– Где? Покажите на карте, Василий Иванович, – попросил Соколов.
Логунов склонил голову над развернутой картой и провел пальцем. Там, где он показал, проходила железнодорожная дорога Могилев – Осиповичи – Слуцк. А ветка отходила на городок Липовку. Немцам зачем-то эта железнодорожная ветка была нужна, раз они ее стали восстанавливать. Отправив Бочкина в охранение, Соколов снова уселся над картой. Сержант присел рядом, сдвинув на затылок пилотку.
– Смотрите, Василий Иванович, что я думаю, – заговорил Соколов и стал показывать на карте кончиком карандаша. – Вот из этого района выходила в эфир рация штаба корпуса. По докладу генерала Казакова в штаб армии, их блокировали немцы крупными силами, и они готовятся принять бой. Нам надо разведать местность, нам нужно узнать, что это за населенный пункт Липовка. Нам нужно попутно думать и о пополнении боезапаса. Горючее пока есть, а вот снарядов и патронов мало. Очень мало. На один полноценный бой не хватит.
– Да, товарищ лейтенант, искать генерала Казакова нам будет сложно, если его нет в той точке, что вы показали. А его там нет наверняка. И мы не можем ездить по лесам и кричать «ау». Нам нужны разведсведения о событиях тех дней. «Язык» нам нужен!
– Кто? – не понял Соколов.
– Ну, это выражение такое у нас еще на финской было. Взять «языка» – значит взять в плен осведомленного офицера или солдата вражеской армии для получения сведений о противнике. Нам капитан наш рассказывал, что это слово «язык» в таком понимании в армиях мира существует уже больше тысячи лет. Понимали наши предки в разведке.
– А еще мы должны наших пленных освободить, Логунов! – покосившись на своих танкистов, тихо сказал Алексей. – Это наш долг, долг советских солдат – помочь своим товарищам. Как Суворов говорил? Сам погибай, а товарища выручай!
– Да я согласен с вами, товарищ лейтенант, – горячо заговорил сержант. – Я просто думал, что вы против будете. Ну… учитывая секретность нашей операции и все такое. А вы молодец. Одобряю!
Изучив на крупномасштабной топографической карте местность, Соколов сложил ее и, прихватив бинокль, отправился с Логуновым на опушку леса, откуда была видна железная дорога. Лента дороги протянулась по узкой полоске безлесного пространства. Справа она терялась за стеной высоких сосен, поднимавшихся на небольшой холм, слева уходила на открытый участок. Где-то там была Липовка. До нее от основной железной дороги по этой ветке, если верить карте, почти 120 километров. Значит, в поселке есть что-то такое, ради чего туда тянули в свое время железнодорожную ветку. Поселок маленький, населения там пара тысяч человек. Вряд ли туда провели железную дорогу просто для того, чтобы сделать пассажирскую железнодорожную станцию.
Пленные ломами поддевали искореженный рельс. Неподалеку лежали несколько расщепленных шпал. Кажется, это не результат бомбежки. Наверное, из-за времени полотно пришло в негодность и вагон просто сошел с рельсов, тяжелый вагон. Он съехал с насыпи и разворотил полотно. Вон он, лежит на боку. Из него высыпались толстые сосновые бревна.
– Не подобраться к ним по-тихому, – с сожалением сказал Логунов, покусывая травинку. – С другой стороны лес ближе к «железке» подходит, но все равно этого мало. Метров двести оттуда, как считаете?
– Да, пожалуй, – пробормотал Соколов и отложил бинокль. – Тут что-то придумать надо.
– А если на нашем трофейном грузовичке подъехать? – предложил сержант. – Вы немцам ручкой помашете из кабины, по-ихнему чего-нибудь крикнете, мол, привет, ребята, как дела.
– Да? И впятером перестрелять двадцать фашистов? – с сомнением спросил Алексей. – Мы один залп дадим, по одному немцу убьем, а остальные из нас решето сделают. И нельзя нам танк бросать, кого-то надо оставить. Бабенко точно должен с ним остаться.
И тут Соколов повернулся к своему сержанту, блестя глазами.
– Слушайте! Так и не надо танк оставлять! Все же просто, Василий Иванович. И танк, и машина пойдут к железной дороге. Машина первая – они увидят, что она немецкая, с немецкими номерами. Жалко, что мы не удосужились, не догадались обзавестись немецкой формой или хотя бы их головными уборами, а то бы все вообще просто было.
– Ну? – спросил Логунов, не понимая еще задумки командира, но видя по его глазам, что тот своей идеей «загорелся».
– Сажаем Николая за руль, я рядом в кабине. Оба без пилоток, черные комбинезоны сойдут издалека за немецкие, а когда ближе подъедем, их убедит мой немецкий язык. За машиной спокойненько пусть едет наша «тридцатьчетверка». Пусть думают, что трофейная, можно даже башню назад пушкой повернуть. Она нам будет не нужна. Нам пулемет будет нужен. А уж Омаев свое дело сделает, у него глаз как у орла. Я подзову солдат к машине, подманю выпивкой, закуской. Не думаю, что они такие уж сытые и им не захочется свежих продуктов и шнапса. Ну хоть сколько-то их подойдет к машине, хотя бы от наших солдат отделятся, чтобы нам пленных не пострелять случайно. И тогда Омаев их аккуратно из пулемета и положит. Ну, а мы тут схватимся втроем за оружие и будем стрелять в остальных. Это шанс, Логунов!
– Когда пленные поймут, что происходит, я думаю, они помогут, – кивнул сержант. – Все-таки советский танк увидят, думаю, повернутся к нам лицом, будут смотреть и прислушиваться.
Вернувшись в лагерь и собрав экипаж, лейтенант стал ставить задачу. Танкисты оживились. Идея помочь своим, вызволить из плена красноармейцев понравилась всем. Все считали, что нельзя пройти мимо, если есть такой шанс. Соколов объяснил Бочкину, что тот должен не задумываясь сразу выполнять все, что скажет командир, когда они будут подъезжать к немцам. Те будут насторожены, и их поведение может оказаться совсем другим, не таким, как предполагал Соколов.
Для Омаева и Бабенко он стал даже рисовать схему на обратной стороне карты.
– Тебе нельзя стрелять, Руслан, если за спинами немцев будут наши. Кричать «ложись!» тоже бесполезно, могут не поверить, не расслышать, недостаточно быстро выполнить. А немцев там два десятка человек. Нас просто всех перестреляют. Поэтому вы, Семен Михайлович, поставите танк так, чтобы поворота ствола пулемета хватало на сектор левее группы работающих на полотне пленных. Это примерно вот под таким углом на схеме. Руслан вам подскажет, хватает или не хватает ему этого. В этот сектор я и попытаюсь заманить немецких конвоиров. Но запомни, джигит, стрелять только по взмаху моей руки.
Через час Соколов стоял на крыше немецкого грузовика и смотрел в бинокль. В поле зрения не было видно никакого движения. Вправо железная дорога просматривалась километра на два, влево и того больше. Спрыгнув с машины, он сел в кабину и велел Бочкину трогаться. Машина спустилась к железнодорожному полотну и пошла вдоль него по целине, то и дело попадая колесами в ямы и промоины. Танк послушно ехал сзади, развернув башню и опустив ствол пушки к самому мотору. Даже без бинокля было видно, что головы в сторону машины и танка повернули не только охранники. Несколько пленных остановились, бросив работу. Немцы кричали, махали на них руками и автоматами.
– Ну, суки, мы вам сейчас помашем, – зло пробормотал Бочкин.
– Спокойно, Коля. – Соколов взял водителя за локоть. – Нам надо все сделать хладнокровно, расчетливо, без эмоций. У тебя простая задача: подъехать, остановиться в тот момент, когда я скажу. С улыбкой на лице, безо всякой злости, понял? Ты для них немец, такой же, как и они. Потом, Коля, когда стрельба начнется, ты прыгаешь из машины на землю и действуешь по обстоятельствам. А пока ты немец, тебе скучно ехать, ты видишь своих земляков, которым тоже скучно тут торчать с пленными русскими.
Алексей говорил, успокаивая Бочкина, настраивая парня. Он говорил и настраивался сам. Он должен сыграть свою роль без ошибок, хоть минуту, хоть полминуты продержаться в образе, а потом он со своим экипажем их перестреляет. Основные фразы на немецком послушно стали всплывать в голове. Высунув голову из окна машины, Алексей положил подбородок на руку и смотрел на людей, работавших на насыпи, с видом безмятежным и равнодушным, с видом человека, которому нечего бояться, для которого все идет хорошо и правильно.
Когда до немецких конвоиров осталось метров пятьдесят, Соколов поднял руку и приветственно помахал. Немцы стояли и смотрели на машину и танк, кто-то передвинул автомат на живот и даже положил на него руки. Пленные перестали работать и смотрели на советский танк удивленно и с затаенной надеждой. Конвоирам снова пришлось подгонять их тычками и пинками, снова заставлять работать.
– Приготовились, Коля, – с улыбкой на лице сказал Соколов. – Видишь вон тот куст и тачку рядом с ним? Притормози перед этим кустом, сверни влево и остановись. И сиди со скучающим видом. Поставь локоть на дверь, положи голову на кулак и зевай.
Бочкин чуть повернул руль и взял левее. Танк продолжал ехать параллельно железнодорожному полотну. Соколов снова высунул голову в окно и помахал рукой. Автомат буквально жег колени и просился в руки, но лейтенант сдерживал себя. Рано хвататься за оружие, рано. Машина остановилась так, как задумал Алексей. Он мысленно поблагодарил Бочкина, неторопливо открыл дверь и поднялся во весь рост.
– Что, скучаете? – крикнул он по-немецки. – Хотите, я вас развлеку? Можно заработать по паре пачек сигарет на каждого, десяток бутылок русской водки и копченый окорок. Мой командир просит у вас пять пленных на полдня. Надо канаву выкопать для прокладки кабеля. А, как вам предложение? К вечеру вернем всех пятерых!
Хмурый обер-ефрейтор, посмотрел на русский танк, потом снова на говорливого парня, предлагавшего такое богатство.
– А это у тебя откуда? – Он кивнул на «тридцатьчетверку».
– Трофей! Мы его как тягач используем. Стрелять из него нельзя, башню заклинило. Краном снимем – и будет русский трактор!
Немцы стали подходить ближе, с опаской поглядывая на мирно стоящий танк. Соколов рассчитал точно. То, что Бочкин заглушил двигатель грузовика, сыграло положительную роль. Это выглядело вполне натурально. Он свой, он ничего не боится, а то, что парень несет полную чушь, интересно, но неопасно. Может, он с детства такой шутник, а может, говорит правду. Много странного и интересного увидели немецкие солдаты в этой стране.