
– Поторопитесь, майор…
Соколов оперся спиной о бетонную стенку трубы и повернул голову к молодому чеченцу. Омаев нетерпеливо смотрел на командира и только что за рукав не дергал. Алексей пересказал ему разговор немецких офицеров.
– Ах, гады, значит, наши танки из пушек расстреливать тренироваться хотят. А потом в бою будут знать, куда бить?
– Нет, не о том, Руслан. Тут другое. – Соколов стиснул плечо пулеметчика. – Они ведь горючее привезут к танку вечером. Еще дотемна.
Высунув голову из трубы, Алексей смотрел на удалявшуюся в южном направлении черную легковую машину. Значит, оттуда и придет грузовик с механиками, запчастями и горючим. Вот что нужно. Сразу решается проблема и с соляркой, и с доставкой ее до танка в лесу. Повернувшись к Омаеву, лейтенант подмигнул:
– Ну что, джигит, пора и тебе, как и твоему деду, послужить на войне пластуном. Сможешь напасть скрытно и без выстрелов уничтожить фашистов? Одним кинжалом? – Соколов спросил, а сам очень боялся услышать в ответ, что парень еще никогда не убивал, что это в первый раз страшно.
– Все сделаю, как надо, товарищ младший лейтенант, – заверил Руслан, и его глаза недобро сузились. – Еще в учебной роте мы в бою участвовали. Немцы прорвались, нас бросили закрывать прорыв. Всех тогда собрали: и штабных, и ездовых. Я тогда двенадцать гадов из винтовки застрелил, а когда они подошли к нашим окопам, мы поднялись в штыки. Я троих убил вот этими руками, товарищ младший лейтенант. Не подведу. И рука не дрогнет.
– Хорошо.
Соколов задумался. У экипажа по одному пистолету на каждого и один автомат «ППШ» на всех. Логунов молодец. Он прихватил еще с поля боя немецкий «шмайсер» с тремя рожками. А еще в танке два пулемета «ДТ». Сколько в машине, которая приедет готовить подбитый танк к транспортировке, будет человек? Водитель, пара механиков, унтер-офицер в качестве начальника. Это глубокий тыл, не потащат же они с собой взвод солдат? И брать их надо не здесь, а раньше, когда они поедут по дороге. А если там еще машины во время нападения покажутся? Алексей потер лицо руками. Тяжело-то как! Нет у него опыта в таких делах.
– Товарищ младший лейтенант, – позвал Омаев, и когда командир повернул голову, он спросил, вглядываясь в глаза Соколову: – Вы о чем думаете? Как напасть на машину? Можно мне предложить? Мне дед много рассказывал, как они во время войны действовали. Там, конечно, все по-другому было, но я понял, как они побеждали. Малым числом. Понимаете, когда сто человек на сто человек в открытом бою идет, то неизвестно, кто победит. А когда сто человек пойдет на двадцать, то победят те, кого больше. А чтобы победили двадцать, нужна хитрость. Нельзя показывать, что вас мало. Нельзя все малые силы собирать в кулак. И действовать нужно неожиданно и быстро. Пока враг не опомнился, пока он не понял, сколько вас и где вы. Так пластуны действовали. Враг должен быть в куче, а мы должны рассредоточиться. Тогда они у нас вот где!
Омаев показал сжатый кулак и с надеждой посмотрел на командира.
– Мы не знаем, сколько их будет и какой они дорогой поедут, – сказал Соколов. – А на дороге могут оказаться и другие машины.
– Мы их здесь перебьем, – уверенно заявил Омаев, раздвинул ветви кустарника и показал на танки.
Они успели. Пока Соколов с автоматом вел наблюдение за полем с подбитыми танками, Омаев добежал до станции, где Логунов и Бочкин лежали на крыше пакгауза. Получив приказ командира, сержант посмотрел на часы. Нужно было спешить: до наступления темноты оставалось не больше четырех часов. А немцы потемну не приедут. Они приедут засветло, чтобы все сделать и засветло же вернуться назад.
– Я к командиру, – поправляя на плече ремень немецкого автомата, заявил Логунов. – А ты, Руслан, бери Николая и бегом к танку. Вытащите пулемет, возьмите все диски. Там еще, говоришь, два диска набить надо патронами. Набьете и бегом к шоссе. Я вас встречу еще в лесу, чтобы вы сдуру на немцев, в случае чего, не нарвались. И еще, передайте Бабенко. Он там один, да с пистолетом. Если придут немцы, пусть спрячется и в бой не вступает. Немцы в худшем случае танк на буксире попробуют утащить. Так он хоть проследит, в каком направлении. Не время помирать, поняли? Выполняйте!
Соколов одобрил план пулеметчика, потому что своего плана у него не было, а у парня уже был опыт рукопашных схваток, да и рассказы его деда-пластуна были сейчас ценны. Руслан говорил, что дед с самого детства рассказывал ему по вечерам у очага, как они воевали, как били немцев, какими хитростями пользовались и побеждали врага. Сейчас они с молодым чеченцем сидели в той же самой трубе под дорогой, из которой слышали разговор немецких офицеров. Логунов с Бочкиным прятались в танках на поле, поджидая немцев там.
Машина подъехала на то же самое место, наверху снова хлопнула дверь, послышался топот ног, как будто кто-то спрыгнул на асфальт из кузова. Шаги у самого края дороги.
– Эти танки? – спросил по-немецки властный грубый голос.
– Так точно, – поспешно ответил второй голос. – Господин майор мне их показывал. Вон тот, что боком сполз в канаву, нам и нужен.
– Черт, как туда подъехать? Тут ни одного спуска нет.
– В крайнем случае бочку можно спустить с машины и откатить туда вручную. А закачать горючее в баки мы можем ручной помпой.
– Да, страшная машина, – сказал кто-то третий, и Соколов почувствовал, как потянуло запахом табачного дыма. – Не хотелось бы с такой встретиться в чистом поле. Да и в окопе тоже.
– Ганс, Вилли! – прервал рассуждения первый грубый голос. – Перестаньте курить. Наблюдать за местностью, охранять машину.
Ясно, какой-то фельдфебель и двое солдат. А еще там водитель, думал Алексей, глядя через кустарник у выхода из трубы на спины двух солдат с инструментальными ящиками в руках, которые пошли через поле к крайнему танку. «Эти двое механиков не выглядят такими уж боевыми. Логунов с Колей справятся с ними легко. Стрельбу бы не подняли раньше времени. А нам с Омаевым придется туго. У нас здесь возле машины четверо».
Сзади зашуршало, Соколов повернул голову и увидел Руслана, который спешил к нему.
– Я осторожно выглянул с другой стороны, – зашептал пулеметчик. – Водитель сидит в кабине. Дверь открыта, ногу свесил. Двое солдат бродят по обочинам, камни ногами пинают. Автоматы так просто на ремнях висят. А их командир, здоровый такой, стоит и смотрит на танки. У него автомата нет, только пистолет в кобуре.