Он медленно подплыл ко мне нарушая обычную дистанцию меу старшим и младшим.
— Ты драконорожденный. Твоя кровь дает тебе возможность получить мою печать. Но не освобождает от испытания. Чтобы стать преемником — ты готов пройти испытание Тела, Разума и Духа. Как завещали предки?
Он вытянул руку. На его ладони вспыхнули пять тусклых символов — Дерево, Огонь, Земля, Металл, Вода. Каждый — мерцал, будто тлел на границе миров. А потом они встроились в великую триаду составляющую саму суть нашей империи — Единство, Дисциплину, Силу
— Пройди их — и я исполню долг. Отдам печать и исчезну. Не ради покоя — ради завершения службы.
Он опустил руку, и комната снова замерла.
— Готов ли ты? Или вернешься наверх и позволишь хаосу снова обвить корни порядка?
Я медленно выпрямился понимая, что это мой шанс. Боль в теле не утихала, но голос звучал твердо:
— Я пришел за выживанием. Но, кажется, нашел смысл. Если это — мой путь, то я его приму. И пройду.
Чиновник не ответил. Но я впервые заметил, как в глубине его чернильных глаз на миг дрогнул свет.
Я стоял посреди кабинета, наполненного тишиной, тяжелой, как свинец. Призрачные стражи расступились по взмаху его руки. Отныне я не нарушитель, отныне я часть иерархии.
В задумчивости чиновник наблюдал за мной, молчаливый, величественный, одетый в одеяние, чье полотно колебалось от потоков мертвой эссенции.
— Ты не первый, кто спускается, — произнес он наконец, голосом, в котором слышались пергамент, чернила и колокольный звон.
— Но, быть может, первый, кого вы удостоили беседы, достопочтенный, — отозвался я, склоняя голову и переходя на архаичный, отточенный язык, которому учил меня Наставник. — Кровь моя не подделка, и я слышу зов долга. Отныне я готов внимать знанию старших.
Он кивнул. И это было началом.
— Закон требует смены, — сказал он. — Ты — первый драконорожденный, ступивший в эти залы за тысячу лет. Моя душа связана контрактом службы. Чтобы я мог уйти, ты должен доказать, что достоин. Не словом, ибо они прах, — делом. Первое испытание будет Силы.
Пол под моими ногами исчез. Или, может, просто растворился в пустоте. Я падал — не вниз, а внутрь. Мир распался, как треснувшее зеркало, и вновь собрался, но теперь — в другом облике.
Я стоял в зале суда.
Высокий потолок исчезал во мраке. Передо мной — массивное кресло судьи, вырезанное из черного камня, на спинке которого сиял знак министерства горных тюрем. На полу — две дорожки из мозаики, ведущие к помосту. Слева — дверь, за которой стояли узники. Справа — дверь, откуда могли выйти воины. А между ними — весы.
Я понял, в чем суть.
Сила — ничто, если не умеешь ее направить. Власть — яд без меры. Чиновник не обязательно должен быть воином, но он должен уметь применять силу. Это испытание было не про бой. Это был суд.
— Перед тобой трое, — раздался голос призрака, но уже не из зала, а прямо из моего сознания. — Один убил, но защищая другого. Второй — солгал, чтобы спасти свою жизнь. Третий — украл, чтобы выжить. Один должен умереть. Один — быть прощен. Один — отправлен в каторгу. Реши. Но знай: выбор твой изменит тебя. И ты не сможешь угадать, кто кто.
Передо мной появились трое. Лица их были закрыты черными платками. Я не чувствовал от них зла — лишь страх. И ожидание. Молчаливое, как у статуй.
Я пытался заглянуть в их суть, интуицией, памятью, нутром. В каждом — жизнь. В каждом — вина. И все же — никто не сказал ни слова.
И тогда я понял: это не про них. Это про меня. С точки зрения империи они все прах. Но судья должен понять кого он судит. Я закрыл глаза.
Наставник говорил: «Мир нельзя изменить, но ты можешь выбрать, каким будет твой след». Я вдохнул и сделал шаг вперед.
Теперь они стояли прямо предо мной, а на моих плечах была вся тяжесть выбора.
Три души.
Три греха.
Три судьбы.
И закон, который требовал не справедливости, но порядка.
Первый — дрожал. Его руки, покрытые шрамами, сжимались и разжимались, будто даже сейчас он готов был вцепиться в лопату, в нож, в что угодно, лишь бы выжить. Рабочий. Тот, кто привык к труду, к боли, к молчанию. Он не просил пощады. Не оправдывался. Лишь ждал удара, как ждал его всю жизнь.
— Ты украл, чтобы выжить, — сказал я. Его глаза расширились. Не от страха — от удивления. — Каторга. Ты будешь работать. Но ты останешься жив.
Второй стоял, как клинок, вонзенный в землю. Его спина была прямой, а подбородок вздернут. Он не просил, не молил и самое главное не опускал взгляда. Солдат? Преступник? Фанатик? Неважно. В его молчании была правда — та, что режет глубже лжи.
— Ты убил, защищая другого. — Он не кивнул. Не подтвердил. Но в его глазах мелькнуло что-то — воспоминание? — Прощен.
Третий шептал. Его губы двигались, бормоча что-то — то ли молитву, то ли заклинание, то ли просто слова, которыми он пытался убедить себя, что все еще чист. Его голова была низко опущена, но я видел — его пальцы сжимались, будто в них уже был нож, монета, фальшивая печать…
— Ты солгал, чтобы спасти себя. — Он вздрогнул. Его шепот оборвался. — И за это — смерть.
