С прошлой осени я живу как в тумане, будто утратила что-то. Среди веселья и шума заставляю себя говорить и улыбаться, но ночью, когда остаюсь одна, непрестанно лью слезы. Даже ночные грезы мои полны слез. Иногда во сне мы становимся близки, как прежде, и печальные мысли о разлуке снова пугают душу, но видение прерывается, прежде чем кончается тайное свидание. Половина постели еще кажется теплой, но тот, о ком я думаю, по-прежнему далеко.
Как будто вчера мы расстались, а новый год уже пришел на смену старому. Чанъань – город удовольствий, где все влечет молодого человека. Какое счастье, что Вы не забыли меня, недостойную, и постоянно вспоминаете! За это я, ничтожная, никогда не сумею отблагодарить Вас. Клятву же нашу о вечной верности я никогда не нарушу! Прежде, благодаря родству, нам с Вами довелось повстречаться у моей матери. Служанка уговорила меня повидать Вас, и это привело к тайным свиданиям. Я не сумела сдержать своих чувств. Вы вели себя как тот, кто увлек девушку игрой на лютне[194]; у меня же, презренной, не хватило сил бросить в Вас челнок[195]. Став служанкой у Вашей циновки и подушки, я была полна глубокой преданности. По своей наивности и простоте думала, что так будет всегда. В счастливый день, когда узнала Вас, я не смогла совладать с собою; дошла до такого позора, что отдала себя Вам и не смогу уже держать полотенце и гребень[196]. До смерти я не перестану упрекать себя. Слова напрасны, остается лишь сдерживать рыдания!
Если Вы по доброте сердечной снизойдете и поступите так, как хотела бы я, одинокая и ничтожная, то и после смерти я буду благодарна Вам. Но даже если Вы, считающий себя выше мелких условностей, отвергнете мою любовь, погонитесь за большой удачей, пренебрегая тем малым, что у вас есть, прежнюю нашу близость сочтете позорной для себя, а наши клятвы – недостойными внимания, то и в этом случае, даже когда мои кости истлеют, чувство мое к вам не ослабнет и душа, несясь по ветру и бродя по росе, будет вечно верна вам. В жизни и после смерти моя любовь неизменна. Больше я ничего не могу сказать! Пишу Вам и плачу, не в силах излить свое чувство. Берегите себя! Умоляю Вас, берегите себя!
Яшмовое кольцо – игрушку своего детства – я посылаю Вам, чтобы Вы его носили. Будьте тверды и чисты, как яшма, пусть Ваши чувства будут цельны, как круг кольца. Еще я посылаю Вам моток спутанного шелка и мельницу для чая, сделанную из пятнистого бамбука[197]. Эти вещи не стоят Вашего взгляда, но они выражают мои желания: чтобы Вы были неподдельны, как яшма, чтобы воля Ваша была нерушима, как кольцо. Следы моих слез – на этом бамбуке; смятение моих печальных мыслей – подобно спутанному шелку. Я посылаю эти вещи как символ моих чувств, которые навсегда останутся неизменными. Сердце мое с Вами, хотя телом я далека от Вас и нет надежды на встречу. Если наши тайные мысли сосредоточатся на одном и том же, то и на расстоянии тысяч ли души наши смогут соединиться. Берегите себя! Весною ветер пронизывает насквозь, надо как следует есть, чтобы не простудиться! Будьте осторожны в своих речах и берегите себя; обо мне же не беспокойтесь».
Чжан показал письмо своим приятелям, так что многие из его современников узнали эту печальную историю. Друг его Янь Цзю-юань[198], одаренный поэт, написал на эту тему стихотворение «Барышня Цуй», гласившее:
Юань Чжэнь из Хэнани[201] написал продолжение к поэме Чжана «Встреча с небесной феей». Стихи Юань Чжэня гласили:
Прозрачные лучи луны
В окно проникли через шторы;
Сверкающие светлячки
В лазурной темноте мелькают;
Как необъятна неба высь!
Бескрайни синие просторы!
Густую пышную листву
К земле деревья опускают…
Всю ночь в бамбуковом саду
Дракон играет на свирели,
И песня феникса Луань[202]
Звучит всю ночь в листве утуна.
Узорчатую ткань свою
Густой туман на землю стелет,
И, как подвески, зазвенев,
Внезапно легкий ветер дунул…
С пурпурным жезлом Сиванму
Гуляет в небесах ночами,
Идет из гущи облаков
К ней отрок яшмовый с поклоном;
Чем глубже ночь, тем у людей
На сердце тягостней, печальней,
А утром моросящий дождь
Шумит уныло, монотонно…
На туфельках у ней горят
То жемчугом, то хрусталем узоры;
Искусно вышитый дракон
Цветов и даже солнца краше!
В накидках шелковых ее
Таятся радуги и зори,
И шпильки на ее кудрях —
Как птицы-фениксы из яшмы.
Сказала: «Ждут меня к утру
Дворца лазурного хоромы,
Из сада яшмовых цветов
Пурпурный жезл туда несу я».
…Я в город Ло не заходил —
Единым помыслом влекомый,
Держал я путь навстречу ей
К востоку от поместья Сунов.
Земной напев моих стихов
Красавицу поверг в смущенье,
И все же теплые слова
Богини сердце пробудили;
Вот локон на плечо упал —
Цикады тень пришла в движенье,
Ко мне приблизилась – и мир
Нефритовой покрылся пылью…
И вдруг взглянула на меня, —
Снежинки с неба ниспадали, —
Рукой подушку обвила
На пестрой шелковой постели —
И утка с селезнем[203] вдвоем
Счастливый танец танцевали.
Из клеток слышались всю ночь
Веселых зимородков трели…
Ты сводишь линии бровей,
От неги и смущенья млея;
Твои пунцовые уста
От нежной страсти словно тают,
И кожа влажная твоя
Нефрита ярче и белее;
И не цветами орхидей —
Тобою мир благоухает!
Бессильно падает рука —
От наслаждений ты устала,
Но, кажется, предела нет
Горячим чувствам и глубоким,
И пота капельки по лбу
Бегут, как жемчуга кристаллы,
И вьется на твоих висках
Прозрачный шелковистый локон.
Но вот уж близится конец
Счастливой мимолетной встречи;
До слуха моего дошли
Последней пятой стражи звуки.
Как жаль, что эта ночь прошла
Одним мгновеньем быстротечным!
Нам больше не продлить любви.
Хотя и труден час разлуки…
О, как печален был твой лик,
Когда прощался я с тобою,
И клятва верности твоя
Благоухала нежной скорбью;
Дала кольцо мне, говоря:
«Так, видно, суждено судьбою,
Что мы останемся навек
Взаимной связаны любовью!»
Румяна смыв со щек твоих,
Слеза на зеркало упала;
В лампадке меркнул огонек,
Как мотылек во мгле мерцая,
И в ослепительных лучах
Заря на небе засверкала,
И солнце медленно взошло,
Начало утра возвещая…
Седлаю своего коня
И в город Ло спешу обратно;
Поднявшись на вершину Сун[204],
Играю долго на свирели;
Нет, не рассеялись еще
Духов небесных ароматы!
Свежи еще следы румян
На шелковой ее постели!
Как буйно разрослась трава!
Я тихо подхожу к плотине,
«Когда б увидеть мне Пынлай!» —
Я думаю, с тоской вздыхая;
О скорбном аисте напев
Играют там на звучном цине,
О возвращенье лебедей
Поют с надеждой волны Ханя.
…Увы – широк простор морей,
И неприступна зыбь морская,
Увы – бездонна неба высь,
Я пересечь ее не в силах;
Плывут по небу облака,
Ни сна, ни отдыха не зная;
С высокой башни Сяо-ши[205]
Не сводит с них очей унылых…
Друзья Чжана, узнавшие об этой истории, не могли скрыть удивления, но Чжан все же решил порвать связь с Ин-ин. Юань Чжэнь, близко знакомый с Чжаном, спросил его о причине разрыва.
– Всегда было так, – ответил Чжан, – все, кого небо одарило особой красотой, приносили беду – не себе, так уж обязательно другим. Если Ин-ин встретится с каким-нибудь богачом и он полюбит ее за красоту, то она окажется или очаровательной любовницей, или страшным чудовищем; я даже не могу себе представить, во что она превратится.
Синь[206] при династии Инь и Ю[207] при династии Чжоу были правителями большой империи, пользовались неограниченной властью. И ведь оба погибли от женщин, из-за которых народ поднялся против своих повелителей. Даже в наши дни правители эти являются объектом насмешек. Моих сил недостаточно, чтобы побороть чарующее наваждение, поэтому я и подавил свое чувство.
Присутствовавшие глубоко вздохнули.
Год с лишним спустя Ин-ин вышла замуж, Чжан тоже женился. Как-то он оказался по соседству с домом Ин-ин и попросил ее мужа передать ей, что двоюродный брат хочет повидать ее. Муж сказал ей об этом, но Ин-ин так и не вышла. Лицо Чжана выражало искреннее огорчение. Узнав об этом, Ин-ин тайно написала стихи, в которых говорилось: