– А ты почему не приходила?
Пань рассмеялась так, что не могла выговорить ни слова. Взглянув на нее, Тай-чжэнь пояснила:
– Пань говорила мне, что все дело в этом князе Дун Хуне: он целыми днями «охотился» с ней, поэтому она и не смогла найти время для визита.
Тогда государыня повернулась ко мне:
– Какой император теперь на престоле?
– Имя нынешнего императора – Го[53]. Он – старший сын императора Дай-цзуна.
– Сын старухи Шэнь стал императором. Чудеса, да и только! – расхохоталась Тай-чжэнь.
– Как он правит? – спросила государыня.
– Ничтожный чиновник недостоин судить о добродетелях государя, – ответил я.
– Не скромничайте!
– В народе говорят, что он мудрый и воинственный.
Государыня закивала головой в знак одобрения. Затем приказала принести еще вина и позвала музыкантш. Когда вино обошло гостей несколько раз и музыка умолкла, государыня попросила Ци, фаворитку Гао-цзу, сыграть на цине[54]. Надев на палец яшмовое кольцо, осветившее ее руку, Ци заиграла печальную мелодию.
– Господин Ню Сэн-жу попал к нам совершенно неожиданно, вы тоже случайно навестили меня, так что веселье у нас должно быть совсем необычным. Господин Ню – талантливый ученый. Пусть каждая напишет стихи о том, что у нее на душе. Согласны? – предложила государыня.
Женщины сразу взялись за кисти и бумагу. Не прошло и мгновения, как все было готово.
Стихи государыни гласили:
Ван Цян сложила такие стихи:
В занесенной снегом круглой юрте
Взором я весну не отыщу,
Обветшала ханьская одежда,
Но конца слезам печальным нет.
Ныне, как и прежде, всей душою
Ненавижу злобного Янь-шу:
Чтоб со мной расстался повелитель,
Исказил художник мой портрет.
Ци, фаворитка Гао-цзу, написала следующее:
Стихи Тай-чжэнь гласили:
Итак… прощаться с государем – время!
На землю золотая брошь упала,
И слезы, перемешанные с кровью,
Со щек стекали словно жемчуг алый…
Пролился дождь из туч на склон Мавэя
В тот час, когда пришлось им расставаться;
Не слышно во дворце Лигун мелодий
«Одежд из перьев» медленного танца…
Вслед за Тай-чжэнь стала декламировать Пань:
Осенняя луна, весенний ветер —
Уходит все, хотя не без возврата.
Не молкнут реки, неизменны горы,
Но скрылись от очей дворца палаты!
В былые времена Дун Хунь возделал
Прекрасный сад, где лотосы цвели,
Но золотые вспомню ль одеянья,
Что украшали гибкий стан когда-то?..
Все просили, чтобы и я сочинил стихи. Не смея отказаться, я подчинился и написал следующее:
Ароматные ветры
Устремились в небесные дали;
Поклоняюсь святым,
Встав на облачную ступень;
Мир печалями полон,
Чтобы люди при жизни страдали;
И не знает никто,
Что готовит нам завтрашний день.
Была там одна девушка с челочкой, искусно игравшая на флейте, невыразимо прелестная. Когда я глядел на нее, мне казалось, что она сошла с картины У[59]; приехала она вместе с Пань Шу-фэй. Государыня, радушно усадив девушку вместе со всеми, то и дело просила ее сыграть на флейте и часто подносила ей вино. Указав на нее, она сказала мне:
– Знаете, кто она? Люй-чжу[60] из дома Ши. Дань Шу-фэй воспитала ее и любит как младшую сестру, поэтому она и пришла вместе с ней.
Обратясь к девушке, спросила:
– Люй-чжу, разве можем мы обойтись без твоих стихов?
Поблагодарив государыню поклоном, Люй-чжу прочла:
Недостойные предков,
Люди наших времен измельчали.
И о чжаоском князе
Напрасно мне флейта поет;
Листья с веток опали,
И склонились цветы и завяли;
В Золотое ущелье[61]
Весна никогда не придет!
Когда чтение стихов кончилось, снова подали вино.
– Господин Ню Сэн-жу прибыл издалека, и ему пора на покой, – сказала государыня, – кто же из вас желает быть его подругой на сегодняшнюю ночь?
Первой отказалась госпожа Ци:
– Для меня это совершенно невозможно: сын мой Жу-и уже взрослый. Да и приличен ли такой поступок?
Пань Шу-фэй тоже отказалась:
– Дун Хунь умер из-за меня, и государство его погибло. Я не хочу быть неблагодарной по отношению к нему.
– Господин Ши из императорской охраны был строг и ревнив, – сказала Люй-чжу, – лучше умру, но не поступлю столь недостойно.
