Его лихорадочным поискам выхода помешал унтер-офицер, приблизившись почти вплотную к телеге:
– Эй, ты, как там тебя?
– Фельдфебель Кох, господин унтер-офицер. – Шубин едва сдерживался, отвечая этому извергу, который только что так жестоко избил ребенка. Он кое-как обуздал желание немедленно задушить голыми руками истязателя и броситься бежать, прихватив мальчика с собой. Все-таки Глеб понимал, что план провальный. Они на территории фашистов, кругом посты и охрана, а впереди целый отряд на лошадях. В открытом поле их найдут уже через полчаса, и тогда уже не будет ни единого шанса на спасение.
Шлессер в это время принялся изливать свой гнев, который так и не успел выплеснуть:
– Осторожнее с этим дьяволенком. Это не ребенок, а исчадие ада. Он обманул меня и украл моего жеребца, прекрасного Вагнера! Прямо на моих глазах! Обманет кого угодно, потому что он чертов цыган, это низшая раса. Цыгане не люди, а так… животные, от которых нет никакой пользы. Как только в абвере вытащат из него признание, что он советский шпион и диверсант, я с радостью примусь лично его пытать. О-о-о, этот чертенок пожалеет, что родился… А тебе, тебе тоже хочется поквитаться с ним? Он ведь обманул тебя! Арийца, настоящего немца! Да он не имеет права даже сапоги наши лизать! Наглая скотина! Воришка! Ух, забил бы его до смерти прямо сейчас! У меня был прекрасный жеребец! Красавец Вагнер, а эта мерзкая падаль, чертово животное украло его.
Шубин кивал в такт словам унтер-офицера, а сам думал о своем. Через полчаса их подвода была уже в Шепетовке, и здесь капитан Шубин стал тихонько натягивать вожжи, чтобы и без того медленно двигавшаяся кобыла едва ползла, а он смог успеть рассмотреть каждый поворот и улочку в огромной деревне. Конечно, территория буквально кишела немцами. Но это было на руку – среди большого количества народа легко затеряться, а общая суматоха даст возможность незаметно сбежать. Главное – понять, как обойти посты на выезде из деревни, поэтому Глеб всматривался во все изгибы улиц и изломы дорог, а особенно в те, которые вели к окраинам Шепетовки. Шлессер не замечал, что они движутся очень медленно, он распалился не на шутку и гневно перечислял, что сделает с цыганенком после допроса. Дорогу им преградил всадник, командир Шлессера:
– Я доложил в штабе о нашей находке. Отведи этих, – он ткнул рукоятью плетки в пленников на телеге, – на соседнюю улицу, там подразделение абвера. Пускай они разбираются с ними. Потом возвращайся в казарму. Из-за этого цыганенка нас отправили прочесывать все дороги из Шепетовки, будь он неладен. Скоро стемнеет, лошади устали, а мы будем мотаться в темноте. Если хоть один конь повредит ногу на этих ямах, то лично придушу этого сопляка! Выполняйте приказ, Шлессер!
– Есть, – вскинулся унтер-офицер и несколько раз грохнул плетью по телу на телеге. – Сейчас тебе устроят, чертово отродье!
Он со всей силы вытянул плетью по спине едва живой кобылы, отчего лошадь вздрогнула и суетливо принялась перебирать копытами.
– Эй, фельдфебель, побыстрее, давай пошевели свою скотину или сам встанешь в упряжь.
А у Шубина все внутри замерло от приступа отчаяния: он так ничего и не придумал, а полный крах совсем близко.
Да только деваться разведчику уже было некуда, лишь покорно выполнять приказы Шлессера и выискивать возможности для побега. У деревянного двухэтажного здания они оказались уже через десять минут, здесь их сопровождающий брезгливо сморщился и бросил фельдфебелю:
– Неужели сдох? – Он ударил плетью по крошечному телу на дне телеги, а потом снова с удивлением протянул: – Вот черт, кажется, и правда окочурился.
А Глеба разрывала ненависть и одновременно облегчение. Он видел, что черные ресницы Баро дрожат от боли, но мальчик сообразил, что лучше не подавать признаков жизни, чтобы его не трогали хотя бы какое-то время. При этом Глебу безумно хотелось врезать Шлессеру, отомстить за каждый удар, который фашист нанес мальчику. Но ему пришлось подчиниться: он осторожно подхватил легкое тело, поднялся по высоким ступеням крыльца, прошел по темному коридору под окрики унтер-офицера, поднялся по скрипучей лестнице, а потом оказался в небольшой душной комнате; здесь за письменным столом с кучей бумаг сидел офицер. При виде окровавленного маленького пленника он скривился:
– Зачем вы приперли его сюда! Вы все запачкаете в крови и грязи. Уберите его отсюда немедленно.
Шлессер и Кох замерли на пороге в растерянности. Человек со знаками различия гауптмана даже подскочил из-за стола, протиснулся мимо них и пинком раскрыл дверь в соседнюю комнатушку без окон, которая, видимо, служила раньше кладовой. Толчком в спину капитан абвера отправил Шубина внутрь, захлопнул за ним дверь. Загрохотал замок на двери, протестующе воскликнул Шлессер:
– Что вы делаете? Мальчишку надо немедленно допросить! Он же советский шпион, диверсант! Он похитил моего коня! Пускай скажет, куда дел его!
Гитлеровский разведчик с раздражением осадил его:
– Вы что, будете учить меня, как мне делать свою работу?! Кого я буду допрашивать: дохлого мальчишку, которого вы притащили ко мне в кабинет?! Бред! Какие лошади, какой мальчишка?! Черт побери, приперлись сюда и несете бред. Я задержал этих двоих, как и попросил ваш командир, а дальше сам разберусь, что с ними делать. Где документы этого фельдфебеля? Мне надо сделать по нему запрос в узел связи.
– Вот они, господин капитан. Разрешите тогда мне допросить этого дьяволенка?! Мне надо узнать, где Вагнер!
– Вагнер, великий немецкий композитор? Он давно умер! Что вы несете, убирайтесь отсюда!
Ворчание гауптмана и выкрики Шлессера затихли за дверью, в клетушке были слышны лишь отголоски их ругани. Капитан Шубин чуть стиснул мальчика:
– Баро, ты слышишь меня? Мы спасемся, сейчас я найду выход. Верь мне. Баро?!
Мальчик едва слышно простонал:
– Уходите, уходите отсюда один. Не надо меня тащить. Нога и рука очень болят, я… я буду вам мешать. Оставьте меня, я ничего не расскажу, пускай бьют, сколько захотят. Не скажу им ни слова.
Глеб ощупал тонкие конечности и сдержал стон, хрупкая кость в одном месте оказалась сломанной. Он уложил мальчика на пол:
– Я найду выход, я не брошу тебя, Баро. Верь мне.
И тут же принялся в темноте ощупывать стены, пытаясь найти люк или проход. На худой конец, что-то тяжелое, чтобы огреть капитана абвера и сбежать из здания. Около часа он ощупывал каждую доску, но натыкался лишь на ровные, прочные стены. От удара ничего не шелохнулось, дом был сделан добротно.
Заскрипели половицы в коридоре, под бранные выкрики застучали сапоги Шлессера.
– Я еще вернусь! Все равно вытрясу из этого сопляка, где мой Вагнер.
Ответом ему были ругательства, дверь распахнулась, и гауптман рявкнул:
– Тащи этого в камеру, облей его водой, чтобы пришел в себя. Я займусь им завтра. Невозможно работать, все суют свой нос в дела абвера! Время ужинать, а я торчу тут из-за этих подозрительных идиотов.
Рядовой подхватил Баро и поволок по коридору, а фельдфебелю Коху гауптман бросил:
– Останетесь здесь до утра. Как получу информацию по вам из вашего подразделения связи, так отпущу.
– Я ни в чем не виноват, господин офицер. У вас же есть мои документы, вы ведь видели, что я обычный служащий подразделения связи. – Шубин протянул вперед руки, будто умоляя о послаблении. В голове мелькнула мысль, что вот он шанс выбраться отсюда! Затащить капитана абвера в комнатушку, придушить и в его форме выйти из здания, а потом найти Баро и бежать из немецкого логова.
В этот момент в начале коридора появились два крепких молодчика с автоматами наперевес:
– Герр капитан, вызывали?
– Да, тут у меня задержанный в камере. Чтобы ночью не сводили глаз с выхода. Я вас знаю, завалитесь дрыхнуть. Обход каждый час, как положено!
– Да, герр капитан.
Дверь снова захлопнулась, и Шубин оказался в темноте уже без последней возможности спастись самому и освободить мальчика. Он в изнеможении опустился на пол, испытывая чувство безысходности – неужели все, конец? Но он не привык сдаваться, поэтому выдохнул и разрешил себе пять минут отдыха. Впереди ночь, чтобы придумать, как сбежать из немецкого плена и спасти Баро. От голода, жажды и усталости голова совсем не работала, поэтому надо передохнуть, чтобы тяжелое состояние не мешало думать. Глеб вытянул ноги, откинул голову и сидел несколько минут, закрыв глаза. Перед внутренним взором, как в киноленте, прокручивались все события сегодняшнего дня. Когда Глеб открыл глаза, то чуть не вскрикнул от радости: сквозь прорехи между дранкой на крыше на него смотрели желто-белые звезды. Есть выход, он нашелся. В крохотной комнате разведчик уперся спиной о стену, а потом ногами в противоположную стену. Так он в согнутом виде и начал подниматься вверх, перебирая по очереди то ногами, то плечами, чтобы взбираться по стене. Подниматься было тяжело, разведчик несколько раз соскальзывал и падал на пол. Лишь с третьего раза получилось добраться до самого верха, где он с силой ударил рукой прямо в прореху между досками. На лицо посыпалась древесная труха, доски с треском развалились на части. Еще удар, еще. По пальцам и запястью потекла струйка крови, это не остановило капитана. Он бил до тех пор, пока не проделал в ветхой крыше дыру подходящего размера. Ухватился за края балки, подтянулся и выбрался наружу. Здесь осмотрелся, сделал широкий шаг и, прыгнув, оказался на дереве. Несколько ловких движений, чтобы спуститься вниз и затаиться у стены здания. Все получилось, свобода! Почти свобода, еще надо найти, где укрывают мальчика.
Разведчик вслушался в звуки вокруг: Шепетовка не спала; вдалеке рычали моторы грузовиков, раздавались крики командиров и тяжелый строевой шаг сотен германских солдат. Хотя здесь, у здания абвера, было тихо и пустынно. Охрана следила за уже пустой комнатой, не обращая внимания на пространство снаружи. Патрули обходили границы деревни в поисках нарушителей, никто и подумать не мог, что советский офицер находится прямо в штабной части расположения немецких сил. Первым делом Шубин принялся обходить здание, ведь если здесь расположилось подразделение немецкой разведки, то Баро должен быть все еще в здании. Капитан медленно пошел вдоль фасада, пытаясь понять, где же содержат его маленького товарища. Тихо позвал: