– Баро! – Но услышал лишь скрип веток, шорох земли под сапогами. Глеб по кругу обошел здание, звал без остановки мальчика по имени, пока не вернулся назад. Он не мог уйти, бросив своего товарища, не мог! Но и оставаться здесь было так рискованно, надо выбраться из деревни в лес до наступления темноты. Шубин застыл на месте, прислушиваясь к внутреннему голосу, и тут он неожиданно расслышал сквозь общий шум тихий голосок, который выводил грустную песню:
Наринай, на-нари-нари-наринай,
Наринай, на-нари-нари-наринай,
Сколько лет искал свою звезду,
А нашел ее – погасла.
Неслышными шагами капитан пошел снова вдоль здания, потом в темноте на тихий, едва различимый напев. И почти врезался в небольшой сарай, который стоял в нескольких метрах от основного здания. Здесь в мирное время была будка местного мастера, потому что на малюсеньком зарешеченном окошечке желтела вывеска с расплывающимися буквами: «Ремонт часов, обуви, замков, примусов». Шубин приник губами к щели между окном и деревянной стенкой.
– Баро, Баро, это я, Глеб! Ты здесь?
– Да, – мгновенно отозвался мальчик. – Товарищ разведчик, спасайтесь сами без меня! Сюда не подлезть.
– Ничего, не падай духом, – остановил его Глеб. – Я вытащу тебя отсюда, у нас есть несколько часов до утра.
Капитан торопливо обошел пространство, он сразу понял, что выбивать крепкие доски будет опасно: слишком много шума наделает. Зато мгновенно созрело другое решение – сделать подкоп. Хотя земля твердая, придется потрудиться, но получится безопасно вытащить цыганенка из его тюрьмы. И Глеб быстро обошел пространство в поисках чего-нибудь, что могло сойти за лопату. Он обломал у дерева толстую ветку, а потом острым концом ее принялся за дело. Твердая земля поддавалась с трудом, и все же уже через час у стены образовался небольшой лаз. Разведчик просунул туда руку и нащупал худое плечо:
– Тебе надо подползти ближе, постарайся, Баро. Тогда я смогут тебя вытащить. Будет больно, ты терпи.
За стеной цыганенок зашевелился, стараясь подобраться как можно ближе к дырке. Она была очень узкой даже для тоненького, как веточка, мальчишеского тела. Глеб тянул за плечи очень осторожно, хотя по напряженной спине ребенка понимал, что тот едва сдерживает крик от боли. По сантиметру прошли голова и плечи, потом туловище и, наконец, худые ноги. С облегчением капитан взял на руки мальчика и прижал к себе:
– Ну все, осталось еще выбраться с немецкой территории, и мы почти дома. Ты молодец, ты такой молодец, ни разу даже не пикнул.
От боли в сломанной конечности Баро трясло крупной дрожью, он висел без сил на руках у товарища. Но все-таки мужественно терпел, не выдавая себя ни криком, ни малейшим стоном, только слезы текли из глаз ручьем у несчастного мальчика. Мужчина молча погладил его по дрожащей, мокрой от пота спине под засохшей от крови одеждой. Шубин был опытным разведчиком, который побывал в разных переделках. И видел, как ломались, плакали, сдавались взрослые мужчины, крепкие бойцы. Но не этот бродяжка! Глеба поражали сила его духа и мужество. Со сломанной рукой, избитый до полусмерти маленький мальчик терпеливо сносил все удары судьбы, выполнял приказы своего командира и бросался на помощь в любой беде.
После нескольких минут отдыха Шубин принялся осторожно пробираться по улочкам Шепетовки: он нырял в темные переулки, протискивался через дыры в заборах и крался огородами, чтобы не столкнуться с патрулем или случайными прохожими. В голове сохранилась схема улиц большой деревни, по которым он ехал под надзором унтер-офицера Шлессера, и теперь она ему пригодилась. Из короткого темного тупика он вынырнул на пустую широкую тропу. Она привела путников к ограде сельского кладбища. Здесь между памятников и крестов пробираться было легче, никто из немецких солдат или офицеров не совался на эту территорию, поэтому Шубин перешел на быстрый шаг и не останавливался каждую пару метров, чтобы убедиться в безопасности периметра. Баро у него на руках молчал, от большой потери крови и сильной боли мальчик потерял сознание. «Дотяни до наших! Потерпи, малец!» – мысленно попросил его разведчик. Выбравшись за пределы Шепетовки, он припустил бегом, прижимая к груди свой драгоценный груз. По пересеченной местности в пару километров они добрались до берега реки. Здесь Баро пришел в себя, его снова била дрожь, и он с трудом прошептал:
– Так холодно, не могу согреться.
Глеб положил ладонь ему на лоб – мальчик горел огнем, у него началась лихорадка. Но у них не было выбора, кроме как преодолевать реку вплавь, на мосту их сразу схватят. Фашисты встревожены информацией о возможном проникновении советских разведчиков на тыловую территорию и наверняка усилили охрану. Шубин приподнял Баро и заглянул ему в глаза:
– Сейчас мне придется переплыть реку, будет очень холодно, вода ледяная. Я не смогу держать тебя, мне нужны обе руки, чтобы грести изо всех сил. Знаю, тебе очень больно, но придется держаться за меня самому.
У ребенка совсем не оставалось сил, смуглое лицо было иссиня-бледным в свете луны. Он кивнул, обвил ручонками шею мужчины, тонкие пальцы вцепились в ворот куртки. Шубин снял ремень с пояса, накрепко пристегнул им мальчика к себе:
– Вот так. Держись крепко, держись, Баро.
Он понимал, что в воде не сможет помочь мальчику, приостановиться, перехватить его покрепче. Единственное, что Шубин взял для облегчения переправы, это большая коряга, валявшаяся на берегу. Деревяшка будет служить плотиком, за который можно держаться, чтобы не уйти под воду из-за намокшей, ставшей тяжелой одежды и живого груза. Разведчик толкнул корягу в воду, стащил сапоги и сунул их за пазуху, чтобы не мешали плыть. А потом сделал решительный шаг в воду. Ступни и щиколотки будто попали в ледяной огонь, икры тут же свело судорогой. Останавливаться было нельзя, всего три часа осталось до рассвета. Три часа, чтобы скрыться в лесу от переполошившихся фашистов, что обыскивают окрестности. Глеб набрал полную грудь воздуха и бросился в воду, уцепился за корягу одной рукой, а второй погреб как можно быстрее. Баро на его груди застонал от кошмарного холода, который миллионами иголок впился в тело. Шубину хотелось приободрить мальчика, сказать что-нибудь ласковое, но он и сам едва сдерживал крик от мучительного холода зимней реки. Тело пылало огнем, грудь сдавливало при каждом вздохе, руки и ноги сводило судорогой. От страшной боли противоположный берег перед глазами застилало черной пеленой. После каждого взмаха рукой сил становилось все меньше, одежда камнем тащила вниз, под толщу черной ледяной воды. Капитан то и дело менял руку, потому что почти не чувствовал оледеневшие конечности. Ему казалось, что они плывут целую вечность. Даже когда берег был в нескольких метрах и он уже мог идти по дну, преодолевая несильное течение воды, эти несколько метров никак не кончались. Все вокруг будто замедлилось, время и движение, и чудилось, что эта безумная мука не закончится никогда. Оттого, оказавшись на суше, Глеб без сил опустился на землю. Его тело трясло, скручивало от боли, а руки и ноги совсем перестали слушаться. На несколько секунд он будто провалился в черную бездонную яму, откуда его вырвал тонкий голос Баро:
– Нет, нельзя лежать. Надо идти. Вставай.
Горячее дыхание мальчика согрело щеку, и капитан вернулся назад из черной бездны. Он почувствовал, что лежит, распластавшись на берегу. Мокрая одежда, как ледяной кокон, облепила его тело, окоченевшее после тяжелой переправы, а на груди шевелился теплый живой комок – Баро. Разведчик отстегнул ремень и освободил мальчика. Приказал осипшим голосом:
– Шевели руками и ногами, двигайся, надо согреться.
Сам же стащил одежду с себя и мальчика, выжал ее как следует, чтобы не осталось и капли стылой влажности. Потом надел все обратно, подхватил мальчишку и кинулся бежать со всех ног, чтобы согреться и прийти в себя. А Баро вдруг приник к его уху:
– С песней все делать веселее. – И тихонечко запел:
Нанэ цоха, нанэ гад,
Мэ кинэл мангэ ё дад!
Сыр выджява палором,
Мэ кинэл мангэ ё ром!
Тай-да-да-ра-ра, та-ра-ра-ра-ра,
Та-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра-рай,
Та-ра-рай-ра, та-ра-ра-ра-рай,
На-ра да-ра-дай-да.
От напева бежать и вправду было легче. Шубин сам не понял, как ноги его начали двигаться в такт припеву, все быстрее и быстрее. Он даже хохотнул, несмотря на холод и усталость:
– Ты не только лошадьми умеешь управлять, а волшебные слова и для людей знаешь.
Слабая улыбка мелькнула на детском лице, Баро крепче сжал кольцо рук на шее своего спасителя и дальше продолжил напевать свои песни.
Они успели добраться до лесного массива до рассвета, пройти уже знакомой тропой на советскую территорию. Через полкилометра из кустов неожиданно навстречу Шубину бросился боец:
– Стоять, руки вверх.
– Не могу, – прохрипел в ответ разведчик. – У меня ребенок на руках, раненый. Я капитан фронтовой разведки Шубин. Возвращаюсь с задания.
Пехотинец с облегчением опустил трехлинейку:
– Ну наконец, товарищ капитан. Так и думал, что это вы. Форма немецкая, в грязи вся, мокрая, и ребенок на руках. На фашиста не похоже такое. А нас майор Джахеев сюда поставил, караулить, когда вы обратно с немецкой территории вернетесь. Там и грузовик ждет в кустах.
– Хорошо, – с облегчением выдохнул Глеб. Он попытался отцепить Баро от себя и передать его солдату. Но мальчик открыл черные глаза, на густых ресницах висели слезы.
– Нет, не бросай меня, не бросай! Ты слово офицера дал. – И снова провалился в полуобморок.
– Ладно, хорошо, хорошо. Не бойся, все, мы у своих. Мы вернулись, все позади.
Шубин говорил и говорил слова утешения. Самому себе и Баро, чтобы осознать наконец, что они вырвались из ловушки, ушли от смертельной опасности. С помощью бойцов он взобрался в кузов грузовика, лег на дощатом дне, прижимая к себе невесомое тельце мальчика. Сверху их накрыли плащ-палаткой и несколькими ватниками. Наконец стало тепло, тело перестало содрогаться от лихорадки и боли. Стало спокойно – они выбрались, они в безопасности. Капитан Шубин с головой укрылся накидкой, закрыл глаза и провалился в сон.