Иссохла я
И подурнела,
На ложе
Грустная лежу,
До посторонних
Нет мне дела,
А вам открыть печаль
Стыжусь…
Так и не встретилась с ним.
Через несколько дней, когда Чжан собрался уезжать, она снова прислала ему стихи на прощанье:
На забвенье пенять
Толку нет никакого,
Ваши чувства ко мне
Все равно охладеют,
Дни недавней любви
Мне припомнились снова,
Но другая подруга
Сердцем вашим владеет…
С этих пор они уже не получали никаких вестей друг о друге.
Большинство современников Чжана хвалили его за то, что он сумел исправить свою ошибку.
Встречаясь с друзьями, я постоянно заводил разговор на эту тему для того, чтобы знавшие об этой печальной истории не вели себя так же, а поступающие подобным образом не упорствовали бы в своем заблуждении.
В девятой луне года «Чжэньюань» правитель Ли Гун-чуй[208] ночевал у меня в Цзиньаньли. В разговоре мы коснулись этой плачевной истории. Ли Гун-чуй считал ее необычной и в назидание потомкам написал «Песнь об Ин-ин».
Цао Е
Повесть о фаворитке Мэй
Фаворитка Мэй по фамилии Цзян родом была из Путяня. Отец ее, Чжун-сунь, был врачом, как и его предки. Когда Мэй минуло девять лет, она уже умела читать наизусть «Чжоунань» и «Шаонань»[209].
– Хоть я и девочка, но мечтаю всю жизнь заниматься науками, – сказала она отцу.
Удивляясь ее желанию, отец прозвал ее Цай-пинь в память об одной из героинь, воспетых в «Книге песен».
В середине годов правления «Кайюань», когда Гао Ли-ши был послан в районы Минь и Юе искать красавицу для императорского гарема, Мэй только что стала закалывать волосы на затылке[210]. Увидев, как она молода и прекрасна, Гао Ли-ши выбрал ее и на обратном пути увез с собой, чтобы она служила Мин Хуану[211]; увидев красавицу, император удостоил ее своей любви. Сорок тысяч женщин, находившихся в трех дворцах Чанъани и в двух дворцах Восточной столицы, ничего не стоили по сравнению с Мэй, да и сами гаремные красавицы понимали, что не могут с ней равняться.
Мэй любила литературу и сравнивала себя с поэтессой Се. Она носила простые светлые одежды; внешность ее и манеры были настолько очаровательны, что описать их словами невозможно. Мэй любила цветы сливы, поэтому там, где она жила, посадили несколько сливовых деревьев, и император назвал это место «Сливовым павильоном». Когда деревья расцветали, Мэй воспевала в стихах их красоту, до поздней ночи смотрела на свои любимые цветы и не могла оторвать от них своего взгляда. Император, которому это очень нравилось, в шутку прозвал ее «фаворитка Мэй»[212]. Она сочинила семь поэм: «Орхидеи», «Грушевый сад», «Цветы сливы», «Бамбуковая флейта», «Стеклянный бокал», «Ножницы» и «Цветное окно».
В то время мир надолго воцарился в стране, и на границах не было никаких беспорядков. Император ежедневно пировал со своими братьями; их связывала тесная дружба. На пирах Мэй всегда находилась рядом с императором. Как-то раз он приказал красавице угостить его братьев апельсинами. Когда она подошла к принцу Хань, тот исподтишка наступил ей на ногу. Мэй немедленно удалилась к себе. Император приказал позвать ее, но она велела ответить:
– Я пришиваю к туфле оторванную жемчужину; пришью – тогда приду.
Прошло довольно много времени; император сам пошел за ней. Подобрав полы платья, Мэй поднялась навстречу императору и сказала, что она не может идти с ним, так как у нее болит грудь. Так и не вышла: вот как она была уверена в любви императора. В другой раз император и Мэй состязались в приготовлении чая, а братья наблюдали за ними. Император в шутку сказал братьям:
– Она – дух сливового дерева. Когда играет на флейте из белой яшмы и исполняет танец «Встревоженного лебедя», равных ей не найдешь. Вот видите, и теперь взяла надо мной верх!
– В этих забавах среди деревьев и цветов я случайно побеждаю вас, мой повелитель, но усмирить всех меж четырех морей[213], поддерживать постоянный порядок, издавать законы и управлять огромными владениями – может ли в этом победить вас такое ничтожество, как я? – немедленно возразила Мэй. Ответ ее привел в восторг императора.
Но вот при дворе появилась Тай-чжэнь из рода Ян. С каждым днем она все больше входила в милость императора, хотя он и не собирался отдалять от себя Мэй. Обе женщины ненавидели друг друга и всячески старались избегать встреч. Император ставил им в пример Ин и Хуан[214], но сплетники говорили, что это им не поможет, и потихоньку подсмеивались над соперницами.
Тай-чжэнь была ревнива, но очень умна, Мэй – мягка и уступчива, поэтому она и потерпела поражение. Кончилось тем, что Тай-чжэнь сослала ее в восточный дворец Шанъян. Однажды император вспомнил о Мэй; как-то ночью он велел молоденькому евнуху потушить свечи и приказал специальному гонцу тайно привезти Мэй в западный дворец Императорского Знамени. Говоря о былой своей любви, император и Мэй не могли справиться с охватившей их печалью. В эту ночь они не сомкнули глаз. На рассвете испуганный слуга разбудил императора:
– Ян Тай-чжэнь прибыла во дворец, как быть?
Накинув на себя одежду, император отнес Мэй за двойные ширмы и спрятал ее там. Вошла Тай-чжэнь.
– Где эта чертовка Мэй? – спросила она.
– В восточном дворце, – ответил император.
– Прикажите ей явиться сюда, – сказала Тай-чжэнь, – я намерена сегодня купаться с ней в Теплых Источниках.
– Но ведь она уже отстранена моим повелением, и не к лицу тебе идти с ней вместе, – возразил император.
Тай-чжэнь стала настаивать, император отводил глаза в сторону и отмалчивался.
Тогда Тай-чжэнь в ярости закричала:
– Здесь еще остались закуски, а под вашей кроватью забыта кем-то женская туфля; кто это сегодня ночью прислуживал у вашей постели столь усердно, что вы, опьянев от наслаждения, отказались от утренней аудиенции? Государь, вы должны сейчас же выйти к своим сановникам, которые ждут ваших повелений, а я останусь здесь и подожду вашего возвращения.
Сильно смутившись, император натянул на себя одеяло и сказал:
– Я нездоров и никого принять не могу.
Вконец разгневанная, Тай-чжэнь вернулась в свой дворец. Император же немедленно осведомился, где Мэй. Оказалось, что молодой евнух проводил ее пешком обратно в восточный дворец. Разгневанный Мин Хуан приказал казнить его. Забытая Мэй туфелька и головные украшения по велению императора были доставлены ей вместе с другими подарками.
– Повелитель совсем покинул меня? – спросила Мэй у посланца.
Тот ответил:
– Император не покинул вас. По правде говоря, он боится навлечь на вас ярость Тай-чжэнь.
Мэй усмехнулась.
– А бояться любить меня из-за этой толстухи разве не то же самое, что покинуть?
Мэй подарила Гао Ли-ши тысячу золотых, чтобы он отыскал поэта, который смог бы, подражая Сыма Сян-жу, сочинить ей песнь «Там, где Длинные Ворота»[215], втайне надеясь привлечь этим императора к себе.
Гао Ли-ши, который служил Тай-чжэнь и боялся ее гнева, сказал в ответ:
– Никто не сумеет написать такую песню.
Тогда Мэй сама сочинила песнь «К востоку от башни», которая гласила:
«Покрылось пылью зеркало мое, в шкатулках ароматы все иссякли; рукой небрежною расчесываю локон, простое платье легкое надев. Тоскливо, холодно в дворце лилейном, а мысль моя к тому дворцу несется, где орхидеи есть. Цвет сливы опадает, ведь это символ верности твоей; нас разлучили “Длинные Ворота”, и встречам нашим больше не бывать. А тут еще глядит цветок с досадой; как будто забавляется моей печалью ива, и теплый ветер мягко шелестит; щебечут птицы радостно, весну встречая.
И в сумерках на башне я стою; услышав флейту, голову склоняю. Уж облака темнеют, день идет к закату; на чистую луну свой взор я устремляю.
Нет больше доступа к Источникам мне Теплым; воспоминанья лишь остались мне о том, как развлекалась прежде. “Ворота Длинные” наглухо заперты, забыта я навеки государем.
Еще я вспоминаю, как было прежде чисто озеро Тайи[216], когда по глади вод его я плавала, купаясь; как музыка и песни звучали на пирах, куда тебя всегда сопровождала. Теперь конец всему; и песни те, и дивные напевы – на лодке расписной, что предназначена лишь для бессмертных. Но были ведь любовь твоя и нежность и глубоки и постоянны, когда горами клялся ты и морем на веки вечные со мною быть, как солнце и луна, что отдыха не знают.
Зачем ревнивица тебе попала в милость и, ревностью своей ослеплена, похитила любовь твою и верность, меня изгнала в дальний сей дворец? Я знаю, не видать уж радостей мне прежних. Мечты мои и грезы тьмой покрыты. Одна я коротаю и ночи лунные, и ясные рассветы, стыдясь встречать весенний ветер. Хотела я, чтоб мне поэт такую создал оду, как некогда писал Сян-жу, но нет ему талантом в мире равных. Еще не кончил песнь тоски он, а эхо колоколом дальним прозвучало. Я понапрасну плачу и вздыхаю, лицо закрывши длинным рукавом, и медленной, усталою походкой иду обратно во дворец, что на восток от башни».
Услыхав об этом, Тай-чжэнь сказала императору:
– Это ничтожество из семьи Цзян в своих худосочных стишках говорит о своей обиде и разочаровании. Я бы хотела, чтобы вы ее казнили.
Император промолчал. Узнав, что едет посланец из Линбяо[217], Мэй спросила своих приближенных: