Высшее командование
Возвратясь в сентябре из Африки, я представился по этому поводу генерал-полковнику Гальдеру, начальнику Генерального штаба сухопутных сил, и передал ему письмо Роммеля, в котором шла речь о тяжести нашего положения в районе Эль-Аламейна. Гальдер принял меня со своей обычной учтивостью и задал множество вопросов в присущей ему академической и, можно сказать, профессорской манере. Встреча наша проходила в ставке фюрера в Восточной Пруссии под Растенбургом. Хотя Гальдер и выказал свою озабоченность ситуацией в пустыне, у меня все же не осталось сомнений в том, что его мысли и внимание всего ОКВ[165] были поглощены кампанией в России.
Теперь мы знаем, что в сентябре у Гальдера состоялся резкий разговор с Гитлером, в ходе которого он изложил свою точку зрения относительно целесообразности продолжения наступления под Сталинградом. В частности, он обратил внимание фюрера на опасность контрнаступления русских, которой подвергался наш растянутый фланг, обороняемый недостаточным количеством сил. Гальдер понимал, что в районе между Доном и Волгой нас ждет страшное поражение, но его попытки предотвратить трагедию привели лишь к его отставке. 25 сентября он был заменен генералом Цейтцлером. Как мне говорили, Гитлер заявил по этому поводу: «Я отстранил генерала Гальдера, поскольку он не мог понять духа моих планов».
В ноябре я был выписан из госпиталя и получил краткий отпуск для поправки здоровья. Говорили, что мне подобрали «спокойное местечко» где-то на побережье Ла-Манша. Но все вышло иначе. Вскоре я получил приказ прибыть к генералу Цейтцлеру в Восточную Пруссию. И 27 ноября я снова стоял в том самом кабинете, в котором несколько недель тому назад разговаривал с генералом Гальдером. Манера общения Цейтцлера была иной, чем у его предшественника, он был резок и краток, но по ходу разговора стало ясно, что это очень компетентный штабной офицер, хорошо знающий свое дело[166]. Он сообщил мне о моем назначении начальником штаба XLVIII танкового корпуса и кратко ввел в курс обстановки в районе Сталинграда. Как мне представлялось, Цейтцлер не верил в возможность деблокады 6-й армии и считал, что у Паулюса остается только одна возможность – прорыв кольца окружения. Известно, что он изложил свои взгляды Гитлеру, но все его предложения были отвергнуты. Фюрер предпочел поверить заверениям Геринга о том, что он сможет наладить снабжение 6-й армии по воздуху[167].
Расставшись с Цейтцлером, я получил более подробную информацию об обстановке на фронте в так называемой «оперативной комнате». 19 ноября русские войска в составе 3 танковых корпусов, 2 кавалерийских корпусов и 21 стрелковой дивизии перешли в наступление в районе Кременской; они прорвали фронт румынских войск и создали брешь шириной 20 миль. XLVIII танковый корпус, находившийся в тылу румынской 3-й армии, контратаковал силами 13-й танковой дивизии и румынскими танками, находившимися под его командованием, но был отброшен. Командир корпуса генерал Гейм и начальник его штаба полковник Фрибе были отстранены от должностей за нерешительность. Несколько дней спустя я услышал от полковника фон Оппельна из 13-й танковой дивизии, что наступление его танкового полка было задержано, потому что мыши перегрызли электропровода его танков. Так или иначе, но ответственность за задержку нес штаб корпуса – отсюда и появилось мое назначение.
Наступление русских с плацдарма под Бекетовкой осуществлялось силами двух бронетанковых корпусов и девяти стрелковых дивизий, которые 22 ноября соединились с наступавшими от Кременской войсками у Калача, замкнув таким образом кольцо вокруг 6-й армии. В междуречье Волги и Дона 6 русских танковых бригад и 20 стрелковых дивизий сильно теснили северный фланг 6-й армии.
Обстановка, нанесенная на большую карту, не радовала. Я попытался было найти месторасположение моего XLVIII танкового корпуса, но сделать это оказалось не так– то просто, поскольку вся карта пестрела множеством стрел прорывов и колец окружений. Как оказалось, 27 ноября XLVIII танковый корпус попал в окружение (в так называемый «малый котел») к северо-западу от Калача.
Таковы были мои впечатления о ставке фюрера. Утром же 28-го числа я вылетел самолетом в Ростов, где должен был явиться в недавно сформированный штаб группы армий «Дон». Казалось, нашему полету на старом добром «Ю-52» не будет конца. Мы пролетали над разрушенной Варшавой, затем над Пинскими болотами и занесенными снегом равнинами Украины. Совершили краткую посадку для заправки в Полтаве с ее зловещими памятниками, напоминавшими о вторжении Карла XII, и, наконец, уже ближе к вечеру прибыли в Ростов. Полет протяженностью 1500 миль дал мне ясное представление о бескрайних просторах России и безмерности расстояний в этой стране.
Вечером же я представился фельдмаршалу фон Манштейну и его начальнику штаба генералу Вёлеру. Манштейн заметно постарел с тех пор, как инспектировал нашу дивизию в Польше в 1940 году. Но его авторитет вырос, а подвиги, совершенные в начале войны с Россией и затем при завоевании Крыма, принесли ему такую славу, какой не было ни у одного командующего на Восточном фронте. Как специалист по ведению осадной войны, он был направлен под Ленинград для разработки плана захвата бывшей русской столицы. Оттуда он был срочно вызван для спасения положения на Дону и организации деблокады окруженных в Сталинграде войск. Затем Манштейн, которого весьма удачно охарактеризовали как «чувствительного человека, прячущего свои эмоции под маской бесстрастного спокойствия»[168], направил меня к начальнику оперативного отдела своего штаба полковнику Буссе.
Буссе снабдил меня новой информацией в добавление к той, которую я получил в штабе Верховного командования вооруженных сил. Согласно этой информации, 6-я армия в составе 20 дивизий была взята в окружение примерно 60 русскими дивизиями. 4-я румынская армия, располагавшаяся между Элистой и Сталинградом, была разгромлена в ходе русского наступления противника с Волги и не могла больше считаться боеспособной силой. Но существовал еще слабый заслон отдельных частей 4-й танковой армии под командованием генерал-полковника Гота на рубеже от Элисты до Котельникова. Эти части имели задачу обеспечить коммуникации группы армий «А» фельдмаршала фон Клейста, которая действовала на Кавказе. Первые подкрепления для 4-й танковой армии уже двигались с Кавказского фронта.
Судя по всему, главные силы неприятеля восточнее Дона все еще оставались перед фронтом 6-й армии. Это дало возможность личному составу частей люфтваффе и тыловых служб создать оборонительные позиции к западу от излучины Дона, но войск для их обороны катастрофически не хватало. 3-я румынская армия стремительно отступала на запад, но благодаря энергичным действиям полковника Венка, прикомандированного к румынам в качестве начальника их штаба, отступление удалось остановить и организовать оборону в районе станицы Обливской до участка севернее станицы Вешенской на Дону (см. карту 28). Здесь румыны соседствовали с восточным крылом 8-й итальянской армии, которая еще только пребывала в ожидании удара русских. XLVIII танковый корпус со своей 13-й дивизией и остатками румынской танковой дивизии вырвался из окружения и занял позицию на реке Чир к западу от населенного пункта Петровка.
Группа армий «Дон» сосредоточивала свои силы по обе стороны от населенного пункта Котельниково. Подкрепления прибывали главным образом с Кавказского фронта, они должны были усилить 4-ю танковую армию Гота и позволить ему деблокировать сталинградскую группировку. Когда обстановка позволила бы это, XLVIII танковый корпус должен был передислоцироваться южнее Дона и поддержать 4-ю танковую армию в ходе ее решающего контрнаступления.
На рассвете 29 ноября я вылетел на командный пункт XLVIII танкового корпуса. Мы летели на «шторьхе» и вместе с пилотом внимательно следили за местностью, боясь ошибиться и совершить посадку в расположении противника. Летя на бреющем полете, едва не касаясь верхушек деревьев, я получил довольно полное представление о «матушке-России». Местность по обоим берегам Дона представляет собой одну бесконечную степь, иногда пересекаемую глубокими оврагами и лощинами, в которых теснятся деревни. Вообще ландшафт сильно напоминал североафриканский, только вместо песка внизу землю застилал белый снег. Когда мы приземлились на маленьком полевом аэродроме, я понял, что начался новый и очень мрачный период моей военной карьеры.
В XLVIII танковом корпусе
Прибыв в штаб XLVIII танкового корпуса, я обнаружил, что обстановка здесь не из радостных. После неудачной контратаки командира корпуса и его начальника штаба отстранили от должностей так поспешно, что они даже не успели передать дела своим преемникам. Само собой разумеется, что обычно с людьми так не поступают. Но Гитлер привык действовать именно так. Единственным человеком, к которому я мог обратиться за советом в этой ситуации, был начальник оперативного отдела штаба майор фон Олен, мой старый друг. В былые добрые времена мы не раз участвовали в конных состязаниях.
Чтобы составить представление о реальной обстановке, я побывал в одном из танковых полков 13-й танковой дивизии, который готовился к контратаке, чтобы отбить у русских плацдарм, утраченный накануне. Контратака оказалась удачной, и две деревни снова перешли в наши руки, а русские в панике бежали. Этот успех был достигнут вследствие отличного взаимодействия артиллерии, мотопехоты и танков. В этом бою, как и во многих других, которые я мог наблюдать, было продемонстрировано абсолютное превосходство немецких танковых войск над русскими. Но наши танкисты были подобны одиноким островам в безбрежном океане русских войск. Побывал я и в румынских частях, приданных нашему корпусу, и, к сожалению, убедился, что вряд ли они смогут устоять перед мощным наступлением противника. Румынская артиллерия не располагала современными орудиями, которые шли бы хоть в какое-то сравнение с немецкими или, к несчастью, с русскими. Связь не позволяла обеспечить быстрое и гибкое массирование огня, без чего немыслимы действия в обороне. Танки представляли собой машины устаревших моделей, закупленные некогда во Франции. Невольно я подумал о Северной Африке, о действовавших там итальянских частях. Плохо обученные, вооруженные устаревшей техникой, такие части были просто созданы для поражения.
Карта 29. Бой у совхоза № 79
30 ноября командование XLVIII танковым корпусом временно принял генерал Крамер. Крамер впоследствии был в плену у англичан в Тунисе, где он командовал Африканским корпусом. Ветеран войны в пустыне, он отличился в ходе боев при Сиди-Резеге. Однако у нас с ним не было времени предаваться воспоминаниям; обстановка на фронте была критической и требовала решительных действий. Хотя 3-й румынской армии, в которой самым боеспособным соединением был XLVIII танковый корпус, и удалось создать оборонительный рубеж вдоль реки Чир, я все же сомневался, сможет ли она устоять против решительного наступления русских. Резервы были незначительны и слабы, а оборонительный рубеж занимали подразделения, сформированные из личного состава тыловых служб и новобранцев, еще не нюхавших пороху. На тот момент мы еще удерживали небольшой плацдарм на левом берегу Дона у станицы Нижне-Чирской, всего в 25 милях от ближайших частей 6-й армии, находящихся под Мариновкой. Но русские прекрасно понимали, что нас необходимо оттеснить на запад, и в начале декабря их 5-я танковая армия предприняла мощное наступление и в нескольких местах форсировала Чир.
Когда наступление началось, штаб XLVIII танкового корпуса оставил Петровку и 4 декабря расположился в районе Нижне-Чирской, у места впадения Чира в Дон. (13-я танковая дивизия и румынские танки были оставлены в тылу для прикрытия 3-й румынской армии.) Планировалось, что XLVIII танковый корпус объединит в своем составе 11-ю танковую, 336-ю пехотную и авиаполевую дивизию, которые 4 декабря все еще двигались к фронту[169]. Когда 4-я танковая армия Гота пойдет на Сталинград, XLVIII танковый корпус должен был форсировать Дон и соединиться с ее левым флангом. Полковник Адам, из штаба 6-й армии, находился в Нижне-Чирской, вместе с разношерстными частями, которые ему удалось собрать там.
4 декабря генерал фон Кнобельсдорф, вновь назначенный командир XLVIII танкового корпуса, прибыл в наш штаб. Мне выпала честь служить в качестве начальника его штаба в ходе почти непрерывных оборонительных и наступательных боев на Чире, на Донце, а позже под Харьковом и Курском. Это был человек выдающихся знаний, с гибким умом и широким кругозором, которого высоко ценили все штабные офицеры. Почти сразу же новый командир оказался в водовороте трагических событий тех дней.
Бои на реке Чир
6 декабря 336-я пехотная дивизия заняла позиции на реке Чир между Нижне-Чирской и Суровикином. В тот же день генерал Бальк, командир 11-й танковой дивизии, прибыл в Нижне-Чирскую для рекогносцировки участка местности, на котором дивизии предстояло форсировать Дон и в дальнейшем наступать во взаимодействии с 4-й танковой армией Гота. Но нам не дали даже попытаться помочь сталинградской группировке – 7 декабря русский I танковый корпус форсировал Чир на левом фланге 336-й дивизии и устремился к совхозу № 79, расположенному в тылу наших позиций на берегу реки[170]. Частям 11-й танковой дивизии, которые еще подтягивались из Ростова, было приказано немедленно двигаться к совхозу и восстановить положение. Во второй половине дня 7 декабря 15-й танковый полк вступил в бой с крупными танковыми силами русских и приостановил их дальнейшее продвижение.
Карта 30. Бои на реке Чир в декабре 1942 года
Было совершенно очевидно, что мы не можем позволить русским оставаться в совхозе, и генералу Бальку было приказано выбить их оттуда. В качестве первого шага к этому он развернул свой командный пункт рядом с КП 336-й дивизии у Верхне-Солоновской; сделано это было для организации самого тесного взаимодействия между двумя дивизиями.
Командир 336-й дивизии хотел, чтобы Бальк атаковал совхоз с фронта и таким образом облегчил ее критическое положение. Бальк возразил на это, что местность была малопригодна для действий танков и что в любом случае при фронтальной атаке противник будет оттеснен, но не уничтожен. Он решил нанести основной удар вдоль высот к западу и северу от совхоза, где танки могли пройти, и отрезать русским пути отступления (см. карту 29). Главный удар должен был нанести 15-й танковый полк, поддержанный 111-м мотострелковым полком, тогда как 110-му мотострелковому полку предстояло остановить продвижение русских с юго-запада. Бальк установил свою зенитную артиллерию и саперный батальон южнее совхоза, чтобы предотвратить возможный прорыв русских в этом направлении. Артиллерия 336-й дивизии должна поддерживать войска, наступавшие на северо-восточном фланге.
В ночь с 7 на 8 декабря 11-я танковая дивизия перегруппировалась в соответствии с приказом Балька, и ее части заняли исходные позиции. Начав наступление на рассвете 8 декабря, они нанесли удар по русским в тот самый момент, когда те собирались атаковать тыл 336-й дивизии, считая, что немцы уже у них в руках. 15-й танковый полк атаковал большую колонну русской мотопехоты, двигавшуюся с севера, захватив ее врасплох. Грузовик за грузовиком вспыхивали по мере того, как их поражали снаряды наших танков, и возникла паника. Колонна была уничтожена, и танковый полк дивизии Балька ударил в тыл русским танкам у совхоза, при тесной поддержке мотострелков и артиллерии. Русские сражались отважно, но их танки оказались в кольце огня, из которого они тщетно старались вырваться. Когда короткий зимний день стал клониться к вечеру, русский I бронетанковый корпус был разгромлен, причем было подбито 53 вражеских танка.
Между 9 и 13 декабря Бальк все время вел бои по ликвидации плацдармов русских на реке Чир. Авиаполевая дивизия заняла сектор на левом фланге 336-й дивизии. Эти два пехотных соединения сделали все возможное для того, чтобы удержать проходивший по реке фронт XLVIII танкового корпуса, который растянулся на 40 миль между станицами Обливской и Нижне-Чирской. Но русские давили, и 11-й танковой дивизии неоднократно приходилось вести бои за восстановление линии фронта.
Вечером 11 декабря генерал Бальк получил радиосообщение: «Неприятель прорвал линию фронта у Лисинского и Нижне-Калиновки, расстояние между участками прорыва 22 км по прямой». Командир 11-й танковой дивизии решил атаковать противника сначала у Лисинского; после ночного марша танковый полк на рассвете 12 декабря подошел к Лисинскому и уничтожил прорвавшихся русских. Такое решение было продиктовано убежденностью Балька в том, что позиции 336-й дивизии крайне важны для действий 11-й танковой дивизии, и их следовало удерживать любой ценой. 336-я дивизия прекрасно понимала всю важность своей задачи. Личный состав дивизии сражался с необыкновенной стойкостью, справляясь с ситуацией по возможности собственными силами, что давало Бальку возможность контратаковать всеми своими силами, когда введение в бой танков становилось абсолютно необходимым. Генерал Лухт, командир 336-й дивизии, ни разу не терял самообладания и не просил помощи у танкистов, даже в моменты наибольшей опасности. Такое отношение стало возможным только благодаря тесному взаимодействию штабов дивизии, совместному их расположению. Каждый вечер командир корпуса встречался с Бальком и самым подробным образом обсуждал с ним обстановку на фронте.
После разгрома русских 12 декабря под Лисинским 11-я танковая дивизия совершила марш на северо-запад и в тот же день к вечеру, покрыв расстояние в 15 миль, нанесла удар по плацдарму русских у Нижне-Калиновки и значительно потеснила их.