Почему я сделал такой выбор? Потому что вор может искупить вину трудом.
Потому что убийца, защищавший другого, — уже не убийца. Но лжец? Лжец разъедает самую суть закона. Он превращает порядок в хаос, правду — в пыль под ногами. И если оставить его безнаказанным — следующий раз он солжет не только за себя. Он солжет за всех. И империя падет.
Я протянул руку и в моих руках материализовался меч палача. Шаг, и я сделал то, чего требовало испытание. Лезвие прошло сквозь плоть, как сквозь воду. Не было ни крика ни крови лишь ощущения, что я исполнил приговор.
Комната растворилась.
И я стоял снова в уже знакомом зале, перед призраком-чиновником. Его взгляд был все таким же спокойным, но в нем появилось иное: уважение.
— Ты выбрал. И сделал это не сердцем, не страхом, но рассудком. — Он подошел ближе. — Испытание Силы пройдено. Следующее будет Единство.
А мне оставалось идти дальше. Второе испытание ждало впереди.
Туман рассеивался. Призрачные стражники растворялись в воздухе, словно восковые фигуры под солнцем. А я все стоял в центре пустого зала, ощупывая взглядом пространство, которое, казалось, изменилось. Стало тихо, очень тихо.
— Второе испытание, — раздался голос чиновника-призрака. — Началось…
Я не успел ответить. Пол под ногами дрогнул, и зеркальная гладь серого камня сменилась водной гладью. Прямо посреди зала возникла арка, невысокая, но украшенная теми же иероглифами, что я видел в зале с мандалами — древние символы, означающие «вспоминать», «принимать» и «оставлять».
Я шагнул в арку.
Вода не хлюпнула, не омыла. Она впустила меня — и вдруг исчезла. Я стоял в знакомой комнате. Слишком знакомой.
Тепло. Свет. Книги, свитки, мягкий ковер, чернила с резким запахом — комната наставника.
Он сидел на подушке, спиной ко мне. Чертил что-то кистью на длинной полосе бумаги, а я, юный, — я вдруг понял, что я снова юный, — стоял сзади, ожидая, когда он закончит. Я помнил этот день. Это было в тот день, когда он дал мне первую настоящую задачу — украсть печать торгового гильдмастера и подменить приказ о поставке. Я тогда думал, что это просто тренировка. Думал…
Я шагнул ближе — и картинка дрогнула. Наставник повернулся. Но его лицо было другим. Не тем, что я знал.
Это было мое лицо. Взрослое, испуганное. Искаженное болью.
— Что ты забыл? — спросил он.
— Что?.. — я отшатнулся, но голос был мягким, почти отеческим. И это делало больнее.
— Что ты забыл из того, чему я тебя учил?
Из ниоткуда появились образы. Пылающие здания. Кровь. Убийства. Мой кинжал в чьем-то горле. Крик. Шепот. Страх. Приказы, которые я не понимал. Приказы, которые я выполнял.
— Ты стал сильным, Фэн Лао. Но знаешь ли ты, для чего? — продолжал он. — Ты можешь ломать кости, но знаешь ли ты, как не сломать душу?
Я хотел закричать, но не мог. Грудь не слушалась. Я хотел убежать, но ноги вросли в землю.
— Это вода, — произнес голос наставника, теперь уже с оттенком чиновничьего холода. — Вода не убивает. Вода запоминает. Она течет сквозь века, и если в ней гниль — она ее уносит. Но если в ней истина — она ее хранит. Что течет в тебе, Фэн Лао?
Передо мной всплыли образы моего пути. Подвалы. Воровские норы. Тайная канцелярия. Шахты. Духи. Кровь. Глифы. И где-то в этом — мои мысли, мои сомнения, мой страх быть никем, даже с силой драконорожденного.
— Я… — голос дрогнул. — Я не знаю. Я не уверен.
Образ наставника кивнул.
— Принято.
Все исчезло.
Я оказался снова в зале. Камень был влажный. Ладони дрожали. В висках стучало. Но сердце… сердце стало легче.
Передо мной стоял призрак-чиновник. Его лицо было серьезным, но в нем больше не было холода. Он смотрел на меня, как смотрят на ответившего правильно ученика.
— Ты прошел второе испытание. Ты не оттолкнул свою тень. Не попытался забыть. Не солгал себе.
Он замолчал, а затем добавил:
— Осталось последнее. Я в тебя верю Фэн Лао.
Я ждал, что будет снова туман. Снова искаженная память или обман. Но этого не случилось. Каменный пол под моими ногами зазвенел, как железо, и с глухим щелчком открылся вниз, уводя меня в новое помещение. Я спустился, и за спиной тут же сомкнулась дверь.
Это место было другим.
Я оказался в Зале Порядка и Дисциплины.
Не мрачном и не величественном — а безупречно правильном. Прямоугольное пространство, идеально выверенное до последнего цуня. Каждый камень пола подогнан, каждый стык отполирован. Стены увешаны печатями и приказами. Я видел таблички, расписанные древними знаками — символы суда, повиновения, наследия, закона. А в самом центре зала — две вещи.
Весы.
И трон.
Весы были старинные, из черненого металла, покрытого письменами. Чаша слева была пуста, как пустота в душе. Чаша справа — сияла, наполненная крошечными, почти незаметными знаками. Капли воли. Частицы долга. Резонанс чужих решений, принятых и исполненных. В них была тяжесть тысяч судеб.