йкой своих собственных чувств? Что делать, если мужчины просто вынуждали меня чувствовать, просто потому, что им так хотелось. Как мне быть, если они вынуждают меня уступить и отдаться им даже против моего желания, если они вынуждают меня чувствовать и испытывать эмоции, о которых на Земле я даже не мечтала. Что я могу поделать с тем, что они вынуждают меня быть тем, кем прежде я больше всего боялась стать, позволяя мне быть ничем иным, но женщиной на своем месте, отведенном мне законом природы?
Я снова постаралась успокоиться. Не была я никакой рабыней для удовольствий. Во мне не было ничего от такой рабыни! Я выше таких понятий! Я хозяйка своего тела и своих эмоций. И никакому мужчине не изменить этого!
— А-а-ай! — отчаянно закричала.
Пораженная, никак не ожидавшая случившегося, дико извиваясь, дергаясь в наручниках и раскачиваясь на цепи, я подтянула колени почти к животу и, зажмурившись, тонко взвизгнула, а затем стиснула зубы.
Взрыв хохота потряс стены старого сарая.
Боль в запястьях, на которые пришлась вся масса моего висящего тела, стала совершенно невыносимой, и я снова открыв глаза, распрямилась и встала на цыпочки, чтобы хоть немного разгрузить мои понятые высоко над головой руки. Посмотрев вниз, я опять встретилась взглядом с тем отвратительным толстяком. Его мерзкая ухмылка стала еще шире. Волна обжигающего стыда захлестнула меня. Я покраснела всем телом, и торопливо спрятала глаза. Что я могла с собой поделать, если я не ожидала этого прикосновения.
Новая волна смеха прокатилась по залу. На этот раз смеялись над моим вдруг ставшим пунцово-красным от стыда телом. Обе мои реакции показали мужчинам, насколько чувствительным и живым был мой организм.
Я сжала лодыжки, колени и бедра вместе так плотно, как только смогла. Меня саму напугала моя реакция. Я внезапно осознала, пусть пока смутно, то, что мужчины могут сделать со мной, и что они могут вынудить делать меня саму, просто сделав меня объектом этих невероятных ощущений, которые они, а вовсе не я, могли бы пожелать или выбрать. А еще меня мучил вопрос, если я столь бурно отреагировала на столь легкое прикосновение, то как же я могу повести себя если мне уделят более подробное, тонкое или длительное внимание. Я внезапно почувствовала себя ужасно беспомощной, и одновременно, в некотором смысле, нетерпеливой. Мне уже не терпелось узнать, пусть меня саму эта мысль ужасала, что же я смогу ощутить, если мне просто запретят всякое сопротивление, и под угрозой ужасного наказания, в приказном порядке, потребуют полностью открыть себя для чувства, что будет со мной, если я буду вынуждена отдаться мужчине без остатка и таким образом, буду вынуждена сотрудничать с ним в моем собственном завоевании?
Впрочем, было кое-что, что возможно, могло принести мне некоторую пользу. Я заметила, что моя кожа и все тело, сегодня вечером, были намного менее чувствительными, чем это бывало обычно. Даже по сравнению с тем, как это было этим утром. Я поняла это, еще стоя на помосте в демонстрационном зале, оставшемся теперь по другую сторону длинного коридора. Подозреваю, что виной тому было мое разочарование, касающееся Тэйбара, и того, что мне так и не посчастливилось оказаться в его объятиях, что он не пришел сюда за мной, а предоставил заниматься моим воспитанием первому попавшемуся рабовладельцу. Скорее всего, это случилось со мной, именно в тот момент, когда поняла, что, несмотря на все мои чаяния, я так и осталась для него ничем, всего лишь еще одной смазливой земной девчонкой, которую он захватил и доставил сюда, носить ошейник и целовать плеть, просто потому, что это был его бизнес. Мое чувство покинутости и одиночества оказалось слишком мучительным. Именно в тот момент я внезапно поняла, что оказалась совершенно одна в этом чужом и красивом мире. Я была настолько шокирована пришедшим пониманием, что лишилась чувств. Кроме того, сегодняшний вечер, а особенно последние несколько минут, почти ошеломили меня страданием, ужасом и пониманием того, что я действительно товар, и что меня на самом деле продают. Я была испугана, зажата и напряжена. А еще я боялась, что недостаточно красива, и боялась подвести Ульрика. Таким образом, даже притом, что, будучи захвачена врасплох внезапным прикосновением плети аукциониста, я столь бурно и неосторожно отреагировала, тем самым, возможно, дав понять некоторым из мужчин, что я, несомненно, была рабыней для удовольствий, сама-то я знала, что даже не намекнула им обо всем обилии того, что может быть моей типичной реакцией на такое прикосновение в будущем. Я даже поспешила поздравить себя с тем, что полный спектр моих рефлексов все еще оставался скрытым от окружающих. Никто из них не подозревал об этом. Тем не менее, одна мысль о том, каково это, находиться в руках владельца, заставляла меня дрожать от возбуждения. Я могла предположить, что меня может ждать, основываясь на том, что даже простое прикосновение, полученное мной только что, сделало меня столь беспомощной.