На рассвете 13 декабря, когда дивизия готовилась к решительной атаке на Нижне-Калиновку, русские перешли в наступление на ее правом фланге. Один наш батальон был окружен. Тогда 11-я танковая дивизия отказалась от атаки против плацдарма и развернулась против наступавших. Окруженный батальон был освобожден. Бой завершился в конечном итоге нашей победой. К сожалению, ликвидировать полностью плацдарм русских у Нижне-Калиновки мы не смогли, что позже обернулось серьезными последствиями. 11-я танковая дивизия уже восемь суток двигалась по ночам и днем вела бои, и сейчас она отчаянно нуждалась в отдыхе.
Карта 31. Контратака Балька 19 декабря 1942 года
10 декабря 4-я танковая армия перешла в наступление, с нетерпением ожидавшееся 6-й армией, с целью деблокады сталинградской группировки. В это время на наш КП прибыл генерал-полковник фон Рихтгофен, бывший ответственным за снабжение окруженной армии по воздуху, побывал в нашем штабе. По его словам, на начало декабря ситуация со снабжением сталинградской группировки была весьма неблагополучной – из 500 тонн необходимых в качестве минимального суточного количества боеприпасов, продовольствия и горючего ежедневно удавалось доставлять окруженным частям не более 100 тонн. Количество имеющихся транспортных самолетов «Ju-52» было совершенно недостаточным, поэтому пришлось задействовать бомбардировщики «Хе-111». Однако они могли нести всего 1,5 тонны груза каждый, и, кроме того, их отсутствие сразу же сказалось бы на действиях наземных войск, которые они поддерживали.
Наступление Гота к Сталинграду уже набрало полную силу, и, несмотря на критическую ситуацию на реке Чир, XLVIII танковый корпус также должен был принять в нем участие. К сожалению, наш плацдарм на другом берегу Дона у Нижне-Чирской был оставлен под ударами сил русских, и нам было необходимо отбить его, чтобы мы могли выполнить свою задачу и соединиться с 4-й танковой армией. На Чире 14 декабря все было без перемен, и 15 декабря 11-я танковая дивизия отошла со своих позиций у плацдарма русских в районе Нижне-Калиновки и двинулась к Нижне-Чирской, намереваясь форсировать полузамерзший Дон и соединиться с деблокирующими войсками Гота. Позиции у Нижне-Калиновки были заняты подразделениями Alarmeinheiten[171], выделенными из состава авиаполевой дивизии.
16 декабря передовые части Гота достигли берегов реки Аксай, до 6-й армии оставалось менее 40 миль, и мы приготовились 17 декабря силами 11-й танковой дивизии форсировать Дон и наступать на юго-восток для поддержки левого фланга Гота. (Подробно о действиях армии Гота я буду говорить в следующей главе.) В этой сложной обстановке русское командование проявило высокую стратегическую проницательность – маршал Жуков (в то время генерал армии. – Пер.) руководил действиями русских на Дону и Волге, а генерал Василевский был начальником его штаба[172]. Вместо того чтобы концентрировать свои резервы для отражения наступления Гота, они предприняли новое широкомасштабное наступление на среднем Дону против несчастной 8-й итальянской армии. Русские наступали широким фронтом до позиции оперативной группы Холлидт (которая сменила 3-ю румынскую армию на нашем левом фланге) и XLVIII танкового корпуса на реке Чир. Кризис на нашем собственном участке фронта не только привел к отмене наступления 11-й танковой дивизии через Дон, но и заставил фон Манштейна остановить 4-ю танковую армию Гота с целью создания нового рубежа обороны, прикрывающего Ростов. Это и решило судьбу 6-й армии под Сталинградом.
16 декабря обстановка на участке XLVIII танкового корпуса была все еще не ясна. Русская 5-я танковая армия приостановила свои атаки наших позиций вдоль течения Чира. Представлялось возможным, что она готовится форсировать Дон, чтобы встретиться с армией Гота. Воздушная разведка была невозможна – уже несколько дней стояла нелетная погода. Но все стало ясно 17 декабря, когда 11-я танковая дивизия изготовилась к броску через Дон, русские мощной атакой прорвали позиции 336-й дивизии примерно в 6 милях севернее Нижне-Чирской. Ничего не оставалось делать, кроме как бросить в бой 11-ю танковую дивизию, которая и оттеснила русских обратно к реке. 18 декабря 11-я танковая дивизия продолжала вести бои, стремясь уничтожить занимаемый русскими плацдарм на реке Чир. Ей, безусловно, удалось бы сделать это, если бы не пришло донесение об еще одном наступлении русских с плацдарма у Нижне– Калиновки. Там моторизованный корпус прорвал нашу оборону на широком фронте, подавив сопротивление Alar– meinheiten. Генералу фон Кнобельсдорфу пришлось перебросить 11-ю танковую дивизию для ликвидации прорыва, хотя Бальк возражал, считая, что сначала следует уничтожить противника в полосе 336-й дивизии.
Генерал Бальк решил выступать немедленно, совершить ночной марш-бросок и неожиданно ударить по противнику на рассвете. С этой целью 110-й мотопехотный полк должен был держать русских с фронта, 15-й танковый полк – атаковать их восточный фланг, а 111-й мотопехотный полк, бывший в резерве, идти за 15-м полком для прикрытия нашего правого фланга.
К 5.00 19 декабря все войска заняли исходные позиции. Когда рассвело, передовые подразделения 15-го танкового полка увидели мощную танковую группу русских, в боевом порядке двигающуюся в южном направлении. Поскольку наши танки смогли скрытно подойти к неприятелю, то все 25 машин 15-го полка пристроились в хвост танкам русских и до того, как те поняли, что произошло, подбили 42 боевые машины противника. Господствовавшая над местностью высота 148,8 была захвачена. По другую сторону этой высоты мы увидели еще одну танковую колонну, двигавшуюся в том же направлении, что и первая. И снова немецкие танки, которыми превосходно командовал капитан Лестман, атаковали русских с тыла и, не дав им опомниться, уничтожили их. Таким образом, 25 немецких танков за столь короткое время уничтожили 65 боевых машин русских, не потеряв при этом ни одной своей. Наступление русских было сорвано. Их оставшиеся части бежали, не оказав сколько-нибудь серьезного сопротивления.
Вечером 19 декабря 3-я механизированная бригада противника произвела разведку боем в районе левого фланга 11-й танковой дивизии и захватила позиции 1-го батальона 110-го мотострелкового полка. Но вскоре 15-й танковый полк восстановил положение.
20 декабря 11-я танковая дивизия возобновила свое наступление, имея целью окончательно отбросить неприятеля за Чир. Наступление дивизии развивалось успешно, но к вечеру русские нанесли мощный удар по ее правому флангу и зашли в тыл 111-му мотострелковому полку. Положение было восстановлено танковым полком; на поле боя осталось 10 подбитых русских танков.
Из-за этого мощного удара русских генерал Бальк решил 21 декабря перейти к обороне и отдал приказ своим полкам с наступлением темноты перегруппироваться. В 2 часа ночи оба мотострелковых полка доложили, что их позиции прорваны. Стояло полнолуние, и при ярком свете луны русские танки и пехота ударили по нашим частям в тот момент, когда те были заняты перегруппировкой. 15-й танковый полк сразу же перешел в контратаку, а вскоре пришли обнадеживающие донесения и от мотострелков. Бальк бросил мотоциклетный батальон в контратаку на стыке 110-го и 111-го мотострелковых полков, где, как представлялось, наступали главные силы русских. Когда рассвело, стало понятно, что 11-й танковой дивизии удалось добиться в этом бою большого успеха – перед нашими позициями лежали сотни вражеских тел. Но и наши потери также были велики.
22 декабря на фронте XLVIII танкового корпуса все было спокойно; тяжелые оборонительные бои на рубеже реки Чир фактически закончились. Но разгром 8-й итальянской армии создал огромную брешь на нашем левом фланге, в которую устремилась 1-я гвардейская армия русских. 22 декабря наш корпус получил приказ оставить рубеж Чира и вместе с 11-й танковой дивизией передвинуться в район Тацинской, в 90 милях севернее. Если бы мы этого не сделали в срочном порядке, ничто не могло бы спасти Ростов.
Прежде чем завершить описание боев на Чире, я обязан воздать должное генералу Бальку, прирожденному командиру-танкисту. В ходе всех боев его танковая дивизия действовала как «пожарная команда»; находясь позади двух пехотных дивизий, она ликвидировала опасные прорывы русских один за другим. Когда пехота была не в состоянии действовать на плацдармах против русских, Бальк обрушивал на неприятеля всю мощь своих танков. Его выдающиеся успехи стали результатом тесного взаимодействия двух пехотных дивизий и штаба XLVIII танкового корпуса. Бальк никогда не посылал на помощь пехоте одиночные танки, считая это и бесполезным по сути, и потерей столь необходимых машин. Тактика подобного рода позволяла ему выходить из многих опасных ситуаций и наносить серьезный урон неприятелю. За этот период в полосе XLVIII танкового корпуса было уничтожено более 700 вражеских танков.
Вот что сам Бальк пишет об этих операциях:
«11-я танковая дивизия проявила высочайший героизм и решила исход оборонительных сражений на реке Чир. Если бы на ее участке была прорвана оборона и если бы русским позволили дойти до Ростова, то судьба немецкой группы армий на Кавказе была бы предрешена. Пути ее отхода оказались бы отрезанными, и ее постигла бы участь 6-й армии под Сталинградом. Таким образом, обстановка потребовала от 11-й танковой дивизии сделать все, на что она была способна.
К счастью, после все командиры, нервы которых не выдерживали испытаний тяжелых боев, были заменены более крепкими людьми. Не осталось ни одного командира, который не был бы абсолютно надежным в этом отношении человеком.
В течение нескольких недель дивизия совершала переходы по ночам, оказываясь перед рассветом именно в том самом месте, где враг был слабее всего, и нанося удар за час до наступления русских. Такая тактика потребовала огромного напряжения, но помогала избежать многих потерь, поскольку мы всегда заставали русских врасплох. Аксиомой считалось в дивизии, что «ночные марши сохраняют жизни». Правда, однако, и то, что никто тогда и не смог бы ответить на вопрос, когда же личному составу 11-й танковой дивизии удавалось поспать.
Приказы отдавались исключительно в устной форме. Командир дивизии принимал решение о действиях следующего дня накануне вечером и отдавал необходимые приказы командирам полков уже на поле боя. Затем он возвращался к себе в штаб и обсуждал свои действия с начальником штаба XLVIII танкового корпуса. Если его план одобрялся, то полки получали по радио краткое сообщение: «Изменений нет», и все выполнялось в соответствии с ранее полученными указаниями. Если же вносились какие-либо принципиальные изменения, то командир дивизии в течение ночи посещал все свои полки и отдавал необходимые приказы, опять-таки устно. Командир дивизии находился в расположении той части, на чью долю выпадала самая трудная задача; он бывал в расположении полков по нескольку раз в день. Штаб дивизии располагался недалеко от переднего края и не менял своей дислокации в ходе боевых действий. В штабе информация собиралась и группировалась, организовывалось снабжение частей, на самые важные участки направлялись подкрепления. Связь между командиром дивизии и его штабом осуществлялась по радио; лишь в очень немногих случаях использовался телефон.
336-я дивизия, которой хладнокровно и эффективно командовал генерал-лейтенант Лухт, испытывала серьезный недостаток в вооружении. Многих неудач можно было бы избежать, если бы дивизия располагала большим количеством противотанковых пушек. В этом отношении области наша организация оказалась не на высоте.
Обе стороны бросали в бой только что сформированные и плохо оснащенные части. В немецкой армии таковыми являлись авиаполевые дивизии. Как правило, буквально через несколько дней боев они теряли боеспособность; несмотря на хорошее оснащение, подготовка их оставляла желать лучшего, к тому же у них не было опытных командиров. Эти дивизии были детищем Германа Геринга; их создание было совершенно необоснованно – и их личный состав платил своими жизнями за этот абсурд.
В русской армии экипажи танков, особенно в механизированных корпусах, вряд ли проходили хоть какую-то подготовку. Это обстоятельство стало одной из весомых причин нашей победы 19 декабря.
Я почти не упоминал выше об артиллерии, которая в этих в высшей степени высокоманевренных и переменчивых боевых действиях не играла сколько-нибудь крупную роль. Но в ночное время артиллерия часто использовалась для ведения огня по районам расположения войск противника. Эффективность такой тактики нам почти неизвестна, но, судя по тому, что русские были вынуждены искать укрытия во время сильных морозов в деревнях, можно предположить, что соответствующие результаты были достигнуты.
Бои на реке Чир были выиграны благодаря в том числе и методам, которые использовало командование 5-й танковой армии русских. Оно бросало в бой танковые корпуса один за другим без какой-либо координации по времени их атак и без взаимодействия между многочисленными пехотными дивизиями. Это позволило 11-й танковой дивизии наносить удары по очереди то по одному, то по другому корпусу до тех пор, пока ударная сила 5-й танковой армии не ослабела до такой степени, что 11-я дивизия смогла отойти и начать подобные действия против другой русской танковой армии».
Первые впечатления о тактике русских
В заключение этой главы я хотел бы привести свои первые впечатления о тактике русских. Эти впечатления, сложившиеся у меня в ходе боев на реке Чир, впоследствии неоднократно подтверждались.
Практически каждому наступлению русских предшествовало «просачивание» через линию фронта небольших подразделений и отдельных бойцов. В этом виде боевых действий русские не имели себе равных. Как бы внимательно ни велось наблюдение на переднем крае, прямо в центре наших позиций внезапно оказывались русские, причем никто не знал, каким образом они проникли туда. Они появлялись в самых неожиданных местах, подобраться к которым было невообразимо трудно, и тут же окапывались. Правда, для одиночных солдат было не так уж трудно проникнуть в наше расположение, поскольку живой силы наших на позициях было немного, а опорные пункты находились на большом расстоянии друг от друга. Удивляло то, что, несмотря на полную боевую готовность и на ведущееся всю ночь наблюдение за передним краем, утром мы могли обнаружить целые подразделения русских, вместе с вооружением и боеприпасами, и хорошо при этом окопавшиеся. Такое просачивание осуществлялось с необычайным искусством, совершенно беззвучно, без единого выстрела. Подобный прием применялся русскими во множестве случаев, неизменно принося им значительный успех. Против таких действий существует единственное средство: создать глубокоэшелонированную оборону, занять ее войсками и постоянно патрулировать бдительными дозорными, а также, самое главное, иметь местные резервы, готовые по первому же сигналу вступить в бой и отбросить противника.
Другой характерной для русских особенностью является создание плацдармов, везде и в любое время, как базы для последующего наступления. Плацдармы в руках русских всегда представляли самую серьезную опасность. Большой ошибкой было откладывать их ликвидацию. Русские плацдармы, сколь бы малы и безвредны они ни казались, могут за очень короткое время превращаться в мощные очаги сопротивления, а затем в несокрушимые крепости. Русский плацдарм, вечером занятый ротой солдат, на следующее утро наверняка будет удерживаться уже целым полком, а за следующую ночь превратится в крепость, располагающую тяжелым вооружением и всем необходимым, чтобы стать совершенно неприступной. Никакой огонь артиллерии, сколь бы интенсивен и плотен он бы ни был, никогда не заставит русских оставить плацдарм, созданный за ночь. Вопрос может решить только хорошо спланированное наступление. Этот русский принцип иметь «плацдармы повсюду» представляет очень серьезную опасность, и его нельзя недооценивать. И снова остается единственное надежное средство: если русские создают плацдарм или передовую позицию – нужно атаковать, атаковать немедленно и мощно. Промедление всегда смерти подобно. Промедление на час может привести к неудаче любой атаки, промедление на несколько часов непременно приведет к неудаче, промедление на сутки почти наверняка чревато крупной катастрофой. Даже если в вашем распоряжении имеется всего один взвод пехотинцев или один-единственный танк – атакуйте! Атакуйте, пока русские еще не зарылись в землю, пока они еще видны и уязвимы, пока у них еще не было времени организовать оборону, пока они еще не располагают тяжелым оружием. Через несколько часов будет уже поздно. Задержка ведет к поражению, решительные, энергичные и немедленные действия – к успеху.
Тактика русских представляет собой причудливую смесь; при всем их умении просачиваться в расположение противника и окапываться негибкость русских атак стала у нас почти нарицательной. (Хотя в некоторых случаях действия русских танковых формирований были бросающимися в глаза исключениями.) Упорное повторение атак на одном и том же участке, негибкость в действиях артиллерии, неудачный выбор участка местности для атаки – все это свидетельствовало об отсутствии творчества и неумении реагировать. Наша служба радиоперехвата множество раз слышала один и тот же отчаянный вопрос: «Что нам теперь делать?» Лишь немногие командиры среднего звена проявляли самостоятельность в решениях, оказываясь в нестандартной ситуации. Во многих случаях успешная атака противника, прорыв или окружение не приносили пользы просто потому, что никто из командования об этом не знал.
Но в этой всеобщей неповоротливости было и одно исключение: быстрая и частая смена войск на переднем крае. Как только дивизия несла тяжелые потери, ночью она отводилась в тыл, а спустя несколько дней появлялась снова, пополненная и отдохнувшая, на каком-нибудь другом участке.
Вот поэтому война с русскими так напоминала классическое сражение Геркулеса с гидрой.