Не дав Тай-чжэнь произнести слова, государыня сама ответила за нее:
– Тай-чжэнь – любимая подруга танского императора, – ей-то уж и подавно будет неудобно. – Затем, взглянув на Ван Цян, она сказала: – Чжао-цзюнь, ты сначала была отдана в жены вождю гуннов Ху Ханю, а затем стала женой вождя Чжулэйжоди. Ну, что могут сделать духи инородцев из суровых холодных краев? Прошу не отказываться.
Чжао-цзюнь, не отвечая, в смущении опустила глаза.
Вскоре все разошлись отдыхать. Придворные проводили меня в покои Ван Чжао-цзюнь. Перед рассветом слуги разбудили нас. Чжао-цзюнь оплакивала предстоящую разлуку. Неожиданно я услышал голос государыни за дверьми и выбежал к ней.
– Вам нельзя здесь долго задерживаться, – сказала государыня, – надо скорее возвращаться домой. Сейчас мы расстанемся, но я надеюсь, что вы не забудете этой встречи.
На прощание поднесли вино. Госпожи Ци, Пань, Люй-чжу заплакали. Наконец я откланялся. Государыня послала придворного в красной одежде проводить меня до Дааня. На западном повороте он вдруг исчез. В это время уже совсем рассвело.
Добравшись до Дааня, я стал расспрашивать местных жителей. Они сказали:
– В десяти верстах отсюда есть храм государыни Бо.
Я вернулся туда и увидел, что храм запущен, разрушен, так что даже войти в него нельзя, – ничего общего с теми хоромами, в которых я был.
Но платье мое хранило аромат, не исчезавший дней десять, и я до сих пор не могу представить, как все это могло приключиться со мной.
Чжан Цзо
В годы «Кайюань» жил некий цзиньши Чжан Цзо, который часто рассказывал своему дяде следующую историю.
Как-то, путешествуя на юге страны, Чжан Цзо увидел старика с мешком из оленьей кожи за плечами. Он ехал верхом на черном осле с белыми ногами.
Лицо у старика было веселое, да и во внешности его было что-то необычайное, поэтому Чжан Цзо попробовал заговорить с ним и спросил, откуда он едет, но тот лишь улыбнулся.
Чжан Цзо несколько раз повторил свой вопрос, как вдруг старик рассердился и заорал:
– Такой щенок и смеет приставать с расспросами! Что я – вор, убегающий с добычей? Зачем тебе знать, откуда я еду?!
Чжан Цзо стал извиняться:
– Меня поразила ваша необыкновенная внешность, я хотел бы следовать за вами и учиться у вас. Разве это такое большое преступление?
– Мне нечему тебя учить! Я простой человек, только вот слишком долго зажился на этом свете. Что ты смеешься над моими несчастьями? – не унимался старик и, подстегнув осла, ускакал.
Нахлестывая лошадь, Чжан Цзо помчался вслед за ним и догнал старика у постоялого двора. Подложив мешок под голову, старик улегся, но никак не мог уснуть. Чжан Цзо сильно устал и велел принести гаоляновой водки.
– Не соблаговолите ли разделить со мной трапезу? – нерешительно обратился он к старику.
Тот даже подпрыгнул.
– Как раз то, что я люблю! И как ты узнал, чего мне хочется?
Выпив, старик заметно развеселился, и Чжан Цзо осмелел.
– Я – человек невежественный, – сказал он, – хочу просить вас просветить меня. Ни на что другое претендовать не смею.
– Деяния правителей, мудрецов и невежд, смуты и периоды мирного правления во времена Лян, Суй, Чэнь[62] и Тан, которые мне довелось увидеть, уже записаны в наших династийных историях, – сказал старик. – Но я расскажу тебе о том удивительном, что мне самому довелось пережить. При Северном Чжоу[63] я был уроженцем Фуфэна и жил на горе Ци. Фамилия моя тогда была Шэнь, имя Цзун, но из уважения к Шэнь У[64], императору династии Ци, я изменил свою фамилию, чтобы она не походила на государеву[65]. Восемнадцати лет я сопровождал яньского князя Цзы Цзиня в поход на Цзинчжоу[66] против Юань-ди[67] – императора династии Лян. Поход увенчался успехом, область Цзинчжоу была завоевана, и войска вернулись в родные края. Мне приснился сон – будто явились ко мне двое в синих одеждах и сказали: «Два рта идут к небесным годам, человек склоняется к хозяину, долголетие едва не достигает тысячи». Я пошел к толкователю снов на Цзянлинском рынке, и тот пояснил: «Слова “Два рта идут” – это части иероглифа “возвращаться”; “ч