— Два! — наконец нарушил тишину мужской голос, хозяин которого поднял руку, привлекая к себе внимание. — Два и пятьдесят!
— Два пятьдесят! — обрадовано повторил аукционист. — Два пятьдесят! Я услышу больше?
Если до этого в зале было тихо, то теперь тишина стала гробовой.
Я испуганно смотрела вниз. Тот, кот только что сделал это предложение, независимо от того, было это много или мало, оказался именно тем крупным, толстым, жирным уродливым мужиком, что так пугал меня все это время.
— Мне закрывать руку? — уточнил аукционист, держа наотлет свою руку с открытой ладонью.
Я пораженно смотрела вниз на мужчину.
Я в отчаянии крутила руками в наручниках.
Я не могла освободиться. Я была рабыней!
Я смотрела вниз на него.
Я должна носить ошейник. На моем бедре стоит клеймо.
Я смотрела вниз на него.
Я знала, что со временем мое тело вновь вернется к своему прежнему уровню чувствительности, что моя беспомощность снова будет со мной. Это было бы неизбежно, как появление воды в колодце. Я ничего не могла поделать с этим.
Я смотрела вниз на него.
Он смотрел на меня и ухмылялся.
— Варварка ваша! — объявил аукционист, закрывая ладонь.
Над головой послышалось лязганье цепи. Снова опора ушла из-под моих ног, снова дикая боль в запястьях сдавленных наручниками. На этот раз все закончилось быстро, и я оказалась по другую сторону барьера, на другой площадке, мало чем отличавшейся от той на которой возвышалась платформа с аукционистом, разве что тем, что здесь низкая деревянная стена была слевой стороны и спереди от меня. Мое место на той платформе уже заняла другая девушка.
С меня сняли наручники, и подтолкнули к другим воротам, за которыми опять был наклонный желоб. Уже через мгновение я снова ползла по деревянной поверхности. В голове билась только одна мысль, только бы не потерять сознание. В тот момент, я даже обрадовалась, что мне пришлось ползти. Не думаю, что в том состоянии я смогла бы идти без посторонней помощи. Сзади доносились крики аукциониста, расхваливавшего следующий лот и призывавшего предлагать цену за следующую девушку. Это была та, которая прошла через ворота за мной. Я вспоминала ее лицо перечеркнутое планками ворот. Я впервые видела ее тогда, и скорее всего не увижу больше никогда. Я проползла мимо мужчины стоявшего у борта с заостренной палкой в руке. К моему облегчению, он не стал причинять мне боль.
В животе заурчало. Чувство голода стало весьма ощутимым. Что ж, ничего удивительного, с самого утра меня почти не кормили. Со стороны организаторов, это весьма предусмотрительно. В первый момент появления перед толпой, а также в заключении, существует опасность того, что девушку вырвет, или с ней может приключиться медвежья болезнь. Со мной такого не произошло, просто нечем.
Я спускалась вниз по желобу. На левой груди все еще красовался номер моего лота. Признаться мне было интересно, заберут ли меня этим вечером, или подождут до утра. С моей точки зрения, сегодня было уже поздно.
Вот и конец желоба, и открытая створка ворот. А за ней стояла открытая тарсковая клетка. Я заползла внутрь, и продвинулась до конца, оказавшись первой заключенной этой тюрьмы. Вероятно, сюда должны запустить пять девушек прежде, чем дверца будет заперта. На некотором удалении виднелись другие подобные клетки, причем не пустые. Внутри я разглядела девушек, которые прошли через аукцион до меня. По-видимому те клетки, после заполнения оттащили в сторону. В одной из них, той, что справ от меня, я увидела Клариссу и Глорию. Они показались мне напуганными, впрочем, можно предположить, что и я выглядела не лучше. Мы все были проданы. Глория, вцепившись пальцами в стальную сетку, выглядывала наружу.
Ах, Тэйбар, теперь Ты действительно можешь быть доволен, твоя месть «современной женщине» свершилась! Она была продана как тарск в каком-то сарае! Не сомневаюсь, что Ты одобрил бы того владельца, в чьи руки она теперь перешла! Неужели, раздраженно спрашивала я себя, эти люди всерьез думают, что я существую только для того, чтобы ублажать мужчин? И тут же сама себе ответила, что это было именно то, для чего пресловутая «современная женщина» Тэйбара, теперь существовала. Теперь это было единственной целью ее существования, тем, ради чего она должна жить, и если не будет этого делать, то и не будет жить.
Я задумалась о своей судьбе. Тэйбар прекрасно знал, что именно меня ждет. Более того, он сам выбрал меня для этого. Могу себе представить, как он, должно быть, позабавится, если когда-либо сочтет целесообразным, возможно в минуты досуга, разобравшись с неотложными делами, вспомнить меня. К какой восхитительной, забавной и подходящей судьбе он меня приговорил!
Впрочем, в действительности, отныне я больше не была «современной женщиной». Теперь я была всего лишь рабыней, на полностью законных основаниях. Мне вспомнилось, кто теперь стал моим владельцем, и вздрогнула, вцепившись пальцами в проволоку и прижавшись к ней голой грудью с номером 89 на ней. Это было последнее, что я сделала и почувствовала. Второй раз за этот долгий день я потеряла сознание.